Немецкий народ должен знать все. Кто смеет называть нас изменниками? Только трусы. Я считаю святой обязанностью выступить перед германским народом и сказать ему правду, назвать этих мерзавцев и освободить народ от этой дряни. Вы, фельдмаршал, говорите «Присяга, измена ро дине», — к черту такие фразы, речь идет о народе. Это главное».

Я ему заметил, что армия сохранила чистые руки, на что Зейдлиц ответил: «Неправда, армия способствовала и не протестовала, на армии лежит вина, что она допускает существование этих мерзавцев. Россия хочет содружества с нами, мы должны использовать это положение, а нас называют изменниками. Что это значит? Это было бы смешно, если бы не было так грустно». Веселый был разговор...

30 cентября 1943 года. Меня исключительно серьезно занимает вопрос о судьбе Германии. Нельзя не признать, что я не верю в победу немецкого оружия. Скорее всего, эти события завершатся революцией, если не удастся ее предупредить окончанием войны путем переговоров. В этом случае политический курс Германии предстоит полностью изменить.

При окончании войны следует избежать хаоса в ведении переговоров. Однако подобные переговоры можно вести и с сегодняшним правительством Германии.

Но, с другой стороны, Германия еще достаточно сильна и не так скоро может быть поставлена на колени. Хотя отступление за Днепр означает потерю значительной территории, однако, с другой стороны, оно означает укрепление обороны путем сокращения путей подвоза и укрепление переднего края, ввиду сильных естественных препятствий.

Расстояние до границы империи еще велико, и путь к ней затруднен еще целым рядом естественных препятствий. Следовательно, если предположить, что германская армия не пала духом и хорошо вооружена, то борьба на Востоке может еще долго продолжаться.

Конечно, капитуляция Италии1 хотя и тяжелый удар, но не решающий. Борьба может продолжаться там еще долго. Альпийские горы будут служить тогда естественным препятствием.

Англия и Америка так часто обнадеживали открытием второго фронта в Европе, например во Франции, что он давно бы был открыт, если бы его организация была столь же легким делом. И вообще, Советский Союз до сих пор много жертвовал во имя этой войны, в то время как англосаксонцы от этого всегда воздерживались.

В Англии в 1941 году стояло около 54 дивизий, в Африке и на Востоке 20. Англия же бросила в бой до сих пор только одну армию — 8-ю. За это руководящие государственные деятели Англии и Америки многократно хвалили Советский Союз, чтобы поднять его волю к борьбе. Подобное различие в условиях этих стран должно же все-таки показать Советскому Союзу, что его только используют. Отсюда весьма возможно, что Советский Союз, учитывая свои большие жертвы людьми и имуществом, стремится ликвидировать войну и войти в переговоры с немецким правительством или с другими руководящими деятелями Германии, например с Нейратом. Этим путем все поставленные цели могут быть скорее достигнуты, чем через посредство «Союза немецких офицеров».

В силу обстоятельств может быть и такое положение, что переговоры состоятся даже с нынешним правительством Германии, и тогда Союз со всеми его членами будет признан незаконным. Я не верю, что при действительном желании заключить мир настоящее правительство Германии может служить препятствием. Возможно, даже вероятно, что после этих переговоров произойдет изменение правительства Германии, вернее, полное изменение ее конституции. Если хотя бы часть из того, что здесь говорят о современных правителях Германии, соответствует действительности, то подобное изменение неизбежно.

В конце концов, не исключена возможность, что Англия и Америка вступят в переговоры с немецким правительством об окончании войны, тем более что они принуждены вести войну еще и в Восточной Африке. Если этого не произойдет, то тогда, по-моему, весьма вероятно, что для них может наступить новое поражение, наподобие Дюнкерка1.

Возможно, что счастьем для Германии было бы тесное содружество с Советским Союзом. Во всяком случае, мы, военнопленные, отсюда не можем предвидеть все эти возможности, и не знаем, что действительно происходит за кулисами. Подобные дела могут вершить только свободные люди. Мы же можем только помешать (хотя это не обязательный результат наших действий, но возможный). Наш путь действий может быть правильным, но он в такой же мере может быть и неверным.

Единственным моим желанием является, чтобы Германия выбралась хоть мало-мальски из этой все уничтожающей войны. Причем, в конце концов, все равно: случится ли это при настоящем правительстве или без его участия. Главное в том, чтобы найти такое решение, которое удовлетворяло бы все народы, в том числе и Германию.

2 октября 1943 года. После ужина перед нами с краткой речью выступил генерал Мельников. Он говорил о целях и задачах офицерского союза в Национальном комитете «Свободная Германия» и разъяснял причину, почему СССР допустил создание этой организации на своей территории.

В конце генерал обратился ко мне, выразив уверенность в том, что я пойму благородство этих задач, отвечающих интересам русского и немецкого народов.

«Кто не с нами, тот против нас», — сказал Мельников, разъясняя вредность нашего коллективного выступления в 48-м лагере против инициативной группы. Оно, оказывается, связало самостоятельность и инициативу со стороны других генералов в решении своего отношения к «Офицерскому союзу». Поэтому я должен письменно освободить остальных генералов от этого морального обязательства.

Под впечатлением этого выступления я всю ночь говорил с Даниэльсом1. Он сказал, что правда истории — не на нашей стороне и что русские относятся к этому делу со свойственным им благородством и искренностью. Сейчас или никогда мы должны заложить крепкую основу для дружбы немецкого народа с русским народом. Сейчас это возможно осуществить вследствие сложившейся исторической ситуации и того, что русские сами идут нам навстречу. Потом будет поздно. Наша попытка оттянуть момент решения может оказаться для нас роковой.

3 октября 1943 года. Сегодня снова говорили с Даниэльсом о вступлении в «Офицерский союз». И снова сошлись во мнении, что нам всем недостает информации о внутреннем положении и настроениях в Германии. Как я могу принять какое-либо решение, если даже члены «Офицерского союза» сами ничего не знают и лишены подобной информации? Что изменило в этом отношении их вступление в Союз? Они знают столько же, сколько и я. Такими же ограниченными остаются и их организационные возможности.

4 октября 1943 года. Я хочу выполнить желания генерала Мельникова, высказанные им 2 октября. Эти желания разделяются, по-моему, на два пункта:

1. Освободить генералов из лагеря № 48 от мнимых, по моему мнению, обязательств по отношению ко мне, взятых ими при составлении и подписании документа от 1.09.43 г.

2. Пересмотреть наше мнение, изложенное в документе от 1.09.43г., где мы квалифицируем шаги генерала фон Зейдлица и других присоединившихся к движению «Союза немецких офицеров» как измену родине и нарушение присяги.

Я, наверное, смогу это сделать, но только лишь после того, как мне дадут возможность поехать в лагерь № 48, потому что заявление, сделанное мною здесь, вызовет недоумение у генералов и не будет иметь желаемого эффекта.

Я уверен, что если я с генералами спокойно, в моей манере, поговорю, то они со мной согласятся. Тогда сумею выступить от имени всех генералов с заявлением относительно этих двух пунктов, затронутых Мельниковым в его выступлении, то есть ликвидировать документ от 1.09.43 г.

Я лишь не до конца уверен в том, что генералы Хейц, Штреккер и Пфеффер1 присоединятся к моим предложениям. Что касается остальных, то думаю, что мне удастся их убедить. Полагаю, что это не будет важным событием, если Хейц, Штреккер и Пфеффер не присоединятся.