— Нет! (Катя ни разу в жизни не ела деревьев.)

Человек, которого звали Рихтер, лукаво вытащил из белого кармана белой своей одежды продолговатый, нежный орешек.

— Ну?! Нажимай.

Она нажала на шкурку ореха… Шкурка тут же начала шелушиться.

— Тонкокорый!.. Осенью каждая ветка этих деревьев будет в таких орешках. Я приглашаю тебя отведать.

— Ладно, — сказала Катя.

— Не «ладно», а в рот. Вот так.

— Рихтер, а у нас у самого дома тоже растёт миндаль.

— Скажешь… «миндаль». Ваш миндаль не цветёт орехами… А если он зацветёт, то орешки у вашего миндаля будут горькие. В них отрава. Ты поняла?

Катя кивнула.

— Ты гениальный ребёнок, — сказал он ей. — Знаешь, давай дружить.

— Хорошо, — согласилась Катя.

— На-ачали! — шепнул ей на ухо Рихтер. — Оглянись… Ну!

И Катя медленно оглянулась.

На ветках сидели цветы. Без листьев. Белые. Без розовых сердцевинок… Каждая ветка была такая большая, такая тяжёлая!

Цветы облепили ветки. Как пчёлы. Густо. Богато. Каждая ветка сгибалась от тяжести. Много, много цветов. Тень на земле от широких крон. Ку-уда там персики, вишни, сливы.

Меж плотных белых вершин виднелись редкие кроны розовых миндалей. Их было совсем немного. И были они низкорослые. И ещё белей рядом с ними казалась одёжка высоких, раскидистых белых деревьев. Ещё ослепительнее, ещё гуще, ещё богаче.

— Извините, конечно, — покашляв, сказал тот Миша, который нынче проглотил курицу. — Извините, конечно, я вас оторвал от серьёзного дела… Но может, вы знаете, куда подевалась Ленка?

— Понятия не имею, — ответил Рихтер.

— Папа, — тихо сказало дерево. И осторожно из-под розовой кроны глянуло наклонившееся лицо. Она запыхалась: дышала так тяжело, как будто мчалась к участку. Но теперь стояла совсем спокойно, опустив голову, блестела смеющимися глазами на своего папу. Она блестела глазами на всех вокруг, но не поворачивала в их сторону головы. Она упёрлась маленьким подбородком в руку, которая обнимало ствол. Волосы у неё были сильно лохматые, густые, вьющиеся, очень чёрные, повязанные розовой лентой. А глаза голубые. А платье розовое. А на ногах голубые тапки.

В жизни, в жизни Катя не видывала, чтоб так красиво был одет человек!

— Куда ты исчезла, Ленка?

Она не ответила Рихтеру, будто бы и не надо было ему отвечать. (Все отвечают, а Лена не отвечает.)

Помолчали.

— Элена! — покашляв, насмешливо сказал Миша, папин приятель. — Вы в курсе, что завтра в четыре утра идёт грузовик. Он не будет ждать… Так что, ежели вы хотите…

Она опять ничего не ответила и рассмеялась.

— Элена светик Григорьевна, убедительно вас прошу: поставьте будильник.

Она чуть-чуть повернула голову в его сторону. Дрогнула ленточка у неё в волосах.

— Так и быть, — сказала она. — Я поставлю будильник. Я встану…

Стоило Лене заговорить, как Миша весь просиял. Он сиял, а между тем притворялся, что ему почему-то очень смешно.

Сдвинув чёрные брови, Миша неотрывно смотрел на Лену.

Принялся растерянно переступать с ноги на ногу Катин папа.

Пробежал ветер, начал легонько раскачивать кроны деревьев.

Рихтер зевнул. Он один как будто не замечал Лены.

— Пора, однако, — ленивым голосом сказал Рихтер.

И все зашагали по пыльной дороге назад, к совхозу.

— А вы сказки умеете?

— Гм… Не знаю. Могу попробовать… Ну и что ж, к примеру, мне, Катерина, на ночь глядя тебе рассказать? Про волка? Про Красную Шапочку?

— Про то, о чём говорили Лене.

— В том-то и дело, малыш, что мало времени у меня бывало для Лены…

— А почему?

— А потому что я разъезжал.

— А почему вы про это ей не рассказывали?

— В этом, Катя, великая несправедливость жизни. Дети у нас родятся, когда мы молоды. И деятельны. И наивны… Лене, когда Лена была мала, я по-настоящему и порадоваться не успел…

— А куда вы ехали? И зачем?

— По белому свету, Катя.

— На чём?

— Не на чём, а на ком… На лошади, на, верблюде и на осле… Один. Далеко…

— А я бы лучше на пароходе!

— Нет. В тех местах, где я был, далековато лежат моря… И нет, понимаешь, поблизости городов. В тех местах… Одним словом, я, понимаешь ли, Катерина, искал, где лучше растёт миндаль… Такая идея-фига! Я искал с юных лет ту землю обетованную, где он жизнеспособней, где у него бывает долгий период покоя… В общем, то волшебное место, где плодоносит дерево миндаля.

— Вы, наверно, очень любите орехи из миндаля?

— И люблю!.. А что? Ты просто не знаешь, Екатерина, что значит орех!.. «Хлеб будущего» — вот что такое орех… А знаешь, кто это сказал?.. Ага! Вот то-то… Это сказал Мичурин. А кто такой Мичурин? Не знаешь?.. То-то… Он — садовод. И не какой-нибудь, а волшебный! Но мы, однако, несколько отклонились от волка… И вот один раз было дело: ехал-ехал я на копе и увидал волка!

— И что-о?

— А ничего такого. Он, конечно, не растерялся и съел меня. Ты не веришь?.. Ну что же, воля твоя. Мне, признаться, в то время никто не верил. Все удивлялись: что за чудак такой, он думает только о миндалях! А чудак между тем ехал-ехал и увидал волка! И он его, понимаешь, съел… Но ты мне, ясное дело, тоже не веришь. Катя!

— Верю!.. Я — верю, — страстно сказала Катя.

— Но как же ты можешь в это поверить?.. Хоть намекни примерно…

— Обыкновенно… Лежу. И верю.

— И правильно делаешь. Ты лежи. И верь. И между прочим, нельзя упускать из виду того обстоятельства, что он съел не только меня. Он сожрал вдобавок Красную Шапочку… Но волку, как известно, можно разрезать брюхо… И вот ему разреза ли брюхо, и он остался при пиковом интересе… Смекаешь?

— А вы?

— Смекаю! Мы с Красной Шапочкой взялись за руки, а потом, понимаешь, опомнились и пошли каждый своей дорогой. Она — домой. А я — разыскивать дерево миндаля. И вот я увидал волка… Ах да, про волка я уже того… говорил. Он сидел, понимаешь, за каждым деревом…

— А зачем?

— А так! Он — волк. Что хотел, то и делал. Ясно?

— Не ясно. Он не сидел!

— Ага… Ну что ж… Пусть будет по твоему… Признаться, он действительно не сидел… Ты слишком вдумчивый человек, Катя, чтоб напускать туману… Про волка я того… Я немного перехватил…

— А про миндаль?

— Э-э, нет! Тут я, Катерина, говорил дело. Про миндаль не соврёшь! Это будет неуважительно… Он старый. Старше меня. Он, понимаешь, древний… Почётное семейство: розоцветных… Ну вот, к примеру, я и моя семья. Мы — Рихтеры. Ты и папа — тоже семья. Тебе какая будет фамилия?.. Клименко? А наша — Рихтер. А его фамилия — Розоцветный. Хороший и древний род…

Ещё когда нас с тобою на свете не было, и не было папиной и маминой мамы — бабушек и бабушек твоих бабушек, жил да был на свете миндаль. Он жил… И неплохо жил. Он рос на земле ещё за три, за четыре века до нашей эры… Погоди-ка… Век — это десять и ещё десять… В общем, десять по десять — сто. Смекаешь?

— Смекаю! Я знаю Эру. Она у нас во дворе живёт. И умеет прыгать через верёвочку.

— Ты гениальный человек, Катя! Эра прыгает через верёвочку!.. И вот тот орешек, которым я тебя угостил, — молодой и вместе с тем очень старый… Когда-то, давно-давно, миндальные деревья отлично плодоносили… Ну-с, а ты знаешь, что значит плодоносили? Несли на ветках плоды, В их зелёных пальцах лежали орехи… Миндаль! Его завезли в наш край из далёких стран…

Капля холода (миндаль не умеет расти без холода) и немного влаги… И вот… Одним словом, жил да был на свете миндаль — цветущий, плодоносящий… Но ведь это было давным-давно… А потом… Потом… Жил да был на свете один чудак. Он ездил по белу свету и разыскивал те места, где миндаль всё ещё плодоносит… Этот чудак, он ездил на лошади, на осле и верблюде. И всё больше верхом, верхом… И он ночевал, понимаешь ли, где придётся… Был драный, лохматый, грязный, оттого что случалось ему проезжать сквозь заросли… В таком духе, в таком разрезе…