Тут случай слишком далеко зашедший, и писатель начинает с того, что все днище корабля, можно сказать, уже в дырках. Уместно, однако, предположить, что уже первая пробоина, касающаяся отнюдь не «сливок» и не «пропеллера», а именно фамилии одноклассника, которая вроде бы всегда помнилась, или какой-нибудь другой мелкой мелочи, вселяет то ли тревогу, то ли досаду… Некое странное психоиммунологическое ощущение, которому нет точного имени.
Следует предположить, что это здоровая иммунная реакция. Можно выдвинуть и более смелое предположение: чувство беспокойства, равно как и усилие припоминания, заслуживает всяческой поддержки, ибо, если не предотвратить утечку, начнется стремительная разгерметизация, и тогда дело дойдет до пропеллера, а там и до сливок. Но если все же дать себе труд вспомнить, произвести соответствующие ремонтные работы и убедиться в успехе, то утечка будет предотвращена. Полезность такого достаточно странного действия требует научных объяснений, а их нет. Но вот приемлемая аналогия. Полученную рану следует перевязать, и даже маленькую ранку лучше заклеить пластырем и как-то обработать – иначе возможно нежелательное продолжение процесса. Ранки памяти тоже стоит зализывать: навести справки, уточнить, вернуться и повторить, убедившись, что заминка устранена.
Кстати, многие, не зная почему и зачем, именно так и делают – но, во-первых, далеко не все, а во-вторых, небрежность зачастую берет свое. И тогда процесс рано или поздно вступает в кумулятивную фазу. Я почему-то убежден, не имея, впрочем, строгих доказательств, что настойчивое сознательное устранение пробелов в памяти есть элемент заботы о себе, некая высокая форма психогигиены, собственного мемориального контроля. Ближайшей к мемориальному контролю является забота о сохранении навыка ученичества как противостояние силам угасания и вектору смерти. Быстрая проверка на тему «я все еще помню это» свидетельствует о вхождении в полноту присутствия, где каждая деталь еще может понадобиться для новых ассоциаций, и потому сигнал о ее отсутствии – вовсе не пустяк, он требует реакции, так это оставлять нельзя. Заделайте крошечную дырочку в воздушном шарике, иначе он завтра к вечеру сдуется и сморщится. Ведь личная память, входящая в полноту присутствия, это такой же шарик, пусть даже очень большой, – и если не реагировать на проколы, волны меморифагии будут только усиливаться, и «завтра к вечеру» дело дойдет до пропеллера и сливок… Но и наоборот, при наличии внимания к этой высокой психогигиене заделывания дырочек в памяти полнота присутствия будет восстанавливаться и сохраняться. И новая позиция ясности будет обретена лишь в том случае, если сохранится прежняя позиция памяти, хотя бы как трамплин, от которого можно отталкиваться в заботе о себе. Вот что значит тщательное восстановление деталей пропеллера.
Важно отметить, что мемориальный контроль напрямую не соотносится с сохранением объема памяти, критерием является именно чувство досады, «забывание по Фрейду», так и не разгаданное Фрейдом, хотя принципиальная установка психоанализа справедлива: надо вспомнить, это важно.
Восстановление мучащего пробела в памяти следует, пожалуй, сопоставить с обдумыванием проблемы, когда «эврика!» никак не приходит и все вращается вокруг да около. На первый взгляд кажется, что это вещи несопоставимой значимости. С одной стороны, ego cogito, попытка обрести понимание, которое почему-то никак не приходит, и каждый согласится, что усилия понимания, сколько бы они ни продолжались, стоят того, чтобы на них настаивать. С другой – выпавшая из памяти мелочь, даже не пропеллер, а, например, его лопасть всего-то навсего. Однако моменты беспокойства, досады в обоих случаях похожи: что-то мучительно не сходится. Возможно, что речь идет о симметричных процессах на разных или даже на противоположных полюсах. В одном случае – прорыв к усвоению, в другом – сопротивление отсвоению. Но успех сопротивления забвению может передаваться по цепочке, по эстафете и на полюс усвоения, постижения. А учитывая единство сознания, вследствие разгерметизации и прогрессирующего отсвоения запросто может пострадать и навык схватывания, решения проблемы.
Настойчивость в возвращении отсвоенного (забывшегося) аккумулирует силы для решающего броска к новому присвоению.
Методология, берущая на себя задачу создать универсальное орудие познания, помимо общих утверждений, содержит и множество самых разношерстных полезных советов, но остается неопознанная лакуна на том месте, где должна быть практика мемориального самоконтроля, искусство возвращения отсвоенного и утраченного.
Никто так и не оценил по достоинству выдающееся методологическое открытие Ханны Арендт: «Чтобы записать мысль, нужно перестать мыслить ее как мысль, нужно выйти из этого состояния и вспомнить помысленное». В действительности глагол «вспомнить» здесь вовсе не противоположен глаголу «мыслить», он представляет собой вторую или просто иную фазу cogito. А чтобы «вспомнить помысленное», необходима работа по устранению разгерметизации, функция мемориального самоконтроля должна быть все время активирована.
Стало быть, и собственно психоаналитическое выпадение, забывание по Фрейду, даже допуская, что в частных случаях Фрейд прав, должно быть интерпретировано более широко, как симптом общего снижения витальности и свертывания полноты присутствия.
Если бы для личности, для портрета познающего требовалось что-то вроде отпечатка пальцев, то есть некий уникальный идентификатор, то им вполне могла бы стать специфическая затрудненность припоминания и конфигурация выпадения. Можно сдать экзамен по любой дисциплине и получить оценку уровня знаний и профессиональной компетентности, но для общей интеллектуальной компетентности намного важнее вдруг случившееся выпадение: эта штука… как ее… ну, у пропеллера… как лепесток у цветка… Тут все важно: и локализация забытого, и траектория припоминания, и тот факт, удалось ли, наконец, восстановить, вспомнить лопасть самостоятельно или все же потребовалась подсказка. Причудливая топография забывания и траектория успешного или тщетного припоминания-восстановления – это дактилоскопия личности, хронограмма присутствия.
И все же для прояснения целостной картины необходимо привлечение данных и методов квантовой механики, причем не в качестве экзотической иллюстрации, а для понимания самой сути дела. Требуется прямое сопоставление, очная ставка предельно разнородных феноменов, радикально меняющих сам способ рассмотрения. Защелкивание суперпозиций и комплектация квантовых объектов, затягивание разрывов, образующихся в результате «декогеренции», стягивание регулярностей в природу, уже подвластную закону сохранения энергии, самотождественность, ее обеспечение, мнемотехника и амнестические стратегии сознания, неопознанная зажигалка, «исчезнувший» с фотографий Витек – таковы ключевые моменты, призванные объяснить друг друга. Причем размышление показывает, что иногда сознание на стороне памяти, оно противится спонтанному забвению, самопроизвольному рассеиванию информации. Иногда оно, наоборот, всецело на стороне забвения, то есть оно, сознание, совершает работу забвения – и в этих случаях оно тоже противодействует хаосу, нечленораздельному импринтингу низшего уровня. Противонаправленные участки последовательно сменяют друг друга, а иногда они включены параллельно.
Во многих случаях помнить проще, чем забыть, и тогда работа негативности способна достигать высшего пилотажа, производя сложный феномен направленного неузнавания, недоступный никакому компьютерному моделированию.
Не узнавать зажигалку? Разве не об этом прекрасная буддистская притча, когда на протяжении двадцати лет, проходя мимо одного и того же места, учитель спрашивает ученика: «Что ты видишь?» – и получает ответ: «Я вижу камень», на чем их разговор и заканчивается. Но однажды, через двадцать лет, ученик промолчал в ответ на заданный вопрос, и наставник сказал: «Вот теперь ты видишь камень». Ибо нарушение импринтинга автоматического опознавания – это если и не само просветление, то уж точно прелюдия к нему. Равно как и мужество узнать, требующееся совсем на другом участке.
