Право оставляет умонастроению полную свободу. Моральность же преимущественно касается умонастроения и требует, чтобы поступок совершался из уважения к долгу. Следовательно, и соответствующий праву образ действий морален, если побудительной причиной последнего является уважение к праву.

Умонастроение является субъективной стороной морального поведения или же его формой. В нем нет еще никакого содержания, которое было бы столь же существенно, как действительные поступки.

Пояснение. Считают, что с правовым образом действий необходимо связан и моральный. Может, однако, быть и такой случай, когда с правовым образом действий не связано соответствующее праву умонастроение, более того – когда при этом имеет место аморальность. Соответствующий праву поступок, если он совершается из уважения к закону, является одновременно и моральным. Поведения, соответствующего праву, и притом с моральным умонастроением, непременно нужно добиваться в первую очередь, и только тогда может прийти моральное поведение, как таковое, в котором нет никакого правового предписания (никакой правовой обязанности). Люди охотно поступают чисто морально, иначе говоря великодушно, и дарят зачастую с большей охотой, нежели они исполняют свои правовые обязанности. Ибо, поступая великодушно, они приобретают сознание своего собственного совершенства, тогда как действуя _{56}в соответствии с правом, они, напротив, совершают нечто совершенно всеобщее, тождественное у них со всеми.

Все действительное содержит две стороны: истинное понятие и реальность этого понятия; например, понятием государства является обеспечение и осуществление права, к реальности же этого понятия относится своеобразное устройство государства, соотношение отдельных властей и т.д. Действительному человеку, а именно человеку, взятому с его практической стороны, тоже присущи понятие и реальность этого понятия. К первому относится чистая личность или же абстрактная свобода, ко второму – особенное предназначение наличного бытия и само это наличное бытие. Хотя в последнем и содержится больше, чем в понятии, тем не менее оно должно соответствовать понятию и быть им определено. Чистое понятие практического наличного бытия, Я, есть предмет права.

Моральный образ действий касается человека не как абстрактного лица, а в плане всеобщих и необходимых определений его особенного наличного бытия. Он не является поэтому только запрещающим, как по сути дела правовые требования, приказывающие лишь не нарушать свободу другого, но требует сделать для другого также и нечто позитивное. Предписания морали направлены на единичную действительность.

Человек, взятый в плане его особенного наличного бытия, как его рассматривает мораль, стремится к согласованию внешнего со своими внутренними определениями, к удовольствию и благоденствию.

Пояснение. Побуждения, т.е. внутренние определения, присущи человеку от природы, иначе говоря, с той стороны, с какой он и представляет собой вообще нечто действительное. Эти определения являются недостаточными, если они остаются только внутренними. Побуж_{57}дениями они называются, поскольку они ведут к ликвидации этого недостатка, т.е. требуют своей реализаций, согласования внешнего с внутренним. Соответствие внешнего внутреннему есть удовольствие. Удовольствию поэтому предшествует рефлексия, как сравнение между внутренним и внешним, безразлично, появилось это внешнее благодаря мне или благодаря счастливой случайности. Источники удовольствия могут быть самыми разнообразными. Оно не зависит от содержания и касается только формы, другими словами, оно является чувством чего-то только формального, а именно указанного соответствия. Учение, имеющее целью удовольствие или, лучше сказать, благоденствие, называется эвдемонизмом. В нем, однако, не установлено, в чем следует искать удовольствия и благоденствия. Таким образом, возможен как совершенно грубый, примитивный эвдемонизм, так и более высокий, ибо на этом принципе могут основываться как добрые, так и злые поступки.

Как удовольствие это соответствие есть некоторое субъективное чувство и нечто случайное, могущее возникать в связи с любым побуждением и его предметом, и я тут являюсь своей целью только в качестве, природного существа и только в качестве отдельного человека.

Пояснение. Удовольствие есть нечто субъективное и относится только ко мне как отдельному существу. В нем нет ничего объективного, всеобщего, рассудочного. Именно поэтому оно и не является мерилом, с помощью которого судят о вещи. Если я говорю, что вот так мне нравится, иначе говоря, ссылаюсь на свое удовольствие, то я высказываю только, что это имеет такое значение для меня, и тем уже порываю рассудочные отношения с другими людьми. Удовольствие случайно по своему содержанию, потому что может возникать в связи с любым предметом, а так как оно не зависит от содержания, то представляет собой нечто формальное. По своему внешнему существованию удовольствие тоже случайно, нуждается в соответствующих обстоятельствах. _{58}Средства, употребляемые мной для достижения удовольствия, суть нечто внешнее и от меня не зависят. Кроме того, наличному бытию, которое я создам при помощи этих средств, поскольку предполагается, что оно доставит мне удовольствие, нужно еще стать моим, достаться мне. Это, однако, дело случая. Следствия того, что я делаю, отнюдь не возвращаются ко мне. Я пользуюсь ими не в силу необходимости. Удовольствие, таким образом, возникает благодаря двоякого рода обстоятельствам: во-первых, благодаря некоторому наличному бытию, которое нужно найти готовым, что целиком зависит от удачи, и, во-вторых, благодаря такому наличному бытию, которое произвожу я сам. Хотя это последнее наличное бытие, будучи следствием моего деяния, зависит от моей воли, однако мне принадлежит лишь поступок, как таковой; результат же не обязательно возвращается ко мне, следовательно, наслаждение этим поступком тоже. В таком поступке, как поступок Деция Муса, совершенный им для своего отечества, важно, что следствие этого поступка могло и не вернуться к Децию Мусу как наслаждение. Нельзя вообще последствия превращать в принцип поступка. Последствия поступка случайны, ибо они суть некоторое внешнее существование, которое зависит от других обстоятельств, иначе говоря, может быть ими уничтожено.

Удовольствие есть нечто вторичное, нечто сопутствующее делу. Если мы осуществляем что-нибудь субстанциальное, то удовольствие присоединяется к этому постольку, поскольку в произведении мы узнаём также и нашу субъективность. Тот, кто ищет удовольствие, имеет в виду только себя в плане своей акцидентальности. Тот, кто занят великими делами и интересами, стремится осуществить только дело само по себе. Он весь устремлен на субстанциальное, забывает в нем самого себя, целиком отдается делу. Люди великих интересов и дел обычно вызывают в народе сожаление, что они мало пользуются удовольствиями, т.е. что они живут делом, а не своей акцидентальностью._{59}

Разум снимает ту неопределенность, которой приятное чувство характеризуется по отношению к предметам, очищает содержание побуждений от всего субъективного и случайного и знакомит в отношении содержания со всеобщим и существенным желаемого, а в отношений формы или умонастроения – с объективным, иначе говоря, с действованием ради самой вещи.

Пояснение. Сначала рассудок, или рефлексия, поднимаясь над непосредственным удовольствием, не меняет цели, или принципа. В этом случае рефлексия поднимается только над единичным удовольствием, сравнивает побуждения друг с другом и, следовательно, может предпочесть одно из них другому. Если рефлексия направлена не на удовольствие как нечто единичное, а на удовольствие в целом, она имеет в виду благоденствие. Такая рефлексия еще остается внутри субъективного принципа, и цель ее – все еще удовольствие, но только большее, более разнообразное. Тем, что она находит различия в удовольствии и вообще ищет приятное во всех различных сторонах, она делает все грубое, дикое и чисто животное в удовольствии более тонким и смягчает нравы и умонастроение вообще. Таким образом, если рассудок занимается средствами удовлетворения потребностей вообще, он облегчает этим их удовлетворение и получает возможность посвятить себя более высоким целям. С другой стороны, это утончение удовольствий делает человека более изнеженным. Вследствие того, что он тратит свои силы на столь различные предметы и ставит перед собой столь разнообразные цели, которые в силу различения их разных сторон становятся все мельче, его способность всей душой устремляться к существенному в целом ослабевает. Если человек превращает удовольствие в цель, то такая рефлексия отнимает у него стремление выйти за пределы удовольствия и совершить что-либо более высокое.