Именно эта европейская, парижская линия в Православии одновременно и не просоветская, и не монархически-реакционная, дала лучших православных мыслителей 20-го века, выдающихся богословов, высоких и мудрых подвижников Православия, которые подготовили духовное богословское и мистическое возрождение нашей Церкви, смогли снова, как во времена Византии, утвердить перед лицом Запада, современного мира, всеобщего отступничества — Торжество Православия, непревзойденное величие и неизмеримую глубину Истины Восточной Церкви. Непонятые, неуслышанные, невостребованные ни в эмиграции, ни на Родине, не говоря уже о профаническом Западе, эти великие люди заложили основы подлинного религиозного ренессанса православной Мысли. Именно они должны встать в центре нашей национальной культуры, именно они и их наследники, а не вчерашние просоветские конформисты или связанные с атлантистской американской разведкой «зарубежники». Философ Владимир Лосский, протоиерей Василий Флоровский, великолепный теолог Павел Евдокимов, отец Иоанн Мейендорф, протоиерей Василий Кривошеин, профессор Сергей Зеньковский, и, конечно, выдающийся ученый, священник, монах и мистик, архимандрит Киприан Керн.

Константин Эдуардович Керн родился в 1899 году в семье петербургского профессора. Учиться он начал в России, но потом вместе с родителями эмигрировал в Югославию, как и многие другие русские, не принявшие революции. На него сильное влияние оказали русские символисты — Соловьев, Блок, Белый, а также Сергей Булгаков — интерес к которым сохранился у него на всю жизнь. Очень важно, именно в Белграде закончил будущий архимандрит свое образование вначале юридический, потом богословский факультет университета. Сербия — страна глубокого, огненного Православия, маленькая балканская Россия. Более того, именно в Сербии были сильны связи с духовными практиками молчаливого созерцания Фаворского Света, исихии, которая станет центром всей жизни инока Киприана. Традиции "умного делания", "ангельского жития", "творения молитвы Исусовой" некогда не прерывались на сербской земле. а большинство сербских святых — начиная с самого святого Саввы — сами были исихастами. Символично и то, что именно сербы спасли в конце жизни великого православного святого Григория паламу от мусульманского рабства. И именно св. Григорий Палама явится для отца Киприана Керна главным центром внимания всей жизни. Именно ему архимандрит Киприан посвятит свою замечательную книгу, труд жизни — "Антропология святого Григория Паламы" — быть может лучшее произведение, написанное об этом уникальном святом в 20-м веке.

И снова — символизм судьбы. После вынужденных скитаний по Европе в 1927 году Константин Керн снова оказывается в Сербии, и именно там, в этом волшебном очаге Православной Истины, он принимает монашеский постриг. После этого он назначается начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, которую он возглавляет около десяти лет. Позже он снова возвращается в Сербию, чтобы некоторое время спустя — в 1936 году — окончательно обосноваться в Париже. В Париже отец Киприан преподает богословие, литургию, патрологию и греческий язык в Православном Богословском Институте. Кроме того, он является настоятелем Православного храма святых равноапостольных царей Константина и Елены в Кламаре под Парижем. Отец Киприан сочетает в себе таким образом все важнейшие линии цельного духовного существования — он ученый, он монах, он богослов, он историк, он священнослужитель. Духовное, мистическое, аскетическое, интеллектуальное и научное — все в нем соединено во едино, как образец полноценного и всестороннего, столь забытого сегодня подлинно православного бытия. Действительно — уникальный синтез. Не просто энциклопедически образованный ученый, но и монах-аскет. Не просто мистик, но и служитель культа, любовно и одухотворенно вовлеченный в ежедневное литургическое делание. Но эта духовная полноценность не могла не повлечь за собой тяжелые конфликты с реальностью, которая меньше всего готова сегодня понять и признать именно такой совершенный, идеальный тип человека. Так, близко знавший его писатель Борис Зайцев говорит об отце Киприане:

Что, интересно, Зайцев понимал под "общественной деятельностью"? Салонные чаепития или бессмысленные эмигрантские споры? Отец Киприан священнодействовал и богословствовал, служа Богу и Истине, а значит людям, их душам, их сердцам…

Так писал об архимандрите Киприане отец Александр Шмеман. Да, действительно, вся жизнь отца Киприана была духовным восхождением — по световым ступеням постижении и созерцании, по ступеням и уровням сложного духовного "умного делания". А оно не бывает простым. Если световой центр нежно зовет нас в глубине сердец неслышным шепотом, то тени периферии громогласно неистовствуют, опрокидывая восходящего в умозрении и самореализации прочь, назад, вовне к бессмысленным, маскарадным, демоническим, пустым, щелкающим маскам обыденного. Жить вообще трудно, а горящему вестнику Православия, посланцу древней Византии, духовному наследнику умного монашества, оторванному от Родины, от своего народа, от своей истории посреди светского, пустого, яркого, католического, атеистического и масонского одновременно Парижа, это представляется совершенно невыносимым.

Самые важные и выстраданные мысли архимандрит Киприан выскажет в своей главной книге, посвященной антропологии — "Науке о Человеке". Это важнейший труд, в котором в общих чертах излагается вся суть сугубо Православного Понимания мира и человека, его истока, его предназначения, его достоинства. В основе книги изложения учения св. Григория Паламы — афонского монаха, ярчайшего представителя «исихазма». Это не случайно. Для полноценного Православия мистика Паламы не просто один из возможных путей личной реализации, не только свод наставлений для созерцательных практик монахов и отшельников. Это духовная ось всей Восточной Церкви, вертикаль религиозного и метафизического идеала, дух, внутреннейшее зерно христианства как такового…

Западная Церковь тоже знала многих мистиков, но католичество и протестантизм относились к ним либо с настороженностью и недоверием, либо считая это частным и необязательным индивидуальным путем. Для Православной Церкви все обстоит совсем по-другому — св. Григорий Палама не просто прославлен лично как святой. Само его учение признано совершенно истинным и замыкающим линию богословского становления. Палама является омегой Православия, последним богословским и догматическим компонентом, дополняющим весь ансамбль Торжества Православия. «Исихазм», учение о нетварности, несозданности Фаворского Света, об умной молитве Исусовой и преображении плоти еще при жизни — все это составляет ядро жизни Православия. Разительное отличие православного учения Паламы от «Суммы» католического катехизатора — Фомы Аквинского — является самым законченным и близким к нам по времени выражением богословского дуализма между христианским Востоком и христианским Западом, между Православием и не-Православием, между истинным Христианством Востока и псевдо-христианством Запада.

Святой Григорий Палама, его исихастское богословие, основанное на учении восточных отцов, а более всего на удивительных, уникальных текстах псевдо-Дионисия Ареопагита — это становой хребет Восточной Церкви. Учение Паламы созерцательно, сверхразумно, основано на метафизике и личном опыте. Это сам дух Востока, но не просто Востока, а Востока Христианского, Православного, Церковного. Ему противостоит рациональная, деятельная, отчетливо посюсторонняя, мироустроительная линия Запада, озабоченность практикой и моралью, но отнюдь не созерцанием Истины или духовным восхождением. Христианский Восток символизируется круговой архитектурой византийского храма. С порога верующий попадает в самый центр Церкви, мгновенно вовлекается в созерцание вечного. Христианский Запада преимущественно знает продолговатые, прямоугольные Церкви. Между входом и алтарной частью долгий путь, символизирующий "моральную практику", «пилигримаж». Католичество озабочено юридической почти светской стороной церковного устройства. Оно заключено в узкие рамки морали. Православие более всего живет мистическим опытом преображения, созерцания высших световых реальностей. Оно настолько всерьез и искренне, ревностно озабоченны "горними мирами", верхом, что часто пренебрегает низом, прозой жизни, бытоустроительством… Конечно, можно легко распознать в этом дуализме древнейшую двойственность греческого и латинского. Досократики, Платон, неопатоники Греции, чья мысль устремлена к вершинам бытия, и жесткие завоеватели Рима, прохладно безразличные к метафизике, но крайне практичные в быту и государственном строительстве. В этом смысле, безусловно, все тексты "восточных отцов" Церкви, и, конечно, самого Григория Паламы, являются продуктами именно греческого, отнюдь не римского духа. Но в случае христианства культурный и исторический фон второстепенен. Церковь и ее учение не условность, но абсолютная Истина. И в этом вопросе не может быть снисхождений — особенно если одна из сторон, а в нашем случае это именно Западное христианство — стремится навязать свой взгляд как единственно верный. Причем сила заключается не столько в убедительности богословской аргументации, сколько в эффективности политических интриг и далекоидущих международных заговоров… Неслучайно такое уродливое явление как "Орден иезуитов" появился именно в католическом мире.