— Видал, ох, видал отец Флавиан! Особенно у… не буду называть, референт по международным связям — «силён»! Такое ощущение, что своего «босса» он рядом с собой героически терпит, и то — по каким то необъяснимым гуманитарным причинам!

— Вот, вот, на этом сатана и «погорел». Ощутив себя «самодостаточным», он предложил и другим Ангелам «поменять хозяина», мотивируя тем, что если они останутся с Богом, то будут исполнителями воли Его (собственно, слово — Ангел — переводится как — вестник, посланник или служитель). Тогда как, пойдя за Денницей (таково было первое имя сатаны, до падения) они получат власть ТВОРИТЬ ВОЛЮ СВОЮ, то есть каждый станет САМ этаким «маленьким богом». Как известно, часть Ангелов злоупотребила данной им от Бога свободной волей и возжелав «обожествления» превратилась в скопище бесов. Так вот, каждый человек, допускающий в своё сердце гордый бесовский лозунг «Я САМ!», этим же бесам и уподобляется, разрывая свою связь с источником истинной Славы — Богом. Как учат Святые Отцы Церкви, человек, совершивший любой грех, то есть сознательно нарушивший Закон Божий и Его заповеди, прежде совершения этого греха сперва возгордился, сказав в себе — Я САМ устанавливаю для себя закон и заповеди, и никакие другие мне — не указ! То есть, только предварительно впав в грех гордости, можно совершить любой другой грех. А, ещё очень легко определяется наличие гордости в душе человека по его отношению к критике со стороны окружающих. Гордость не выдерживает и малейших упрёков или укоризны и сразу производит в душе возмущение и недовольство, вплоть до раздражения, гнева и ярости.

— Это всё про меня, отец Флавиан! Теперь понимаю какую змеюку я вырастил в своём сердце. Господи! Прости меня! Я грешен абсолютной нетерпимостью к критике и упрёкам, особенно от бывшей жены. Если с чужими людьми, особенно с начальством на работе приходится сдерживаться, то с бедной Ириной я часто опускался до уровня базарной бабы — на каждое слово упрёка отвечал десятком слов ругани и оскорблений. Что она, бедная, от меня выслушала за все годы совместной жизни! Да, я и с детства не терпел обличений, перед родителями оправдывался, спорил, врал, чтобы выгородить себя и удовлетворить своё самолюбие. В школе и в институте выкручивался, чтобы не выглядеть в чем-либо хуже сверстников, унижал для этого других, осмеивал, дразнил, чтобы на их фоне выглядеть лучше. Тьфу! Противно вспоминать! А, уж выпендривался и в одежде, и в манере разговора — этакой слегка свысока, даже в походке, якобы спортивной… Всё самоутверждался… А, сейчас это самоутверждение стало уже характером, частью личности, «имиджем». Чтобы выжить в современной московской жизни, гордыню свою надо не просто любить — культивировать, питать, накачивать! Надо быть «крутым» и ещё чтобы все это видели, понимали, что ты достоин своего «места под солнцем» и не дерзали его занять. И я, дурак, именно так и старался — «крутеть, крутеть и крутеть» — как завещал сатана рогатый! Господи! Прости меня, покажи мне — как жить без всего этого! Помоги мне исправить свою душу, стать таким, каким Ты хочешь меня видеть!

— Бог простит, Лёшенька, Бог поможет тебе! Мытарство гнева — чем грешен?

— Гневом и грешен, батюшка. Много грешен. Нетерпелив с детства, раздражителен. Когда что-нибудь не получается всегда раздражался, гневался, швырял что-нибудь или пинал в ярости. Ирину свою несколько раз ударял в гневе или толкал, за ворот платья таскал, даже порвал ей джемпер как-то раз… На подчинённых срывался, скверным словом мог обругать, унизить, причём иногда и не по делу. За рулём дёргался, проклинал других водителей, в «пробках» бесился, особенно когда опаздывал куда-нибудь… Это, видно гордость моя ущемлённая прёт наружу, так, батюшка?

— Так, Алексей, именно она.

— Господи, прости мне гнев мой и всё, что я в гневе натворил, прости меня!

— Бог простит, Алексей! Пошли дальше — мытарство злопамятства. Грешен?

— Грешен, наверное… Да, точно грешен! Славке, другу детства, до сих пор помню, как он меня перед мальчишками с соседнего двора предал и убежал, а они меня побили. Родителям их обиды вспоминал много лет. По физике преподавателя за вредность и въедливость долго осуждал… Ирине часто припоминал, как она без меня в поход на байдарках ушла, ревновал я её тогда сильно… Может и ещё что согрешил злопамятством — не припомню сейчас. Прости меня, Господи!

— Бог простит, Алексей. Теперь соберись — мытарство убийства.

— Отец Флавиан, я же не убивал никого, только мух с комарами, даже кошку у пацанов отнял, когда они её вешать хотели!

— Кошку отнял, а пятерых пацанов, или, может быть — девчонок убил!

— Ты о чём, Андр… отец Флавиан? Каких пацанов? Каких девчонок?

— Своих собственных. Родных детей. Своим согласием на аборты соучаствовал в вынесении им смертного приговора. Невинным младенцам. А, палачом уже врач поработал.

— Господи! Неужели же это так? Разве ж это убийство? Да они же ещё не родились!

— Потому и не родились, что их ещё во утробе матери убили. Есть фильм такой, документальный, «Безмолвный крик» называется. Тебе его надо посмотреть. Сам убедишься, когда увидишь, как младенчик в утробе матери от железяки уклониться пытается, ротик открывает — на помощь зовёт. И, как его потом эта железяка на части разрывает и из материнской утробы выскребает. Кстати, даже звери такого со своими детёнышами не делают, только человек…

Я сел на пол. Колени перестали держать меня. В ушах сильно стучало. Я вдруг увидел его. Того младенчика. Нет, не представил себе, а именно увидел. Без всякого фильма. Он был очень маленький, со сморщенным плачущим личиком. Мальчик. Его убивали. Это был мой сын.

— На, вот, Лёша! Водички вот выпей! Крещенская. Сейчас полегчает.

Очнувшись, я обнаружил себя сидящем на полу, прислонившимся к какому-то сундуку покрытому старым байковым одеяльцем. Ворот был расстёгнут, лицо и грудь мокрые.

— Что со мной было, отец Флавиан? Я был в обмороке?

— Отключился немного, нервы не выдержали, первая исповедь — серьёзное испытание. Можем прерваться.

— Нет, нет, нет! Всё, вспомнил! Продолжим, батюшка. Я грешен в убийстве пятерых собственных детей. Прощения даже не прошу, понимаю, что это — не прощается. Что мне теперь делать, отец Флавиан, научи, я безнадёжно погиб?

— Не бывает грехов непрощаемых, Лёша, бывают нераскаянные, то есть те, которых человек не осознаёт и в которых не кается. Твой же грех детоубийства Бог простит, видя твоё раскаяние, но «епитимийку» ты от меня получишь.

— Епи… что?

— Епитимия, Лёша, это способ подтвердить Богу своё раскаяние, возможность как бы компенсировать свой грех, отработать свой долг перед Богом. Епитимии разные бывают — поклоны, молитвы, дела какие-нибудь искупительные. Назначаются они в зависимости от греха и раскаяния, ну и сопутствующих обстоятельств, как — возраст кающегося, здоровье и т. д.

— Могу я твоей епитимиёй у Бога прощение вымолить?

— Бог милосерд, Лёша, епитимия тебе нужна, а Богу — твоё очищенное от грехов сердце.

— Давай, батюшка, назначь мне, пожалуйста епитимию, я буду стараться всё выполнить.

— Старайся, Алексей. Вот тебе такая епитимия: в течении сорока дней, начиная от сегоднешнего, каждый день будешь класть по пяти земных поклонов, по числу детей убиенных. Делать это будешь так: выбирай время и место, закройся, чтоб тебе никто не мешал. Поставишь перед собой икону Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа и встанешь перед этой иконой. Осеняешь себя крестным знамением и произносишь — Господи! Прости мне убийство моих детей! После чего становишься перед иконой на колени и касаешься руками и головой пола впереди себя, то есть совершаешь полный земной поклон. И так пять раз подряд, в течении сорока дней. Когда последний поклончик положишь, знай — от этого греха очищен, молитовку-то я тебе сегодня прочитаю разрешительную…