– Моего отца? – Том приподнял голову. Говорил он громко и отчетливо, совсем не шепотом, как ожидал Флетч. – Вы собираетесь сказать мне, что мой отец снова умер?

– Перестаньте.

– Вы разговаривали с моим отцом в последнее время?

– А я мог?

– Конечно, – губы Тома медленно изогнулись в улыбке. – Для этого надо подойти к каминной доске, открыть шкатулку и сказать все, что вам хочется. Или... – улыбка стала шире. – Вы можете воспользоваться телефоном.

– Том, ваш отец умер?

– Конечно. Все так говорят. Даже он сам.

– Это что, шутка? Том, объясни мне, что к чему.

– Мой отец умер. Хуже, чем умер. Вы знаете? – Ответил Том после долгой паузы.

– Нет, не знаю. Что может быть хуже смерти?

– Он покончил с собой, – Том взмахнул рукой, словно воткнул нож себе в живот, а затем вспорол его.

– Понятно. Он и раньше пытался покончить с собой, не так ли?

Теперь Том уставился в стену над головой Флетча.

– Том, где он умер?

– В весеннем Саутуорте. В Вене? <По-английски столица Австрии Вена и город Вьен во Франции произносятся одинаково.>

– Во Франции?

– Нет, не во Франции.

– В Швейцарии?

– Да. Именно там. Он умер в Швейцарии. От рака крови. Много, много операций.

– Том, почему ты винишь отца за его смерть?

Взгляд Тома медленно обошел маленькую ванную,

– Ему не нравилось.

Флетч подождал, пока взгляд Тома остановится слева от его головы.

– Что ему не нравилось?

Глаза Тома Бредли закрылись.

– Нет. Не нравилось, – пробормотал Том. – Удивительно, не правда ли? И что теперь остается мне?

– Что теперь остается вам?

Глаза Тома открылись, взгляд упал на смеситель между его ног, глаза закрылись вновь.

– Лежать в ванне.

– Том. Еще один вопрос.

– Не хочу больше слышать ни одного вопроса, – ответил Том, не открывая глаз.

– Где родился ваш отец?

– Он не рождался. По-моему, он не рождался. Люди только думали, что он родился.

– Где он вырос?

– Он говорит, в чистилище. Вам знакомо это слово, чистилище?

– Да.

– Вот там он и вырос.

– В каком городе? В каком городе он вырос, Том?

– Дайте подумать.

Флетч ждал долго, затем понял, что Том снова в отключке.

– Даллас, штат Техас, – неожиданно произнес Том.

Флетч наклонился над ванной.

– Том? Вы меня слышите?

– Нет.

– Том, я постараюсь вам помочь. Вам совсем не обязательно уходить от реальности таким способом. Возможно, моя помощь не доставит вам радости, а причинит боль. Но я все равно вам помогу.

– Прощайте, – после долгой паузы ответил Том Бредли-младший.

– Уверен, мы еще увидимся, Том.

– Виски? Пиво? Травку?

Олстон Чамберс, сотрудник окружной прокуратуры в пять шагов пересек гостиную и выключил телевизор.

– Воскресный день, а ты сидишь перед телевизором и наливаешься пивом, – Флетч покачал головой. – Кто бы мог подумать, что ты дойдешь до такой жизни? Почему ты не ухаживаешь за дворцом? Не красишь, не забиваешь гвозди, не косишь лужайку, не поливаешь кусты?

Олстон искоса глянул на Флетча.

– Паршивый маленький домишко. Кому он нужен?

– Ты же платил за него свои деньги, приятель.

Диван, кресло, торшер, кофейный столик и старый телевизор «Зенит» практически не оставляли в гостиной свободного места. Была еще спальня и кухонька. Соседние дома находились на расстоянии вытянутой руки. В дворике без труда размещался контейнер для мусора.

– Я платил их не за дом, – горячо возразил Олстон. – За закладную. Дом этот я ненавижу. Но мне нужны налоговые льготы. Мне нужен кредит <Дома в США покупаются за мизерную, по сравнению с полной стоимостью, сумму, а разница выплачивается в течение нескольких (до двадцати) лет. С этих денег не берется подоходный налог, домовладельцу предоставляются и другие налоговые льготы, побуждающие американцев строить индивидуальные дома. Кредит (ссуда) практически всегда выдается под залог. Наиболее часто в качестве последнего выступает дом.>. В нашем возрасте без него не обойтись. Тебе, кстати, тоже. Увидишь сам, как только начнешь. Мы все ждем этого торжественного момента. Пора уж тебе присоединиться к гонке, в которой участвует вся Америка.

Олстон Чамберс, несомненно, уже присоединился к этой гонке и, соответственно, расплата не заставила себя ждать. Теплым днем, в воскресенье, в длинных брюках и мокасинах, в рубашке, обтягивающей наметившийся живот, двадцатипятилетний парень сидел в гостиной, пил пиво и смотрел по телевизору бейсбол. В будние дни Олстон, получивший диплом юриста, с девяти до пяти пахал в окружной прокуратуре.

Флетч и Чамберс вместе служили в морской пехоте, с первого дня в тренировочном лагере до демобилизации.

– Я пытался, Олстон, честное слово, но у меня ничего не выходит. Стоит мне выйти на старт, как что-то случается. Прямо-таки, какой-то заговор.

– Ты платишь Линде алименты, как распорядился судья? Ведешь себя, как порядочный джентльмен?

– Нет, сэр.

– Другого я от тебя и не ожидал, – вздохнул Чамберс.

– Каждый месяц я сажусь за стол, чтобы выписать ей чек, Олстон, но я же должен заплатить за квартиру, воду, телефон, электричество. Плюс взнос за машину, продукты, так что...

– Линде ничего не остается. Я знаю. Сейчас я бы тоже смог платить алименты. Но ты, по крайней мере, можешь пользоваться кредитной карточкой.

– Нет у меня никаких кредитных карточек. Была одна, полученная в редакции, для текущих расходов, но в четверг я ее потерял.

– Как это, потерял?

– Точнее, потерял право ей пользоваться.

Олстон в изумлении уставился на Флетча.

– Ты потерял работу?

– Можно выразиться иначе. Я вновь обрел свободу.

Олстон хохотнул. Повернулся в сторону спальни и позвал жену.

– Одри! Пришел Флетч.

– Я уже надеваю платье, – отвечала она из спальни, но слышал ее Флетч очень отчетливо, словно находилась она в той же комнате, что и он.

– Специально для меня могла бы и не одеваться, Одри. Ты и без платья хороша.

– Я это знаю, Флетч, – она зашла в гостиную, обняла Флетча. – Но мы ведь в доме Олстона и не хотим смущать его, так? – она поцеловала Флетча в губы.

– Так.

– Так, – откликнулся Олстон. – Что-нибудь выпьешь? – спросил он жену.

И он взял с телевизора оловянную пивную кружку. Кружку эту Олстон купил в Токио, столице Японии, когда их подразделение вывели из района боевых действий на кратковременный отдых.

– Нет, благодарю, – Одри села на диван. Флетч плюхнулся в единственное кресло.

– Мокси заставляет меня идти вечером в ее театр. Будут угощать коктейлями.

– Мокси?, – Одри улыбнулась. – Мокси возвращается на сцену?

– Да. Похоже на то. Точно возвращается. Наткнулся на нее у лотка, где продавали булочки с сосиской. Она, как обычно, прикинулась, что впервые меня видит.

– Ну и Мокси, – рассмеялся Олстон.

– Вот-вот.

– Она повела себя так, будто никогда раньше тебя не видела? – рассмеялась и Одри.

– Именно так. Такая уж у нее манера.

– Мокси, Мокси, – пропел Олстон, разглядывая содержимое кружки.

– Может, мы действительно встретились первый раз в жизни, – Флетч насупился. – Мокси – это множество разных людей, знаете ли.

– И все они – женщины, – добавила Одри.

– Мокси – актриса, – продолжал Флетч, – и играет всегда, хочет она того или нет. Она входит в лифт и превращает стоящих в кабине в зрителей. Однажды, когда народу набилось больше, чем сельдей в бочку, она повернулась ко мне и сказала: «Правда, Джек, почему я забеременела, если ты говорил, что такого не случится, ты же мой брат и все такое. Почему ты говорил, что это невозможно, если на самом деле все было не так? Ты слышал, что сказал нам доктор – это неважно, брат ты мне или нет. Ты обманул меня, Джек».

– И что ты сделал, Флетч? – смеясь, спросила Одри.

– Знаешь, атмосфера в лифте мгновенно накалилась. Меня буквально испепелили взглядами. Я уж подумал, что живым мне не выйти.