— Сегодня суббота, напомнила Бобби. — Мне надо работать.

Она была в белых шортах, легкой блузе и сандалиях.

— Иди работай, — ответил Флетч. — Я оклемаюсь.

— Ты уверен? Ведь сегодня суббота.

— Не беспокойся обо мне.

— Ночка-то долгая будет, — заметил Сандо. — У Толстяка Сэма ничего нет.

Гримаса боли перекосила лицо Бобби. Пагубное пристрастие давало о себе знать.

— Это точно?

— У него нет даже аспирина.

— Господи, — выдохнул Флетч.

— Я все равно обработаю пару клиентов, — голос Бобби дрожал. — После субботы обязательно наступит завтра.

— Да, — кивнул Сандо. — Воскресенье.

После ухода девушки Сандо посидел еще немного около Флетча, помолчал, затем тоже ушел.

Флетч подгреб песок под голову. Он лежал между стеной на набережной и лачугой Толстяка Сэма, которая просматривалась со всех сторон. Никто не мог войти или выйти из лачуги незамеченным.

Мозг Флетча, казалось, отделился от черепа. Каждое движение и даже мысль вызывали боль.

В волосах запеклась кровь, смешавшаяся с песчинками. За ночь кровь, песок и волосы превратились в единое целое.

Через два с половиной часа Флетч осторожно встал, отошел на тридцать шагов и опустился на колени. Его вырвало.

Затем он вернулся к песчаному ложу.

В лачуге Толстяка Сэма было темно.

Кто-то шел вдоль набережной.

— Кризи, — позвал Флетч.

— Привет! — Кризи подошел вплотную. — О боже, я готов повеситься!

Кризи был в одних шортах, без рубашки, босой. Руки его дрожали, глаза беспокойно шныряли по сторонам.

— Это правда? У Толстяка Сэма ничего нет?

— Да.

— Я видел Бобби. О боже!

— Попробуй разбудить его. Вдруг что-то осталось?

Кризи глубоко вздохнул.

— Придется. Другого выхода нет. Без порошка не обойтись.

Под пристальным взглядом Флетча он доплелся до лачуги, наклонился, исчез в тени. Послышались голоса: один — пронзительный, отчаявшийся, другой — успакаивающий, хладнокровный.

Кризи вернулся.

— О боже. Ничего. Совсем ничего.

— Я знаю.

— О боже!

По телу Кризи пробегала крупная дрожь.

— Толстяк Сэм говорит, что тебе досталось от фараонов. Бобби сказала то же самое.

— Меня стукнули по голове.

— Ты можешь двигаться?

— Не хочу.

— Проклятые фараоны!

Кризи начал глубоко дышать. Может, он надеялся, что гипервентиляция легких поможет ему. Позволит расслабиться. Живот втягивался, грудь раздувалась, как воздушный шар, затем опадала. Снова и снова. В лунном свете ярко блестели его глаза.

— Извини, старик, — сказал Флетч.

— У тебя ничего нет?

— Абсолютно.

— А Бобби?

— Сам знаешь, у нее всегда чисто.

— Я знаю. Она ничего не оставляет. Использует сразу. Всегда. Сразу и всегда.

— Что сказал Толстяк Сэм?

— Ничего он не сказал. Ничего. Ничего.

— Когда принесут товар?

— Он сказал, что начнет продавать завтра утром.

— Утром. В десять. В одиннадцать.

— Ты доживешь, — заметил Флетч.

— Да, — кивнул Кризи и поплелся вдоль набережной.

Флетчу и раньше случалось драться, терять сознание и проводить ночь на пляже. Самыми трудными были предрассветные часы. Он лежал, не спуская глаз с лачуги Толстяка Сэма и не давая себе заснуть. Выпала роса. Джинсы и рубашка набухли влагой. От холода его стало знобить. Сон сняло как рукой.

Он думал об Алане Стэнвике, ждущем смерти через несколько дней, его жене, дочери, особняке. Флетч чувствовал, что еще не добрался до самой сути. Проверил не все. Не до конца. Выяснил многое, но далеко не все. Флетч старался не строить догадок. Он перебирал лишь факты, не вызывавшие сомнений, которые можно было доверить диктофону. Достоверные факты. Припоминал, что еще нужно проверить. Набиралось многовато. А источники информации? Он уже переговорил практически со всеми близкими к Стэнвику людьми. Он сосчитал оставшиеся дни: один, два, три, четыре полных дня.

А ведь он должен еще поспать. Он обещал себе, что обязательно выспится. Когданибудь.

Небо на горизонте порозовело.

За всю ночь, если не считать Кризи, никто неприближался к лачуге Ватсаяны. Не выходил из нее и Толстяк Сэм.

Без четверти девять Флетч уже обливался потом от жарких солнечных лучей.

Пляж оживал. Те, кто спал не песке, поднимались. Некоторые уходили за дюны справить нужду. Никто не разговаривал. Они лишь обменивались взглядами, понимая без слов, что у Толстяка Сэма ничего нет. Сам Толстяк сидел у двери, наслаждаясь утренним солнцем. К нему никто не подходил. Для постороннего взгляда мирная картинка — молчаливые молодые люди, разморенные жарой. Флетч видел страх, озабоченность, отчаяние, бесчисленное количество выкуренных сигарет, подавляемую дрожь рук. Он слышал это кричашее молчание. Некоторые из них ничего не принимали два или три дня.

В половине одиннадцатого на пляж вернулся Гамми, в джинсах и широкой гавайской рубахе на выпуск. Его узенькие плечи, казалось, сливались с шеей. Он сидел, не шевелясь, глядя прямо перед собой.

Пришли Бобби, Кризи, Сандо, Джули. Они сели неподалеку от Флетча. Никто не произнес ни слова.

Толстяк Сэм скрылся в лачуге.

— Господи, — прошептал Сандо.

К лачуге потянулись люди. В шортах, джинсах, без рубашек. Торговля началась. Они не несли с собой ничего, кроме денег. Первым — Кризи. Затем — Бобби. Они стояли у двери, глядя себе под ноги, не разговаривая, стыдясь своего отчаяния. Джули, Бинг Кросби, Гамми, Флорида, Окурок, Колдун. Флетч пристроился к ним. Люди входили и выходили из лачуги. Товар Сэму доставили. На все вкусы. Сэм торговал во всю. Толпа редела. Получившие товар спешили утолить свою страсть. Ушел и Флетч. Бобби упорхнула еще раньше.

Отойдя подальше от лачуги, Флетч бросился в океан. Холодная соленая вода помогла соединить бултыхающиеся мозги в единое целое. Вымыть кровь и песок из волос ему не удалось.

Вернувшись в каморку, Флетч услышал колокольный звон. В воскресный полдень жизнь била ключом.

Флетч проспал до поздней ночи.

Проснувшись без четверти три поутру в понедельник, Флетч обнаружил, что рядом лежит Бобби. Он не слышал, как она пришла, как залезла в спальник. И не сразу понял, что она мертва.

Волосы на его голове зашевелились, он выпрыгнул из спального мешка.

В лунном свете Флетч опустился на колени, с трудом подавив крик ужаса. Глаза Бобби глубоко запали, предплечье левой руки распухло. «Слишком большая доза», — догадался он.

До утра он уничтожал в комнате следы пребывания Бобби.

В одиннадцать Флетч сидел посреди комнаты, глубоко задумавшись.

Добравшись до дому, Флетч почти час простоял под теплым душем. По шоссе он ехал со скоростью катафалка. Бобби умерла, он предал ее тело земле. Ему пришлось пять раз намыливать голову, чтобы отмыть всю кровь и песок. В конце концов осталась лишь узкая царапина, болевшая от прикосновения пальцев.

Усевшись на диван, Флетч съел два сэндвича, купленных в кафетерии, выпил бутылку молока. На кофейном столике перед ним стоял диктофон. На стене копия картины Уильяма Джеймса «Вишневый берег».

Покончив с сэндвичем и молоком, Флетч прошел в спальню и лег на кровать. Ему в лицо смотрела фотография Фридрика Вейса, сделаннaя в 1968 году и изображающая мальчика, шагающего по воздуху между крышами. Она называлась «Прыгающий мальчик».

— Бобби, — прошептал Флетч, снял телефонную трубку и набрал невадский номер.

— Свартаут Невада Риэтл Компани. — Тот же голос отвечал ему в субботу.

— Джима Свартаута, пожалуйста.

— Мне кажется, мистер Свартаут… О… он здесь, сэр. Одну минуту, пожалуйста.

Флетч сел. Усилием воли он заставил себя забыть про Бобби. Голос его должен звучать легко и убедительно.

— Джим Свартаут слушает.

— Привет, Джим. Это Билл Кармичел.

— Билл Кармичел?

— Биржевой маклер воровской банды в Калифорнии, известной как «Джон Коллинз и компани». Семья Джона Коллинза.