– Ну, пошутили, и будет! Кричите по новой! Словно дождавшись нужного сигнала, Джулио Росано запрокинул голову, напрягся и завопил:
– Тегг! Тегг! Тегг!
Сложение у хирурга было субтильное, голос в обычное время скорее тихий, чем громкий, но при нужде умел он кричать гнусаво, протяжно и оглушительно, как пароходная сирена. Возможно, то был особый ораторский прием, коему обучали в Падуанском университете, приберегаемый для научных диспутов и публичных молебнов. Если так, то Росано владел им в совершенстве.
– Тегг! Тегг! Тегг!
Десятки голосов со стороны церкви подхватили этот вопль, но от дома коменданта дружно откликнулись:
– Пил! Пил! Пил!
Некоторое время пираты надсаживали глотки, одна партия старалась перекричать другую, но силы, похоже, были равны. Те, кто колебался и никакого решения еще не принял, вели себя по-разному, как и подельники Серова: Хенк молчал и обалдело крутил лохматой башкой, а Мортимер один раз выкрикивал имя Teггa, а другой – Эдварда Пила. Серов кричал во всю мочь, одновременно наблюдая за предводителями; в какой-то миг он заметил, как Пил повернулся к Дойчу и что-то ему прошептал.
Раздался удар колокола, и вопли смолкли.
– Так не пойдет, парни! – недовольно прорычал Стур. – Чего вы хотите, навоз черепаший? Или будем метки бросать да считать, или жребий метнем?
– Пусть скажут! – послышался крик из задних рядов. – Пусть скажут, а мы послушаем!
– Пусть! Пусть! – согласным воплем отозвались две партии, и Тегг, перехватив инициативу, тут же выступил вперед. Вместе с ним шагнули Росано и Галлахер, и теперь все трое стояли неподалеку от Шейлы и ее охраны, явно давая понять, кто их поддерживает.
– Вы меня знаете, – начал Тегг, – и помните, сколько лет я проплавал со Стариком. Больше, чем осталось зубов кой у кого из вас! – Он повысил голос. – Кто скажет, что я потратил даром хоть одно ядро? Хоть раз промазал и влепил не в борт испанцу, а в Божий свет? Лишил кого-то доли, хоть одного серебряка? Скрыл хоть единую монету или наказал без вины какого-то сукина сына?
Пираты одобрительно загудели, Мортимер завопил: «Тегг! Тегг! Это он, наш Сэмми!» – но тут же сник под грозным взглядом боцмана. Сумерки сгустились, Стур велел зажечь факелы, а бомбардир, вытянув руку к небу жестом клятвы, произнес:
– Господь видит! Если я стану капитаном, обещаю, что будет добыча и будет справедливость. Каждый получит свое по закону Берегового братства: все мои помощники, и каждый член команды, и мисс Шейла Брукс, владелица корабля. И никого зря не накажут, и будет порядок на палубе!
Опустив руку, Тегг отступил. Секунду царило молчание, затем корсары разразились ликующими криками, и Серов было решил, что дело в шляпе. Кое-что, однако, показалось ему подозрительным: Дойч, стоявший рядом с Пилом, исчез, и у веранды комендантского дома наметилось какое-то неясное шевеление. Факелы там не горели, и он видел лишь смутные тени, скользившие взад и вперед, да слышал легкий стук, который, впрочем, скоро прекратился. Пил, не обращая внимания на эту суету, дождался, когда боцман снова ударит в колокол, и вымолвил:
– Вы послушали Сэмсона Teггa, и я согласен, что бомбардир он меткий, но место ему не на квартердеке, а на пушечной палубе. Он много чего вам наобещал, но дать больше, чем обещано, не сможет. А обещания – это слова. Слова о добыче, порядке и справедливости… Только слова! А я – я не обещаю, я даю! Даю каждому из вас полуторную долю, а тем, кто взял рудник, – двойную! Каждому еще по пятьсот песо, по сто десять английских фунтов! Это не пустая болтовня, а звонкая монета, которую можно потрогать и опустить в карман! Это деньги… Деньги! – прорычал боцман, круто поворачиваясь к Пилу. – А где ты их возьмешь, почтенный сэр? В заднице своей матушки? Еще шестьдесят тысяч песо для команды?
Пил положил руки на пистолеты, торчавшие за поясом, и холодно усмехнулся:
– Где возьму – моя забота, но от капитана Эдварда Пила каждый получит деньги в эту ночь. Прямо сейчас!
Воздух содрогнулся от оглушительного рева, и Серов понял, что они с Теггом и Шейлой почти проиграли. Мортимер, потянув за собой Хенка, решительно двинулся к комендантскому дому, как и прочие сомневавшиеся; теперь они топали ногами и орали в унисон: «Пил, Пил! Наш парень Пил! Пила в капитаны!» Две трети команды, заслышав звон серебра, разом встали на его сторону, и перетянуть кого-нибудь из них обратно было непростой задачей. Но если не справиться с этим, последствия будут ужасны. Серов уже видел, как Эдвард Пил, перешагнув через его окровавленное тело, тащит Шейлу в капитанскую каюту, срывает с нее одежду и швыряет в койку. Так оно и произойдет, понял он, произойдет в эту же ночь, когда защитники Шейлы будут мертвы, а экипаж перепьется. И Пил получит все – и корабль, и девушку, и ее деньги.
Он двинулся поближе к Шейле под грохот колокола, в который колотил боцман Стур. Перемещение корсаров прекратилось, шум и рев постепенно стихали, и наконец сквозь них пробился голос Росано. Воздев к небу кулаки, он пронзительно вопил:
– Не по закону! Это не по закону Берегового братства!
– Не по закону! – одновременно выкрикнули Тегг и Галлахер.
– Это подкуп! – орал Росано, тыкая в Пила пальцем. – Ты бывший королевский офицер! Привык, наверно, что в Лондоне все покупается и продается! Мерзавец! Тут тебе не двор Вильгельма! Тут…
– Я лучше знаю, что тут такое, – спокойно произнес Пил и, выхватив пистолет, разрядил его в грудь хирурга.
Дальнейшее перемешалось в сознании Серова, будто он очутился в страшном сне. Он видел, как от дома коменданта двинулась шеренга мушкетеров, как сверкнули вспышки выстрелов, как упали Галлахер и Тегг, как Хейнар бросился на Пила и тоже рухнул, обливаясь кровью, как Стур, схватив колокол, разбил голову одному из стрелков, как Томас Садлер что-то закричал, вращая тесаком над головой. Какой-то верзила надвинулся на него с поднятой саблей, он выстрелил прямо в скалившую зубы рожу и рванулся к Шейле. Она склонилась над Росано; воздух хрипел в горле хирурга, из пробитой груди сочилась кровь.
– Эндрю! Что делать, Эндрю? Он еще жив… Видишь, он дышит…
Серов поднял Росано на руки.