– Покамест не увижу Бога, ангелов и дьявола собственными глазами, не поверю в них!

Подобные высказывания шокировали джентльменов удачи, считавших для себя обязательным после грабительских походов и смертоубийств каяться в грехах и просить небесного прощения. Но обаяние этого человека перевешивало все остальное.

Четыре крупных похода прославили имя Грамона: в Маракайбо (1678), Куману (1680), Веракрус (1682) и Кампече (1686).

Из Маракайбо пираты возвратились разочарованными: добыча оказалась скудной. Олоне, а затем англичанин Морган выжали из этого места все соки. Грамону мало что досталось. Тем не менее он произвел сильное впечатление на флибустьеров умением овладеть любой ситуацией. Поэтому год спустя они согласились отправиться с ним в следующий поход. Целью была Кумана, порт на том же побережье, что и Маракайбо, в пятистах морских милях восточнее.

Произошло это в бытность губернатором на Тортуге кавалера де Пуансэ. Он только что получил известие о заключении мира (Фонтенбло, 1679), предусматривавшего среди прочего взаимное прекращение враждебных действий с Испанией. Жалованная грамота, выданная Грамону перед маракайбским походом, была действительна «вплоть до особого распоряжения». Теперь, выходит, ее следовало аннулировать? Пуансэ, расстроенный массовым исходом из колонии, предпочел не вмешиваться, а в случае осложнений сообщить Парижу, что Грамон успел отплыть до прихода известий о мирных соглашениях. Как и следовало ожидать, королевские чиновники, получив после разорения Куманы причитавшуюся им мзду, не стали метать громы и молнии на заморских строптивцев. Отметим, что Грамон проявил и в этом набеге свое недюжинное мастерство, так что отныне подчиненные именовали его не иначе как «генерал Грамон».

Когда Пуансэ вернулся в подавленном состоянии из Парижа, неделю спустя «генерал» отбыл в Веракрус. Это была нешуточная цель. Крепость, построенная для защиты побережья Мексики, была добросовестно укреплена испанцами: гарнизон насчитывал три тысячи солдат, а еще 600 человек постоянно жили в цитадели Сан-Хуан д'Ульоа; ощетинившаяся 60 орудиями фортеция запирала вход в гавань. Помимо этого в случае нападения 15000-16000 солдат можно было стянуть к Веракрусу в течение ближайших дней из других гарнизонов Мексики.

Для атаки на этот крепкий орешек у генерала было семь кораблей, в том числе личный пятидесятипушечный мастодонт. Своими помощниками Грамон назначил двух весьма сведущих в батальном деле людей – Ван Дорна и Де Графа.

Ван Дорн, голландец на французской службе, носил ожерелье из бесценных жемчужин «поразительной величины, окружавших редкой красоты рубин». Эту склонность к украшениям, учитывая вкусы XVII века, не следует принимать как признак женственности. Доказательством тому служит биография этого человека. Начав как корсар французского короля, Ван Дорн грабил владения своих бывших соратников, а затем возглавил флотилию вольных добытчиков. Маленькая эскадра пиратствовала на Антильских островах, не прикрываясь уже ничьим флагом. Одно время Ван Дорн даже принял сторону испанцев, чтобы в нужный момент покинуть их, прихватив «на память» несколько купеческих галер. Предложение служить под началом Грамона он расценил как весьма лестное для себя; в свою очередь прославленный генерал высоко ценил морское умение Ван Дорна.

Имя другого голландца, Де Графа, промелькнуло в нашем повествовании, когда речь шла о замужестве неукротимой буканьерки Мари Божья Воля, вдовы Пьера Длинного. Де Граф тоже какое-то время служил у испанцев. Он слыл отменным знатоком артиллерии. В отличие от сквернослова-генерала, охотно дававшего волю рукам, и вспыльчивого Ван Дорна Де Граф «с лицом приятным, но не женственным, светлыми волосами без рыжины и эспаньолкой, шедшей ему замечательно», являл пример человека благовоспитанного и утонченного. На борту своего судна он держал струнный оркестр, игравший за обедом и ужином в зависимости от того, вкушал ли капитан трапезу один или с гостями.

Итак, Веракрус – город богатый и соблазнительный, но это орешек, о который легко было сломать зубы. Один французский историк XVIII века писал, что предприятие Грамона было столь же рискованным, как попытка тысячи двухсот басков на десяти старых посудинах напасть на Бордо.

Прежде всего Грамон совершил вещь немыслимую по тогдашним временам: ему удалось благополучно пристать к берегу ночью в нескольких лье от цели. Десант немедля двинулся в путь и еще до зари оказался перед главными воротами города. Обалдевшие от неожиданности стражники, увидев наставленные на них дула пистолетов, послушно отворили.

Флибустьеры рассыпались по улицам Веракруса. Часть заняла цитадель, другие окружили главные здания. Знатных горожан вытаскивали из постели и гнали к городскому собору, куда Грамон велел выкатить несколько бочонков с порохом.

– Выкуп – два миллиона пиастров, иначе весь город взлетит на воздух!

Один миллион был доставлен в тот же день, второй – тремя сутками позже. Тем временем в городе шел грабеж по всем канонам флибустьерской традиции. Общая сумма добычи составила четыре миллиона пиастров плюс полторы тысячи рабов. Все было погружено на четыре больших корабля. Операция прошла без сучка, без задоринки. Когда солнце поднялось над городом в четвертый раз, флотилия была готова к отплытию.

В этот момент трижды бухнула сигнальная пушка: на горизонте показался испанский флот. Семнадцать кораблей. Две минуты спустя новый сигнал, на сей раз с фортеции: с суши к городу подходил испанский полк.

Тут-то и проявилось в полной мере искусство кораблевождения, которым славились генерал и его помощники. Напрасно полк спешил бегом к городу, напрасно испанские суда на всех парусах мчались к гавани: флотилия пиратов (с Испанией ведь был заключен мир), отягощенная баснословной добычей, успела ускользнуть из Веракруса. В спешке отплытия на борт не успели погрузить продовольствие, однако вскоре пиратам в открытом море попался галион. Завороженный страхом, как и защитники Веракруса, испанский капитан сдался без боя. Невообразимая удача: галион оказался гружен мешками с мукой! Ими был забит весь трюм.

Судя по рассказам современников, потери флибустьеров оказались минимальными, некоторые даже утверждают, что жертв вообще не было, за исключением Ван Дорна, но он погиб не от руки испанца.

Де Граф, услыхав от одного англичанина, что Ван Дорн «оскорбительно отозвался по его адресу», стал выяснять отношения с соотечественником. Ван Дорн уверял, что не говорил ничего похожего, англичанин клялся в обратном. От слов перешли к дуэли на саблях. Де Граф ранил Ван Дорна в руку, и по пути домой тот умер, по всей видимости от заражения. Его похоронили на берегу полуострова Юкатан.

Кабатчики и гулящие девицы Бас-Тера и флибустьерских портов Санто-Доминго, а также торговцы драгоценностями, скупщики, посредники и прилипалы всех мастей – те, что не успели покинуть французских владений, – ожидали во всеоружии и всеготовности возвращения армады «генерала». Не надо отчаиваться, будет и на нашей улице праздник; такие лихие молодцы, как Грамон со товарищи, отведут злую судьбу от колонии, решительными действиями разомкнут петлю административных запретов, и тогда острова вновь заблещут благополучием. Да-да, очень скоро дезертиры горько пожалеют, что уехали накануне великих перемен!

На берегу обыватели пережевывали эти фразы целыми днями – вначале громко и уверенно, но со временем все тише и тише. Армада не показывалась, хотя слух о сказочных сокровищах, добытых в Веракрусе, успел уже домчаться на крыльях легких парусников до Тортуги. Дни шли за днями. Тревожное ожидание воцарилось на острове.

А в это самое время песни и пьяные выкрики по-французски неслись из таверн Порт-Ройяла на Ямайке. Это было вопиющим попранием патриотизма, проявлением самой черной неблагодарности и настоящим вызовом королевской власти – люди Грамона пропивали добычу у англичан! Это ли не свидетельство того, что родина флибустьеров там, где удобнее?

Чувство безысходности, заставлявшее обывателей и флибустьеров покидать райский остров, усилилось еще пуще с приездом нового губернатора Тортуги – Пьер-Поля Тарена де Кюсси, преемника кавалера де Пуансэ. Свою резиденцию он устроил не в Бас-Тере, а в Пор-де-Пэ, на северном берегу Санто-Доминго.