Неделя расспросов в финансовых кругах не принесла никаких результатов. Кеттлмена знали все, но о Кеттлмене не знал никто. Уголовных дел на него не заводили. Эпперману пришлось начинать все с самого начала. Неожиданно для себя он обнаружил, что Болдуин, частый его клиент, потерял много денег в нескольких сделках, в которых участвовал Кеттлмен. А также то, что Перес Чивингтон, отец Лотти, раз или два поставлял Болдуину информацию.

Он работал над делом больше недели, когда наткнулся на удивительную вещь: Кеттлмен был членом стрелкового клуба и оказался великолепным стрелком. Кто-то сказал, что он к тому же неплохо работал кулаками. Другой добавил: «По-моему, он выходил на профессиональный ринг».

В одной дыре, где собирались люди из банды Моррисси, испитой старик сказал ему:

— Джим Кеттлмен? Если хочешь узнать, как дрался, спроси Дуайера — чемпиона по кулачному бою.

Выяснилось, что Кеттлмен нанес Дуайеру жестокое поражение в матче в американском театре Фокса в Филадельфии. «Это был боец, — уверил его старик. — Может, даже самый лучший. Он не раз дрался на тренировках с Маккаферти, и тот тоже кое-что получил».

Бывший секундант Кеттлмена сообщил, что Джим несколько раз участвовал в сделках. Поиски Эппермана закончились, когда он узнал, что Кеттлмен продал четырех лошадей с клеймом «шестизарядник».

Клеймо, продажа скота, лошади, кольт — все указывало на Запад. Эпперман сидел в одиночестве в своем унылом офисе, курил, думал и старался понять Кеттлмена. Почему он исчез? Когда пропадает мужчина, тут дело в деньгах, женщинах, либо и в том, и в другом.

У Кеттлмена были деньги, была власть, значит, дело в женщине. Однако Эпперман не смог обнаружить ни малейших доказательств. Перед свадьбой Кеттлмен встречался со многими красавицами света, но ни разу не имел серьезных намерений. И не изливал душу.

Тропа, кажется, вела на Запад, но Дальний Запад — огромное пространство, а у Эппермана не было никакого желания пускаться в путешествие. Он вернулся с Запада как раз накануне того, как его посетила Лотти.

Когда Лотти пришла к нему, Эпперман зажег лампу. «Красива, но холодна», — подумал он. Эпперман знал этот тип женщин — такие лучше всех управляют мужчинами, потому что всегда сохраняют рассудок.

— Вы знаете, что Джим Кеттлмен был в свое время профессиональным боксером?

— Профессиональным боксером? Джим Кеттлмен? Вы сошли с ума.

Эпперман сдвинул шляпу на затылок и положил тяжелые руки на стол.

— Он был боксером, и при этом хорошим. Он когда-нибудь говорил с вами о Дальнем Западе? О скотоводстве?

— Нет, я такого не помню. Он обычно разговаривал о театре, книгах, политике, иногда о скачках.

Лотти рассердилась. Она все больше убеждалась, что не знала даже простых вещей о человеке, за которого вышла замуж. Профессиональный боксер? Кеттлмен, со своими превосходными манерами? Невозможно. Она чувствовала, что попала в дурацкое положение. Теперь она вспомнила — уважали его не только за деньги.

Вошел Чивингтон — ее отец — и сел рядом с дочерью. Он рассказал уже известную Эпперману историю с кольтом. В комнате запахло затхлым сигарным дымом, и Лотти еще больше разозлилась. Кеттлмен всех их оставил в дураках.

— Если я что-нибудь узнаю, — наконец сказал Эпперман, — дам вам знать. По-моему, — добавил он, — у меня кое-что есть.

Но у него не было ничего, кроме предчувствия, что дело сулит приличные деньги. Первое, что нужно сделать, — связаться с Портом Болдуином.

Однако, если он первый найдет Кеттлмена, тот может немало заплатить, лишь бы остаться в неизвестности. Хорошая мысль.

По дороге домой Эпперман прикидывал, как лучше провернуть это дельце, рассудок подсказывал, что Кеттлмен — решительный человек и может в ответ на шантаж не деньги предложить, а вынуть револьвер. Чем дольше он рассматривал эту возможность, тем более ему становилось не по себе.

Он сидел на кровати, растирал ступни, когда вдруг вспомнил человека в поезде.

Над «Кейбаром» медленно сгущались сумерки. На далеких холмах завел свою песню койот. Прямо над головой пронесся и спланировал козодой, появились летучие мыши. Отеро неторопливо прошел в конюшню, якобы задать корма скоту, а на самом деле оседлать лошадей.

Томас уверил, что не будет в тягость, и Флинт зашел в комнату Флинна. Тот был почти без сознания, перевозить его — значило подвергать смертельному риску, но иного выхода не было.

— Вы не знаете меня, — сказал Флинт, стоя над постелью раненого, — но это я нашел вас на тропе, после того как в вас стреляли.

— Спасибо. — Ответ был едва слышен.

— Вот что я хочу вам сказать: нам придется увезти вас. Сразу после наступления темноты на ранчо нападут и сожгут его. Нам надо быть подальше отсюда. Мы уедем в Дыру В Стене.

— Оставьте меня… с винтовкой. Или увезите меня. — Флинн собрался с силами, глубоко вздохнул и прошептал: — Будьте рядом с ней… как дочь.

Он на несколько минут закрыл глаза.

— Глэдис. Больше никто не знал. Она сказала им.

Джулиус Бент удивительно бережно для человека таких огромных размеров с помощью Хуаны одел Флинна.

Нэнси действовала быстро и решительно. Флинт вошел на кухню и тут же вышел, не сказав ни слова, потому что говорить ничего не требовалось. Пища, медикаменты, перевязочный материал, одеяла, фляжки, спички. Только когда навьючили лошадей, она оглянулась.

— Это единственный дом, который я знала.

— Дом можно построить снова.

— Конечно. — Она бросила на него быстрый взгляд. — Сдаваться нельзя, Джим. Надо бороться.

Он задумался над ее словами. Неужели он сдался? Но он обречен и умрет скоро. Во всяком случае, так говорят врачи. Лекарств от этой болезни нет. Но ведь люди иногда выздоравливают, несмотря на все предсказания врачей. Может быть, ответ в силе духа, психики? Или это вера? Или какое-то химическое вещество в организме, вызываемое верой и волей? На Западе ходит много историй о людях, смертельно раненных, но выживших, несмотря на то, что их считали безнадежными. Воля к жизни… Она существует, и с ее помощью можно победить любой недуг, любую болезнь.

Караван медленно, чтобы не причинять боль раненым, вышел в сгустившуюся ночную темноту. Флинт и Пит Геддис остались, чтобы несколько раз выстрелить в нападавших и сделать вид, что оборонявшиеся на месте. Они рассчитывали пробыть на ранчо не больше получаса.

Лежа в углу веранды, Флинт думал о том, как быстро человек приспосабливается к новой жизни! Люди, живущие в ночи — солдаты, воры, бродяги, — не боятся ночи и тьмы, потому что сами они часть ночи и тьмы. Они настолько сживаются с этим, что и ведут себя, и думают совершенно иначе, чем остальные.

Он и сам был таким много лет назад, а потом потерял способность жить во тьме, когда жил на свету, в комфорте. Теперь эта привычка снова овладевала им, становясь для него естественной. Он больше не боялся ночи, потому что ночь служила ему убежищем и защитой.

Слева донесся выстрел — пробный. Подняв свою тяжелую винтовку, Флинт тщательно прицелился в то место, откуда прозвучал выстрел, и нажал на спуск. Если тот человек участвовал в схватках с индейцами, он должен был уже переползти на другое место. Флинт тут же переместил мушку направо и еще раз выстрелил, затем — налево. Послышался вскрик, вызванный скорее испугом, чем болью.

Зашевелился Геддис.

— Ну что?

— Один свое получил. Поехали.

Они шагом выехали со двора, Геддис впереди, он знал все тропы, ведущие к ранчо.

Койот на холмах молчал, летучие мыши и ночные птицы не были видны в непроглядной темноте. Слышался только стук копыт и скрипение седел.

— Ты за кем-то охотишься? — вдруг спросил Геддис.

Это еще что за вопрос? Флинт помолчал, прежде чем ответить.

— Нет… Мне ничего не нужно от других.

Они немного поднялись, затем тропа опять выровнялась, петляя между деревьями. Их слышали только звезды.

— Я хочу помочь девушке. И, поверь мне, помогу.