Через пятнадцать минут первое известие об обыске появилось на компьютерных лентах всех газет и телестудий Италии. Тем временем Специ позвонил президенту журналистской гильдии и директору «Ла Нацьоне». Оба были скорее шокированы, чем удивлены. Они предупреждали, что он заварит кашу с этой историей.
Мобильный телефон Специ взорвался звонками. Пока шел обыск, один за другим звонили его коллеги. Все хотели взять у него интервью. Специ заверял, что встретится с ними, как только закончится обыск.
Обыск еще продолжался, а журналисты уже начали собираться перед его домом.
Полиция не ограничилась тем, что забрала документы, предъявленные им Специ. Они принялись рыться в ящиках, вытаскивать с полок книги и открывать коробки с CD-дисками. Они вошли в комнату его дочери и перерыли ее шкаф, ее бумаги и книги, письма, дневники, записные книжки и фотографии, в беспорядке разбросав все это по полу.
Специ обнял Мириам. Жена дрожала.
— Не волнуйся, это обычное дело.
На Мириам был жакет. Выбрав подходящий момент, он вытащил дискету и незаметно опустил ей в карман. Потом поцеловал в щеку, словно утешая.
— Спрячь, — шепнул он.
Через несколько минут она, как будто изнемогая от волнения, опустилась на оттоманку, у которой был распорот шов. За спиной у полицейских она быстро засунула дискету под обивку.
После трех часов обыска они, видимо, закончили. Навьючили коробки на носильщиков и попросили Специ проследовать за ними в карабинерские казармы, где собирались составить опись, которую ему придется заверить. В казарме, пока Специ сидел и дожидался окончания переписи, вдруг зазвонил его мобильный. Звонила Мириам, пытавшаяся навести порядок в доме. Она неблагоразумно заговорила с мужем по-французски. Дома они обычно общались на французском, потому что жена была бельгийкой и в семье пользовались двумя языками. Дочь посещала французскую школу во Флоренции.
— Марио, не беспокойся, того, что для тебя важнее всего, они не нашли. Но я не могу отыскать документов на скаглиолу, — сказала она по-французски.
Скаглиола — это название антикварного столика. У Специ стоял особенно ценный экземпляр, датировавшийся семнадцатым веком. Они его недавно отреставрировали и подумывали продать.
Не самой удачной мыслью было заговаривать об этом по-французски, когда телефон наверняка прослушивался. Он резко перебил:
— Мириам, сейчас совершенно неподходящее время… Потом. — Специ, покраснев, прервал разговор. Он понимал, что фраза, сказанная женой, совершенно невинна, но ее могли истолковать в зловещем смысле, тем более что сказана она была на французском.
Вскоре после того вошел Грейбед.
— Специ, вы нам нужны на минуту.
Журналист встал и прошел за ним в соседнюю комнату. Грейбед обернулся и зло посмотрел на него.
— Специ, вы не желаете сотрудничать. Это никуда не годится.
— Сотрудничать? Что значит сотрудничать? Я предоставил в ваше распоряжение весь свой дом, чтобы вы повсюду рылись своими грязными руками. Чего еще вам надо?
Он смотрел на Специ каменным взглядом.
— Я не о том говорю. Не изображайте неведения. Для вас же лучше было бы оказать содействие…
— А, теперь понимаю. Это о том, что моя жена говорила на французском! Вы вообразили, будто она передала мне шифрованное сообщение. Но, видите ли, для моей жены это родной язык, для нее естественно говорить по-французски, дома мы обычно говорим на этом языке. Что до смысла ее слов… — Специ вычислил, что Грейбед языков не знает. — Если вы не поняли, она говорила о документе, которого вы не нашли, о контракте с издательством на книгу о Монстре. Она хотела сообщить мне, что вы его не забрали. Только и всего.
Грейбед, прищурившись, разглядывал его, не меняя выражения лица. Специ начал догадываться, что дело, возможно, в слове «скаглиола». Мало кто из итальянцев, не занимающихся антиквариатом, знает, что оно означает.
— Дело в скаглиоле? — спросил он. — Вы знаете, что такое скаглиола? Вы об этом?
Полицейский не ответил, но стало ясно, что дело именно в этом. Специ попробовал объяснить, но безуспешно. Грейбеда объяснения не интересовали.
— Сожалею, Специ, но нам придется начать все заново.
Они вернулись обратно. Полицейские и карабинеры расселись по машинам и вместе со Специ поехали к его дому. Еще четыре часа они переворачивали все вверх дном — и на этот раз устроили настоящий разгром. Они ничего не упустили, даже местечка за книгами в библиотеке. Они забрали компьютер и все дискеты (кроме спрятанной в оттоманке), и даже меню обеда в «Ротари-клубе», где Специ участвовал в конференции по делу Монстра. Они забрали телефонные книги и все письма.
Настроены полицейские были недоброжелательно.
Специ тоже утратил хладнокровие. Проходя в библиотеку, он махнул рукой на каменный дверной упор, одолженный другом из Германии — тот, что показывал в телешоу. Камень лежал за дверью, исполняя роль, для которой был предназначен: подпирать дверь.
— Видите? — саркастично обратился он к сыщикам. — Совсем как усеченная пирамида, найденная на одном из мест преступлений, которую вы упрямо выдаете за «эзотерический объект». Вот, посмотрите хорошенько: разве не видите, что это дверной упор? — И с ехидным смешком добавил: — Такие найдутся чуть ли не в каждом сельском доме Тосканы.
Он совершил чрезвычайно серьезную ошибку. Детективы схватили дверной упор и забрали с собой. Так к уликам против Специ добавилась еще одна: объект, идентичный тому, которому ГИДЕС и Джутгари придавали первостепенное значение для расследования, о котором писала на первых страницах «Корриере делла сера», называя его без тени иронии «предметом, служившим для связи земного мира с инфернальным».
В докладе полиции о предметах, изъятых из дома Специ, дверной упор именовался «усеченной пирамидой с шестигранным основанием, спрятанной за дверью» — выражение, намекающее, что Специ нарочно пытался скрыть ее. Государственный обвинитель Перуджи, Джулиано Миньини, расценил упомянутый в докладе упор как предмет, «непосредственно связывающий подследственного (то есть Специ) с серией двойных убийств».
Другими словами, из-за этого дверного упора Специ подозревался уже не только в том, что чинил препятствия или вмешивался в следствие по делу Флорентийского Монстра. Теперь, по их мнению, обнаруженный предмет прямо связывал его с одним из преступлений.
Программа «Кто это видел?» и вышедшая 23 июня статья укрепили Джуттари в ненависти и недоверии к журналисту. В своей книге «Монстр: анатомия расследования» главный инспектор объясняет, как развивались его подозрения. Интересно проследить за ходом его рассуждений.
«23 июня, — писал Джуттари, — одна из статей (Специ) была опубликована в „Ла Нацьоне“. Она содержала эксклюзивное интервью с пожизненно осужденным Марио Ванни и называлась: „Я умру, считаясь Монстром, но я невиновен“».
В статье Специ упоминал, что однажды, за много лет до убийств, совершенных Монстром, встречался с Ванни в Сан-Кашано. Джуттари это обстоятельство показалось чрезвычайно важным. «Я был несколько удивлен, узнав, что эти двое знакомы с дней их молодости, — писал он, — но еще больше поразило меня странное совпадение: что враг, неуклонно чернивший официальное расследование по делу Монстра, упорный защитник сардинского следа, признал не только близкое знакомство с указанным бывшим аптекарем (Каламандреи)… но и многолетнюю дружбу с Марио Ванни».
Далее Джуттари говорит, что Специ «принял участие в серии телепередач, стремившихся снова сосредоточить внимание на сардинском следе, раскапывая те же затертые и бездоказательные аргументы, что давным-давно были отвергнуты».
«Теперь, — пишет Джуттари, — постоянное вмешательство Специ начинало казаться подозрительным». Имея в руках дверной упор, Джуттари и Миньини имели вещественное доказательство, позволявшее связать Специ с одним из преступлений Монстра.
После ухода полиции Специ медленно поднялся по лестнице к себе на чердак, со страхом предчувствуя, что он там увидит. Все оказалось еще хуже, чем он опасался. Он упал в кресло, подаренное мной перед отъездом из Флоренции, перед пустым местом, где прежде стоял его компьютер, и долго бессмысленно разглядывал окружавший его разгром. В ту минуту ему вспомнилось безоблачное утро воскресенья, 7 июня 1981 года — двадцать три года назад, — когда коллега попросил подменить его в отделе уголовной хроники, заверив, что «в воскресенье никогда ничего не случается».
