— Нет, — с грустной улыбкой ответила она на наш вопрос. — Я больше не даю интервью. Никогда не дам.
На ней было яркое желтое платье, крашеные рыжие волосы заботливо уложены в прическу, голос звучал спокойно.
— Мы все еще надеемся отыскать истину, — сказал Марио. — Никогда не знаешь… Это могло бы помочь.
— Знаю, что могло бы. Но меня больше не интересует истина. Какая разница? Она не вернет Пию. И Клаудио. Я долго думала, что узнать правду — значит изменить что-то к лучшему. Мой муж умер в поисках правды. Но теперь я знаю, что это не важно и ничем не поможет. Я должна оставить все в прошлом.
Она молча сидела, сложив на коленях маленькие пухлые ручки и скрестив вытянутые ноги, по ее лицу блуждала слабая улыбка.
Мы еще немного поболтали. Она буднично рассказала нам, как лишилась дома и полностью обанкротилась. Марио спросил ее о каких-то снимках на стене. Она встала, сняла один и дала Марио, а он передал мне.
— Это последняя фотография Пии, — сказала она. — Для водительской лицензии, за несколько месяцев до всего. — Она перешла к другому снимку. — А это Пия с Клаудио.
Это был черно-белый снимок. Они улыбались, обнимая друг друга за плечи, вполне невинные и счастливые, и девушка показывала в камеру большой палец.
Она перешла к дальней стене.
— Здесь Пии пятнадцать. Она была хорошенькая девочка, верно?
Затем, сняв еще один черно-белый снимок, она долго глядела на него, потом отдала нам. Мы по очереди взглянули на портрет крепкого счастливого мужчины в расцвете лет.
Она подняла руку, потянулась к фотографии, обратив на меня взгляд голубых глаз.
— Как раз вчера, — сказала она, — я вошла сюда и вдруг поняла, что окружена мертвыми. — Она грустно улыбнулась. — Я хочу снять эти снимки и убрать их. Не хочу больше жить в окружении смерти. Пора кое-что забывать — я-то еще жива.
Мы встали. У двери она взяла Марио за руку.
— Удачи вам в поисках правды, Марио. Надеюсь, вы ее найдете. Но, пожалуйста, не просите меня помочь. Я постараюсь прожить последние годы жизни без этой ноши — надеюсь, вы понимаете.
— Я понимаю, — сказал Марио.
Мы вышли на солнце, в цветах гудели пчелы, яркие блики играли на поверхности озера, свет стекал с красной черепицы крыш Виккьо и золотым водопадом струился по виноградникам и оливковым рощам вокруг. От виноградников поднимался запах раздавленных ягод и молодого вина.
Еще один безмятежный полдень в бессмертных холмах Тосканы.
Глава 60
Суд над Франческо Каламандреи как над одним из вдохновителей убийств Монстра начался 27 сентября 2007 года.
Марио Специ присутствовал на первом судебном заседании, и через несколько дней он прислал мне по е-мейлу описание. Вот оно:
Утро 27 сентября занялось необычно холодным после месяца сухого тепла. Действительно необычным в то утро было отсутствие зрителей на суде над человеком, в котором подозревали вдохновителя убийств, совершенных Монстром. В зале суда, где более десяти лет назад был осужден, а позже оправдан Паччани, места, отведенные для зрителей, пустовали. Заполнены были только скамьи для журналистов. Я с трудом понимал равнодушие флорентийцев к человеку, который, если верить обвинению, был самим воплощением зла. Должно быть, недоверчивость, или неверие в официальную версию, отпугнули зрителей.
Обвиняемый вошел в зал неуверенными мелкими шажками. Он выглядел смирным и безропотным, казалось, его темные глаза были обращены к каким-то далеким неведомым мыслям. Он выглядел как пожилой джентльмен в элегантном синем пальто и мягкой серой шляпе. Он потолстел и обрюзг от невзгод и антидепрессантов. Он опирался на плечо своего адвоката и дочери Франчески. Аптекарь Сан-Кашано, Франческо Каламандреи, сел на переднюю скамью, не замечая вспышек газетных фотокамер и развернувшихся к нему телеобъективов.
Журналисты спросили его, как он себя чувствует.
— Как человек, попавший в фильм, о сценарии и героях которого ничего не знает.
Прокуратура флорентийского суда обвинила Каламандреи в подстрекательстве к пяти из всех убийств Монстра. Они утверждали, что он платил Паччани, Лотти и Ванни за убийства, после которых те доставляли ему женские половые органы, которые он мог использовать в ужасающих, но окутанных тайной эзотерических ритуалах. Ему предъявили обвинение в том, что он якобы собственноручно убил пару французских туристов на поляне Скопети в 1985 году. Он же якобы заказал убийство в Виккьо в 1984 году, убийства 1983 года, когда погибли двое немецких туристов, и убийство 1982 года в Монтеспертоли. Обвинение обошло молчанием неудобный вопрос, кто мог совершить другие убийства Монстра.
Доказательства против Каламандреи смехотворны. Они основаны на горячечном бреде страдающей шизофренией жены, настолько тяжело больной, что ее врач запретил ей свидетельствовать в суде, и в показаниях тех же "заядлых наглых лжецов", известных как Альфа, Бета, Гамма и Дельта и свидетельствовавших против Паччани и его "друзей по пикникам" десятью годами раньше. Заметьте, все четверо "алгебраических" свидетелей уже умерли. В живых остался только "серийный" свидетель Лоренцо Неси, готовый вспомнить все, что потребуется.
Кроме того, против Каламандреи воздвигли гору бумаг: двадцать восемь тысяч страниц с суда над Паччани, девятнадцать тысяч страниц следствия о "друзьях по пикникам" и девять тысяч страниц, собранных о самом Каламандреи, — общим счетом пятьдесят пять тысяч страниц, больше чем Библия, "Капитал" Маркса, кантовская "Критика чистого разума", "Илиада", "Одиссея" и "Дон Кихот", вместе взятые.
Перед обвиняемым, высоко вознесясь на величественной скамье, сидел судья Де Лука — вместо двух обычных следователей, ведущих дела, и девяти народных заседателей, составляющих судассизи, которому трибунал передает наиболее серьезные преступления. Адвокат Каламандреи сделал неожиданный ход, попросив представить дело на так называемый "сокращенный" состав суда, обычно применяемый для тех, кто уже признал свою вину в надежде получить меньший срок. Дзанобини и Каламандреи просили об этом по совершенно иной причине: "надо, чтобы суд прошел как можно быстрее, — сказал Дзанобини, — поскольку нам нечего бояться результата".
Слева от аптекаря, на другой скамье в переднем ряду сидел государственный обвинитель Флоренции Паоло Канесса с еще одним прокурором. Эти двое улыбались и негромко перешучивались, то ли чтобы продемонстрировать уверенность, то ли чтобы подразнить защиту.
День еще не кончился, когда Дзанобини стер с их лиц улыбки.
Дзанобини приступил к делу с пылом, указав на технические, однако очень неловкие юридические промахи Канессы. Затем он обратил атаку против перуджийской ветви расследования дела Монстра, проводившегося государственным обвинителем Миньини, который и связал Каламандреи со смертью Нардуччи.
— Почти все материалы перуджийского следствия — перевод бумаги, — говорил он. — Позвольте привести вам еще один пример. — Он поднял лист бумаги, на котором, как он сказал, рукой государственного обвинителя Миньини записан был протокол показаний и который до сих пор числился секретным. — Возможно ли, чтобы следственный судья всерьез поверил в то, что я вам сейчас прочитаю?
Когда Дзанобини начал читать, камеры развернулись от Каламандреи ко… мне. Я не верил своим ушам, Дуг, но я был звездой этого документа. Документ содержал так называемое добровольное показание женщины, связанной с Габриэллой Карлицци. Она повторяла для судьи Миньини многие из теорий Карлицци, уверяя, что слышала их от давно скончавшейся тетушки с Сардинии, знакомой со всеми, замешанными в деле. Миньини велел все это записать, сделать звукозапись и заверить присягой и подписью. Несмотря на явную абсурдность и отсутствие доказательств, судья Миньини присоединил этот лист к секретным материалам "как документ, серьезно затрагивающий обвинение". Слушая читавшего показания Дзанобини в сером зале трибунала, я, как и остальные, услышал, что я — не сын своего отца. Мой настоящий отец — так уверяла в своих показаниях эта женщина — был знаменитым музыкантом с болезненными и извращенными вкусами. Он и совершил первые два убийства в 1968 году. Я услышал, что мать отослала меня на ферму сардов в Тоскане. Я услышал, что, узнав правду о настоящем отце, я продолжил его дьявольские дела как семейную традицию, став "настоящим Флорентийским Монстром". Сумасшедшая тетушка заверяла, что все мы были в сговоре друг с другом: я, братья Винчи, Паччани и его "друзья по пикникам", Нардуччи и Капамандреи. Из нашего дьявольского союза, сказала она Миньини, "каждый извлекал свою выгоду: вуайеристы предавались любимому занятию, члены культа получали органы для своих ритуалов, фетишисты хранили взятые у жертв вещицы, а Специ, объявляла моя тетушка, уродовал жертвы орудием, известным как пастуший нож…
Кто-то из моих односельчан в Виллачидро говорил мне недавно, что друг Специ, Дуглас Престон, связан с американской секретной службой.
Она объясняла Миньини: "Я не говорила об этом прежде, потому что боялась Марио Специ и его друзей… Когда вы арестовали Специ, я набралась храбрости и решилась поговорить об этом с Карлицци, потому что я ей доверяю и знаю, что она ищет правду".
Все это было нелепо, и я невольно улыбнулся, когда Дзанобини читал документ. Но мне не было смешно: я не забыл, что оказался в тюрьме отчасти из-за злобных обвинений Карлицци.
Первый день суда над Каламандреи закончился явной победой защиты. Судья Де Лука назначил следующие три дня суда на 27, 28 и 29 ноября. Такие длинные перерывы в процессах, к сожалению, в Италии являются нормой.
