Перуджини видел важнейшее доказательство, свидетельствующее против Паччани, в том, что крестьянин рассказывал следователям, как обезумел, увидев, что его милая обнажила перед соблазнителем левую грудь, — именно в этот миг он потерял рассудок. Его рассказ напомнил Перуджини, что у двух убитых женщин была вырезана левая грудь. Он рассуждал так: левая грудь впервые вызвала убийственную ярость Паччани; эта ярость сохранилась у него в подсознании, чтобы проявляться годы спустя в сходных обстоятельствах, когда он видел молодых людей, занимающихся любовью в машине.

Другие указывали, что левая грудь, возможно, просто удобнее захватывается убийцей-правшой — каким, несомненно, был Монстр. Однако, по мнению Перуджини, такое объяснение было слишком простым.

Перуджини отбросил со счетов все прежние реконструкции обстоятельств убийств, в которые не вписывался Паччани. В частности, трудно было представить толстого, коренастого, низкорослого пьяницу-крестьянина ростом пять футов три дюйма убийцей в Джоголи, который целился сквозь полоску окна на высоте пять футов десять дюймов от земли. Еще труднее было представить себе этого неуклюжего крестьянина на месте последнего преступления на поляне Скопети, где убийца сумел догнать двадцатипятилетнего атлета, победителя соревнований в спринте на сто метров. Ко времени преступления на поляне Скопети Паччани исполнилось шестьдесят лет, он страдал сердечными приступами и перенес операцию по коронарному шунтированию. Его медкарта указывала, что у крестьянина сколиоз, больные колени, грудная жаба, эмфизема легких, хроническая инфекция уха, множественное смещение дисков позвоночника, спондилоартроз, гипертония, диабет и полипы в горле и в почках — помимо других немочей.

Другие уличающие «доказательства», обнаруженные в его доме Перуджини и его командой, представляли собой пулю от охотничьей винтовки, две снарядные гильзы времен Второй мировой (одна из них использовалась как цветочная ваза), фотографию молодого Паччани с автоматом, пять ножей, почтовую открытку, отправленную из Каленцано, учетную книгу, на первой странице которой имелся план неизвестно какой дороги, и пачку порнографических журналов. Кроме того, Перуджини допросил нескольких свидетелей, которые отзывались о Паччани как о человеке, склонном к насилию, называли его браконьером, говорили, что на сельских праздниках он не умеет держать при себе руки и постоянно пристает к женщинам.

Однако коронным свидетельством обвинения стала найденная в доме Паччани неприятная картинка. Рисунок изображал большой открытый куб с кентавром внутри. Человеческая половина кентавра была одета в генеральский мундир, в правой руке держала обнаженную саблю, а вместо головы имела череп. Вторая половина была бычьей, причем рога быка переходили в лиру. Это странное существо обладало и мужскими, и женскими половыми органами, а человеческие ноги были в огромных клоунских башмаках. Рядом были нарисованы мумии, походившие на полицейских, и одна из них делала непристойный жест. В углу свернулась кольцами шипящая змея в шляпе. А среди всего этого было главное: семь маленьких крестов, воткнутых в землю и окруженных цветами.

Семь крестов, семь преступлений Монстра.

Рисунок был подписан «Паччани Пьетро» и имел написанное с ошибками название: «Научно-фантастический сон». Главный инспектор Перуджини передал его на психиатрическую экспертизу. Эксперты выдали заключение, что рисунок «сочетается с личностью так называемого Монстра».

К 1989 году Перуджини стянул кольцо вокруг Паччани. Однако для того, чтобы повесить ему на шею ярлык: «Монстр», главному инспектору пришлось бы объяснить, каким образом пистолет, использованный в клановом убийстве 1968 года, оказался в руках Паччани. Инспектор решил проблему наипростейшим способом — он обвинил Паччани и в убийстве 1968 года!

Следственный судья Марио Ротелла с отчаянием наблюдал за деятельностью Перуджини, видя в ней усилия создать Монстра на пустом месте, используя как исходный материал зверский характер Пьетро Паччани. Однако, попытавшись обвинить крестьянина в двойном убийстве 1968 года, для чего не было ни малейших оснований, Перуджини зашел слишком далеко. Это уже был прямой вызов следствию, разрабатывавшему сардинскую версию. Ротелла, как следственный судья, отказался санкционировать обвинение.

У инспектора Перуджини в его преследовании Паччани была двойная поддержка: прокурор Винья и полиция. Карабинеры поддерживали Ротеллу.

Борьба между Винья и Ротеллой, между карабинерами и полицией, наконец стала явной. Винья возглавил атаку. Он утверждал, что сардинский след — бесполезная версия, основанная на том, что следователи приняли на веру бредовые заявления Стефано Меле. Это был ложный след, уведший следствие в сторону на целых пять лет. Ротелла с карабинерами оказались оправдывающейся стороной. Защищая версию сардинского следа, они попадали в проигрышное положение. Они позволили главному подозреваемому, Сальваторе Винчи, ускользнуть от них после оправдания на Сардинии. Ротелла, со своими высокомерными заявлениями и отсутствием обаяния, совершенно лишился популярности в обществе и в глазах прессы. А Винья стал героем. Да и наконец был сам Паччани — жестокий убийца, насильник дочери, алкоголик, избивавший жену, заставлявший семью питаться собачьим кормом — настоящее чудовище в человеческом облике, с какой стороны ни взгляни. Для очень многих флорентийцев он был если и не самим Монстром, так чем-то очень близким к тому.

Винья победил. Полковник карабинеров, занимавшийся делом Монстра, был переведен из Флоренции на новое место службы, а Ротелла получил приказ закрыть свои досье, подготовить итоговый рапорт и прекратить участие в расследовании. При этом ему было велено очистить всех сардов от подозрений в соучастии в деяниях Монстра.

Карабинеров такой оборот дела привел в ярость. Они официально отстранились от расследования.

— Если однажды, — сказал Специ полковник карабинеров, — настоящий Монстр явится в наши казармы, пусть даже с куском трупа в руках, мы ему скажем: «Обращайтесь в полицию, мы вами больше не занимаемся».

Ротелла подготовил итоговый рапорт. Это был любопытный документ. Он содержал более сотни страниц сухого логичного изложения событий, явно указывающего на вину сардов. В нем подробно описывалось клановое убийство 1968 года, каким образом оно было совершено и кто в нем участвовал. В нем прослеживался вероятный путь «беретты» двадцать второго калибра из Голландии на Сардинию, а затем и в Тоскану, в руки Винчи. В нем выстраивалась убедительная версия, что сарды, замешанные в убийстве 1968 года, знали, к кому попало оружие, и знали, кто стал Флорентийским Монстром. А именно — Сальваторе Винчи.

И вдруг на последней странице он писал: «Р. Q. М. (Per questi motivi [6]) расследование должно прекратить». Он отбрасывал все обвинения и показания против сардов и официально очищал их от подозрений в убийствах Монстра и в убийстве 1968 года. После чего Марио Ротелла отказался от дела и получил пост в Риме.

— Мне ничего другого не оставалось, — сказал он в интервью Специ. — Такой итог оставил горькое чувство у меня и у многих других.

Тогда — как и теперь — было ясно, что Ротелла и карабинеры, несмотря на все их промахи, были, в сущности, на верном пути. Вероятнее всего, Флорентийский Монстр принадлежал к сардинскому клану. Официальное закрытие сардинского следа означало, что следствие может двигаться в любом направлении, кроме верного.

Карабинеры отозвали своих людей из САМ, и особое антимонстровое подразделение было реорганизовано под руководством инспектора Перуджини в полностью полицейское образование. Паччани остался единственным подозреваемым, и они преследовали его во всеоружии. Главный инспектор был убежден, что эндшпиль близок, и полон решимости довести дело до конца.

На дворе был 1989 год, Монстр уже четыре года не совершал убийств. Флорентийцы начинали верить, что полиция в конце концов захватила того, кого следовало. Перуджини выступил в популярном телешоу и мгновенно стал знаменитостью, когда в конце передачи устремил глаза за тонированными стелами очков в камеру и проговорил, обращаясь прямо к Монстру: