– Вы имеете в виду… – растерялась я.

– Веру Васильевну Люберецкую, урожденную Крутицкую, жену Павла Люберецкого. Ты с ней знакома?

– Да, и очень близко…

Чего-чего, а Шурочкино семейство я в этом ряду обнаружить не ожидала. И я тут же оттолкнула от себя страшную мысль, что моя подруга…

«Да нет же, этого просто не может быть», – сказала я себе, но мысль не желала оставлять меня, а внутренний голос еще и издевался:

– Это почему же? Лишь потому, что ее дочь твоя подруга?

– И чуть не забыла, – хлопнула себя по лбу Ксения Георгиевна. – Есть еще одна родственница, правда совсем дальняя. Но она тоже живет в Саратове, вернее почти в Саратове.

– Что значит – почти? – не совсем прийдя в себя от потрясения, переспросила я.

– Монастырские земли принадлежат Богу, – улыбнулась старушка.

– Она живет в монастыре?

– С некоторых пор, а до этого жила в первопрестольной…

– Вот как?

– Тоже какая-то старушка? – без всякого энтузиазма поинтересовалась я.

– Нет, старушкой ее назовут лет через тридцать – не раньше.

– То есть она моя ровесница?

– Не совсем, но еще вполне молодая женщина. И, кстати, она в родстве с Вербицкими, о которых ты поминала недавно.

– О, Господи, – не удержалась я, – в таком случае, она и мне родня.

– Вот мы и выяснили, – рассмеялась Ксения Георгиевна, что в этот список можно занести и тебя, правда не знаю, признает ли правомочность твоего в нем присутствия суд… Я бы на твоем месте не слишком надеялась.

Внезапно у меня разболелась голова, и я стала собираться в дорогу. Ксения Георгиевна надеялась, что сумеет меня уговорить остаться хотя бы на пару дней, но, видя мою непреклонность, отступилась. И хотела было снабдить меня продуктами в дорогу, но при одной только мысли о еде мне стало плохо.

– Тут всей дороги на три часа, – взмолилась я.

И сумела убедить хлебосольную хозяйку ограничиться небольшим цыпленком и фруктами. Если не считать пирогов и сладостей…

«Все смешалось в доме Облонских…» – начинает один из своих романов Граф Толстой. Примерно то же я могла сказать о своей голове. На меня навалилась какая-то тяжесть, а лучше сказать – отупение.

Почти до самого дома я пыталась составлять какие-то планы, но все они напоминали записки сумасшедшего. И в конце концов отказалась от этого намерения, и последнюю часть пути просто любовалась окрестностями Саратова и… жевала пирожок с капустой. Презирая себя за обжорство. Но если бы вы знали, какой запах шел от корзинки Ксении Георгиевны!

Дома меня ждала записка от Петра Анатольевича.

– Он уж раз пять прибегал, интересовался, куда вы уехали, словно ополоумел, – сообщила мне Алена, когда я спросила ее о нем. – А я почем знаю, говорю, что мне, Екатерина Алексеевна докладывается?

«Катенька, Бога ради, разыщите меня по приезде. Иначе я сойду с ума», – было написано в его записке.

Тема сумасшествия в этот день в моем окружении была весьма популярна. Тем более, что подписался он с психиатрическим юмором – Петр Четвертый, скорее всего, имея в виду свой четвертый ко мне визит за этот день.

В голову пришли шекспировские строчки:

«Луна, должно быть, слишком близко Сегодня подошла к Земле, и сводит нас с ума…»

Несмотря на поздний час, я отправила к Петру Анатольевичу Афанасия и прилегла отдохнуть. Полсотни верст за день, не считая потрясений, сами по себе способны вымотать человека до изнеможения. Да еще обжорство…

Но едва я успела задремать, как мой верный друг и соратник предстал передо мной с выражением ужаса на лице в сочетании с ласковым голосом, которым у нас обычно говорят с больными или сильно пьяными.

– Что стряслось, Катенька? Мы же договорились встретиться в первой половине дня, где вы пропадали все это время?

«Да кто он мне…» – снова мелькнуло у меня в голове, но я запретила себе быть до такой степени несправедливой, и с видом раскаявшейся грешницы поведала ему о своих приключениях. А заодно и о том, что мне удалось разузнать у Ксении Георгиевны.

– Ну, за этим не нужно было ехать в такую даль, все это… или почти все – я мог бы узнать, не выезжая из города. Хотя родственные связи Крутицких с Люберецкими у меня не вызывали сомнений. Ведь одна из моих теток по мужу…

Мне показалось, что я перегрелась на солнышке и испугалась упасть в обморок.

– Только не это… – застонала я.

– Что с вами, Катенька? – испугался Петр Анатольевич. – Вам нехорошо?

– Да нет, просто я никак не могу осознать, что все мы в конечном итоге братья и сестры…

Петр Анатольевич посмотрел на меня с недоумением.

– Не обращайте внимания, – постаралась я его успокоить. – Лучше расскажите мне, что вам удалось отыскать новенького. Если я не ошибаюсь, то вам есть, что мне сообщить.

– Не так много, как бы мне хотелось, но кое-что… Хотя и не знаю, насколько это может оказаться для нас полезным. Но прежде всего – новость из разряда сногсшибательных.

– В таком случае я, пожалуй, присяду, – без всякой иронии сказала я.

– Вы не поверите, но в Саратов на днях приезжает Александр Дюма, – произнес он с таким видом, как будто знаменитый француз собирался к нему на день ангела.

– Надеюсь, это не шутка…

– Какие могут быть шутки… – обиделся он. – Из совершенно достоверных источников…

– Только этого нам и не доставало.

– Мне казалось, вам будет это интересно.

– Извините, Петр Анатольевич, но я действительно очень устала.

– В таком случае все остальные новости – вкратце.

Во-первых, Вербицкие… Они, если я не ошибаюсь, завтра собираются за границу.

– Не может быть. Я только вчера с ними виделась… Откуда вам это известно? И куда же, если не секрет?

– В Ниццу, если не передумают. Господин Вербицкий сегодня весь день оформлял паспорта на выезд, а в этом ведомстве у меня…

– Странно.

– Да, и по-моему, это неожиданность для него самого. Во всяком случае, судя по его виду.

– Это действительно странно. И это еще не все?

– Разумеется. Напоследок я припас самое интересное…

– Даже не могу себе вообразить…

– У Ирочки есть жених.

– Вербицкой?

– Именно. И помолвка назначена на весну, когда святое семейство намерено вернуться в Саратов.

– И кто же он?

– Некий Алтуфьев или Олтуфьев, если вам что-то говорит это имя.

– В первый раз слышу, кто таков?

– Смазлив, хоть и не первой свежести, – скривился Петр Анатольевич, – бывший гусар, ныне проживает в Тамбовской губернии, богат… Пожалуй все.

– Да откуда он взялся?

– Понятия не имею. У меня такое ощущение, что они едва знакомы… И с помощью этого скоропалительного союза торопятся спрятать концы в воды.

– В сочетании с неожиданным отъездом – более чем подозрительно.

– Не будем торопиться с выводами, но я бы дорого отдал, чтобы посидеть у них под столом во время семейного совета.

– Боюсь, что согласилась бы составить вам компанию.

Петр Анатольевич расхохотался и стал прощаться, оставив меня наедине со своими новостями.

Во сне я любезничала с Дюма, пила шампанское с гусарами и вообще вела себя крайне предосудительно. Но, несмотря на это, утром проснулась отдохнувшей и, подойдя к зеркалу, не заметила никаких последствий вчерашнего обжорства.

Далее события развивались столь стремительно, что, боюсь, не сумею сохранить ту неторопливость и последовательность повествования, что всеми силами пыталась сохранять до сих пор.

За несколько последующих дней произошло столько событий, что если придерживаться прежней манеры письма, то придется растянуть этот роман на несколько томов. А мне бы этого не хотелось. Поэтому любители неторопливого чтения могут на меня обижаться, но я возьму на вооружение принцип репортажа, или даже фельетона, столь популярного в наше время, и только таким образом надеюсь уложиться в более или менее пристойный для романа размер.