Я спросил, какие важные дела начаты на Земле. На это Аллан ответил длинной речью. Энтузиазм, охвативший Землю, преобразован в практические действия. Созданы две организации, одна — «Звездолетстрой» — устроила базу на Плутоне. Вторую же — «Планетострой» — вряд ли можно именовать организацией, ибо половина всего человечества трудится в ней. На зеленой Земле остались лишь старики, дети да труженики земных заводов. Неразберихи и шума пока столько, что у наблюдателя со стороны встали бы волосы дыбом, да наблюдателей нет — все участники, и каждый в меру способностей вносит свой вклад в общую толчею.

Начать с того, что еще нет плана — чем заниматься «Планетострою»? Одно направление, казалось бы, естественнейшее, его уже осуществляют — возведение новых планет вокруг одиноких светил, соседей Солнца. Строительство идет под лозунгами: «Покончим с пустыми звездами!», «Добьемся наивысшей планетности для звезд нашего района Галактики!», «У любой звезды — планеты для любых условий жизни!», «Нежизнеспособная планета — враг, найди ее и переоборудуй!» — и прочее в том же роде. Плакаты с такими изречениями наполняют все населенные планеты, от них нет мочи отбиться.

До Альдебарана в одну сторону и за Южный Крест в другую не найти звезды, чтоб на ней не кипела работа. Но уже слышатся голоса, что направление выбрано неудачно: наметили, мол, дорожку полегче, но малоэффективную. Пробивается мысль — не приспосабливаться к природе, а приспосабливать ее к себе. Не возводить роями планеты вокруг готовых звезд, а выстроить особую планетарную область для спектра любых жизненных условий, со своими специальными светилами.

Конечно, это потруднее, но и поинтереснее. Район строительства подобран — окрестности Сириуса и его спутника, белого карлика, компактный уголок между Орионом и Большим Псом, примерно на тысячу кубопарсеков в объеме. И сюда, на универсально оборудованные планеты, потихоньку собрать звездожителей, кому неудобно дома.

Все это пока в стадии эскизных набросков, командированные еще мотаются из созвездия в созвездие, согласовывая с будущими жильцами условия обитания: размеры шариков, температуры солнц, продолжительность дня и ночи, атмосферу и силу тяжести, жилище и питание…

— И хоть дело это до ерунды простое, — орал Аллан, — неразбериха внесена и туда. Удивительный мы народ, люди, ничего не делаем по-человечески! О том, где начать работы, талдычим месяцами, а потом загорается: «Давай! Давай!» — и штурмовщина: Звездные Плуги запущены на рейсовых скоростях, космос трещит по швам, куда ни повернешься — пылевые дымки, дымки, дымки! Залезаем даже в резервацию, будто и пустоты уж не хватает. Страх что творится на космических трассах! Наш «Кормчий» как-то влетел в область комплексного разрушения: впереди распадалась ненужная звезда из темных карликов, а по сторонам пространство перерабатывалось в первичную строительную пыль. Куда повернуть, я вас спрашиваю? Время поэтических полетов проходит. Скоро лишь за пределами Галактики можно будет разгоняться. Если так пойдет и дальше, я плюну на межзвездные прелести и пойду в планетостроители.

Он оглядел нас смеющимися глазами и закончил:

— Таковы земные дела, братцы. Выкладывайте теперь, что вы тащите с собой из Персея?

— Сейчас мы тебе покажем на стереоэкране кое-что интересное, — сказал Леонид.

Пока Леонид готовил демонстрацию, я спросил Ольгу:

— Почему ты оглядывалась на меня, когда Аллан рассказывал о Земле? Ты смотрела на меня так, словно чем-то поражена.

— Ты сегодня смеялся. Ты впервые за два года смеялся, Эли!

— Ну и что же? Тебе это понравилось? Или испугало?

— Не знаю сама. Это было странно. Я вдруг увидела, что ты очень переменился, Эли.

5

На Оре я перебрался из одного звездолета в другой. «Пожиратель пространства» поступал в распоряжение Спыхальского, а на Землю уходил «Кормчий».

За месяцы моей болезни на звездолете изготовили три установки для генерирования и приема волн пространства, мало отличающиеся от той, что так честно послужила в Персее. Мы назвали эти механизмы СВП-1, то есть станция волн пространства, модель первая. Одну СВП-1 передали Спыхальскому, вторую предназначили для Плутона, последнюю я везу на Землю.

Мне трудно передать восторг Спыхальского, когда он узнал, что это за установки. Нужно, как он, всю жизнь провести в полетах вслепую, а после этого неожиданно прозреть, чтоб понять его состояние. Он расплакался, обнимая нас по очереди. Мне он сказал:

— Вас отблагодарю особо — примите маленький подарок! — Такой же живой, как при расставании, розовощекий, с яркими голубыми глазами, он смотрел на меня с ласковым лукавством, как смотрят иногда старики на детей. — Приятно, правда?

Подарком была лента с речью Фиолы.

Я ушел в свою комнату, чтобы пережить наедине встречу с Фиолой. Прошедшее окружило меня, на миг показалось ближе настоящего.

Фиола, яркая и быстрая, вспыхнула и зазвучала в сумраке таинственных садов планеты, вращавшейся вокруг белой Веги. Это была Фиола на родине, не среди чудес, созданных человеком, — у себя. «Эли, мой Эли! — пела и сияла Фиола. — Я жду, ты обещал прилететь, я хочу тебя видеть!» Мне стало грустно и отрадно, я не мог к ней прилететь, но радовался, что она желала меня увидеть.

Потом я спрятал ленту подальше. Нужно было думать не о Веге, а о Земле. Во всей Вселенной сейчас для меня существовало лишь одно притягательное место — крохотная могущественная Земля. Я не был уверен, захочет ли она стать тем, во что я задумал ее превратить. Я записал ответное послание Фиоле и передал Спыхальскому. Он обещал отправить его с первым курьером, что уйдет в созвездие Лиры.

— А сами не хотите сбегать на Вегу? Неплохая звезда.

— Нет, — ответил я. — Мне надо на Землю.

— Да, конечно. Вам следует полечиться, а где это сделать лучше, чем на старушке Земле?

И он ничего не понимал во мне! Утром мы взяли курс на Землю.

6

Я не могу припомнить сейчас недели, проведенные на «Кормчем». Аллан из той породы звездопроходцев, которые, доверяя командование автоматам, сами не отходят от них. Мы встречались с ним лишь в столовой. Я часами сидел в парке и дремал в кресле.

На Плутоне я задержался на два дня. Я не узнал Плутона.

В старом проекте мы предусматривали великолепную, не хуже земной, атмосферу, обширные леса, даже океан. Атмосферу успели создать, сады и парки разбили, но лесов и океана не было и в помине — на отведенных им местах тянулись сотни, тысячи километров цехов…

«Работящая планетка» — так мы называли раньше Плутон. «Гудящая планета» — так следовало бы назвать ее ныне. Ее всю сотрясал грохот механизмов, даже при извержениях вулканов не бывает такого непрерывного, сосредоточенного гула.

— Толково, правда? — крикнул Аллан. Мы в авиетках облетали планету. — Признайся по-честному, не ожидал?

— Нет, конечно. Такой размах!..

— Главная мастерская Межзвездного Союза! Хочешь взглянуть на новые звездолеты? Они на Южном полюсе, в складе готовой продукции. Между прочим, сырье выгружается у Северного полюса, а потом растекается по всей планете, пока не сконцентрируется снова на выходе в форме готовых галактических кораблей.

На Южном полюсе мы летали над территорией, равной Европе, — это и был склад готовой продукции. На тысячи километров тянулись горные хребты звездолетов — исполинский галактический флот, заканчивающий отделочные работы перед выходом в океан мировой пустоты…

— Надо возвращаться, — сказал Аллан через некоторое время.

— Ты возвращайся. Я еще поброжу над планеткой.

— Можешь даже кувыркаться над ней, ты, кажется, любитель этого спорта. На Плутоне смонтирована своя Большая, пока на десять миллионов Охранительниц, — ты, как и все астронавты, продублирован в ней.

— Вот как! Обязательно воспользуюсь.

Я долго кружил над равнинами Плутона. Еще не прошло полных трех лет, как я расстался с этими местами. Все переменилось здесь, все! Даже солнца светили иначе, словно им поддали жару, одно сменяло другое, утреннее уступало место дневному, дневное отступало перед вечерним, за ним выкатывалось ночное. Когда-то это были разные светила, каждое с особым значением: для работы и для отдыха, — теперь все они сияли одинаково, круглые сутки стоял день, планета не знала отдыха. Нет, этот грохочущий, неистовый Плутон, не знающий сна, нравился мне больше моего прежнего, степенно работающего, степенно отдыхающего… Там была размеренная деятельность, здесь — вдохновение!