— Еще один вопрос, Павел, и мы отправимся. Вы сказали, что проголосовали за мой проект превращения Земли в космический генератор волн пространства. Почему вы это сделали? Вы, конечно, отдавали себе отчет, что Земля тем самым становится непосредственно на службу всему Межзвездному Союзу?

— Как вам сказать? Надоело плыть против течения… Почему и мне не побезумствовать, раз все кругом посходили с ума?

— От вас я ожидаю ответа посерьезней, Павел.

— Вот как, посерьезней? Тогда получайте другой ответ. В вашем проекте одно меня подкупило сразу — размах. Раз уж мы ввязались в большую войну, несмотря на мои предупреждения, так надо вести ее по-большому счету… Не думайте, что я мещанин, боящийся всего, что за околицей. Превратить Землю в командную точку Галактики, в исполинский глаз, обыскивающий отдаленнейшие звездные уголки, в эдакое галактическое ухо, чутко улавливающее гармонию звездных сфер, — нет, это, знаете ли, внушительно!..

— Вот и прекрасно! — сказал я весело. — Думаю, мы найдем с вами общий язык и в остальном. Нет, Павел, Столица не умерла, вы ее рано хороните. Я попрошу у Большого Совета, чтоб именно в ней разместили экспериментальную станцию волн пространства. Скоро кавернам в ее теле придет конец.

Ромеро снял шляпу и церемонно поклонился, показывая, что у него не хватает слов выразить свое восхищение.

На позы он мастер.

Дни не шли, а летели, я вставал на рассвете и не успевал оглянуться — дня уже не было. Я торопился, вся Земля торопилась — Большой Галактический флот, покинув Плутон, сконцентрировался у Оры. Корабли ждали сверхдальних локаторов, без этого теперь нечего было и думать выпускать их в космические просторы.

Я наблюдал за проектированием гигантской станции волн пространства СВП-3 и руководил выпуском установок для звездолетов, названных нами СВП-2.

Это уже была не та станция СВП-1, что так честно послужила нам в Персее. Она годилась лишь для прощупывания близкого пространства, в рейсы с Солнца на Сириус и звезды Центавра, не дальше. Недаром, отдаляясь от Персея, мы быстро потеряли связь с галактами.

Зато модель СВП-2 легко локировала объекты в ста светогодах. Снабженные такими механизмами, звездолеты уже не теряли связи друг с другом, даже отдаляясь на расстояние Веги от Солнца. И они уже не страшились нападения из невидимости. Кроме того, установки СВП-2 могли переговариваться с более мощными станциями и далеко за этими пределами.

Именно такую сверхмощную станцию СВП-3 мы и возводили сейчас на Земле. Здесь создавался величайший глаз и ухо Вселенной. СВП-3, по расчету, должна была действовать в радиусе десяти тысяч светолет. До центра Галактики, скрытого в созвездиях Стрельца и Змееносца, мы не доставали, тем более не доставали до внешних галактик, но звездные скопления в Персее, Гиады, Плеяды, гиганты Ригель и Бетельгейзе — все эти далекие светила нашего звездного мира попадали в зону действия.

В этой работе было сделано лишь два перерыва. Первый — когда на Землю вернулся экипаж «Пожирателя пространства». Ольге и ее товарищам прием был устроен намного торжественнее, чем незадолго до того мне. Земля неделю ликовала, два дня на ликование пришлось потратить и мне.

А второй перерыв произошел, когда мои товарищи улетали на Ору — Вера, Лусин (с Трубом, конечно) и многие другие.

— Надеюсь, ты недолго останешься на Земле? — сказала Вера перед прощанием. — Без тебя даже как-то неловко отправляться в дальние экспедиции.

Я усмехнулся и показал на своего помощника Альберта Бычахова, вместе со мной приехавшего на космодром. Альберт, беловолосый, веселый человек, руководил монтажом.

— Он меня держит, Вера. Пока он не высветит все закоулки в Персее, нечего и думать мне покидать Землю.

После прощания с друзьями мне захотелось пройти по пустынным проспектам. Я отпустил авиетку.

Осень в столице всегда хороша.

Хотя Управление Земной Оси расписывает свою власть над климатом и действительно выдает по графику ясные дни и дожди, ураганные ветры и дремотную тишь, морозы и оттепели, власть у него лишь на подобные грубые явления, а не на оттенки, в них же главная прелесть. «Завтра, с 10 до 14 часов, выпадет сорок семь миллиметров осадков, потом будет солнце и тишь» — сколько раз я слышал подобные объявления. Но что-то ни разу мне не попадалась такая сводка: «Этой осенью яркость листьев на кленах превысит среднегодовую на 18 процентов, а дали будут прозрачней на 24 процента, журавлиное же курлыканье прозвучит особенно призывно».

Если вдуматься, мы лишь кое-как справляемся со стихийной силой природы, но красота ее не в наших руках. Она создается сама.

Я шел по аллее Звездного проспекта и радовался, что кругом прекрасно. Низко нависало забитое облаками небо, ветер шумел в деревьях и кустах, ветви взмывали и рушились. А если ударял резкий порыв, тонкими голосами, заплетаясь, заговаривала трава.

На повороте аллеи, чуть ли не нос к носу, я столкнулся с Ромеро и Мери. От неожиданности я остановился, а когда, спохватившись, хотел пойти дальше, остановились они.

— Как здоровье, друг мой? — спросит Ромеро. — Вид у вас неплохой.

— Суть тоже. Никогда не чувствовал себя так хорошо. Простите, я тороплюсь.

— Идите Эли! — разрешил Ромеро, приветственно приподняв трость. — Вы всегда были твердокаменно аккуратны.

Я успел услышать, как Мери сказала:

— Эли мог бы составить компанию для той экскурсии? Как по-вашему, Павел?

Что ответил Ромеро, я не разобрал. Экскурсии я не терплю со школы, когда нас пичкали ими. Меня удивило лишь, что Мери назвала Ромеро Павлом.

Я долго гулял по Звездному проспекту. В аллеях все так же шумели липы, глухо бормотали дубы, несильный ветер трепал листву, как волосы. Я думал о разных событиях, одна мысль неторопливо сменяла другую. Ничего нет странного, что Ромеро знаком с Мери, он покидал Землю всего на год, остальное время провел в Столице. Будем надеяться, что с Мери он будет счастливей, чем с Верой. Нужно ли сообщать Вере о новой привязанности Ромеро? Очень возможно, что Вера огорчится… Вера уже далеко — в иных мирах!

Потом эти мысли отошли от меня, и я снова стал размышлять о своей работе — о быстродействующей связи со звездолетами, уходящими в далекие рейсы.

Как и Ольга когда-то, я мечтал о диспетчерских планетах, созданных на галактических трассах. Я видел темные точки, насаженные в космосе, и говорил с ними, я снова был звездопроходцем в командирском зале: «Алло, девушка, вы Н-171? В тринадцатый раз вызываю, нельзя же так!.. Я — звездолет ВК-44. Сообщите, сколько до Дзеты Скорпиона? У нас что-то забарахлили параллаксометры и интеграторы пути». — «Я Н-171, — шептал я себе. — Не нервничайте, звездолет ВК-44, вы не один в космосе. До Дзеты Скорпиона от вас сто тринадцать парсеков, вам надо прибавить ходу, чтобы уложиться в расписание. Делаю замечание: с неисправными приборами не отправляются в рейс. В следующий раз сниму с полета».

Я был счастлив оттого, что придумал суровую отповедь себе от незнакомой девушки на диспетчерской планете Н-171. Потом, устав, я присел на скамейку и снова вскочил. Идти домой по-прежнему не хотелось. Я запросил у Справочной информацию о сценических представлениях.

В стереотеатрах шла смешанная программа. Театр классики показывал Еврипида, Аристофана, Шекспира, Мольера, Турнэску, Мазовского, Сурикова, Джеппера — в каждом из восемнадцати своих залов по две пьесы в день. В театре комедии шел водевиль «Три страшных дня космонавта Гриши Турчанинова» — вещица отнюдь не свежая, и злая сатира «Генрих Бриллинг играет в бильярд на планете ДП-88». В концертных залах обещали Баха и Мясоедова, Трейдуба и Шопена. Я выбрал стереотеатр. Это старейший из театров Столицы, там гордятся приверженностью к древности, вот уже два века до него не доходят новые веяния.

Стариной пахнуло уже в вестибюле. Сдав пальто роботу, я попал под радиационный душ, вызывающий благодушное настроение, — нехитрая гарантия, что любая программа понравится.