Мои родители высылали мне пару сотен евро в месяц, официально они называли это «деньгами на учёбу», но неофициально они просто не хотели, чтобы Карл меня полностью содержал. И Карл ничего не имел против – в чём Мими его тоже упрекнула после смерти. Я иногда подрабатывала переводами, но нерегулярно и не очень много.

Когда после смерти Карла стали приходить письма от адвоката, моя семья возмутилась. Возмутилась в первую очередь потому, что Карл оставил меня в неведении относительно своего состояния. Затем из-за того, что семья Карла не нашла ничего лучшего, как коршуном налететь на это состояние. И ещё они были возмущены тем, что не была возмущена я, но потом Ронни вычитал в одной книге о четырёх стадиях скорби, что я всё ещё нахожусь в стадии шока и что возмущение пока не входит в мой эмоциональный репертуар.

Но это было не совсем так. Потому что когда они нашли в бумагах Карла своего рода завещание, листок, на котором Карл написал: «В случае моей смерти всё, чем я владею, остаётся моей жене Каролине», включая место, дату и подпись, я почувствовала довольно сильное возмущение. Я была возмущена тем, что Карл допускал, что он умрёт раньше меня. Что он вообще думал о том, что он может умереть и оставить меня одну.

Но мою семью это завещание как-то примирило с Карлом. Мой отец так обрадовался этому листочку, что он его даже поцеловал.

Сама того не зная, я вышла замуж за богатого человека. За время нашего брака он стал ещё богаче, потому что за это время один за другим умерли его тётя Ютта и его родители, и они оставили ему не только половину виллы в Кёльн-Роденкирхене, но и доходный дом в Дюссельдорфе, приличную сумму денег в наличных и акциях, а также ценные предметы искусства, среди которых была картина «Берег и натюрморт с рыбами», которую особенно хотел получить дядюшка Томас Кувшинное рыло, потому что он неоднократно упоминал этот натюрморт в своих письмах.

Мими постоянно пыталась заинтересовать меня наследством, хотя Ронни уверял её, что я ещё до этого не созрела. Иногда она забрасывала меня цифрами, надеясь, что я автоматически начну их складывать, или начинала распространяться насчёт вложения акций. Иногда она демонстрировала мне фотографии произведений искусства в интернете с указанием цен, но меня всё это барахло не интересовало. Я не знала, действительно ли Карл владел всеми теми ценными вещами, которых домогался дядюшка Томас; я их ни разу не видела, и многие предметы именовались так, как будто дядюшка Томас эти названия выдумал сам.

И мне всё это было безразлично.

Карл умер.

«Всегда будь первоклассной версией самого себя,

а не второсортной версией кого-то другого».

Джуди Гарленд

Мудро, мудро.

Но чтобы быть первоклассной версией самого себя,

нужно вначале знать, кто ты есть.

«Просто будь самой собой» – руководящий принцип моего детства. Мама говорила это всякий раз, когда я жаловалась, что у меня нет друзей. «Просто будь самой собой, тогда все будут любить тебя такой, какая ты есть».

Ну что тут сказать? Это неверно. Разумеется, не надо притворяться, что ты не тот, кто ты есть, но не стоит надеяться, что тебя за это будут любить. Только если очень повезёт, ты сможешь найти людей за пределами твоей семьи, которые полюбят тебя такой, какая ты есть.

Глупо, если именно этот человек умирает.

Я купила две тетради в линейку. И теперь я сидела у Мими за кухонным столом, уставившись на первую страницу. Хотя фрау Картхаус-Кюртен и сказала, что я должна писать как для самой себя, но в этом не было особого смысла, потому что для себя самой у меня в голове всё было довольно хорошо уложено. Если и записывать, то только для того, чтобы фрау Картхаус-Кюртен лучше меня узнала и тем самым эффективнее бы меня лечила.

Чтобы облегчить ей чтение, я решила начать с одного короткого эпизода, а именно с того дня, когда Лео представил меня своей матери (Помните, фрау Картхаус-Кюртен? Лео был моим первым парнем, он сын моего будущего мужа… ах да, вы это трижды подчеркнули).

Мама Лео и его сёстры жили в Оер-Эркеншвике – местечке в часе езды от Кёльна. У них там был хорошенький домик на одну семью и большой сад. Рядом жили бабушка и дедушка Лео по материнской линии. Словом, полная идиллия. Напротив их дома раскинулся большой луг с яблонями. Луг тоже был владением семьи, и Лео говорил, что бабушка и дедушка очень хотят, чтобы он и обе его сестры когда-нибудь построили себе дома на этом лугу, рядышком друг с другом.

– В Оер-Эркеншвике, – сказала я. Мне так нравилось это название, что я всё время его повторяла. Оер-Эркеншвик. Сразу и не выговоришь.

– Есть места и похуже, – сказал Лео.

Мама Лео выглядела точно как Лео, только в женском варианте: высокая, светловолосая, красивая, с яркими голубыми глазами, от которых, очевидно, ничто не ускользало.

– У вас тут пятно. – Это было фактически первое, что она мне сказала. Сразу же после «Добрый день, приятно с вами познакомиться, Карола».

– Каролина, – поправил её Лео.

Я с ужасом уставилась на свою майку – действительно, там было почти незаметное пятнышко, так сказать, пятно-фантом, наверное, от брызга зубной пасты. Я и не думала, что его можно увидеть без лупы.

Но мама Лео смогла.

– Ванная налево, если вы хотите освежиться. – По её голосу было понятно, что она считает это для меня совершенно необходимым.

Стоя в ванной и разглядывая себя в зеркале (выглядела я вроде бы свежо и безупречно), я слышала, как Лео тихо разговаривает с матерью. То есть это Лео говорил тихо, а его мать отвечала громко и отчётливо, и я не могла избавиться от ощущения, что она хочет, чтобы я услышала её слова.

– Разумеется, мой дорогой. Просто я считаю её немного… неприметной. Немного посредственной. Такая серая мышка. Ты действительно думаешь, что она тебе подходит?

Ответа Лео я не расслышала.

– Я просто думаю, что ты заслуживаешь кого-то совершенно особенного, мой дорогой, – сказала мать Лео.

Я сглотнула. Собственно говоря, я должна была радоваться, что она считает меня посредственной. Ничего особенного. Потому что сейчас я тратила немало энергии на то, чтобы не быть самой собой – совет Джуди Гарленд и моей матери я просто отбросила. Для своего второго образования в Кёльне, в городе, где меня никто не знал, я хотела всё сделать правильно. Сейчас я была в возрасте других студентов-первокурсников, и я никому не сказала, даже Лео, что у меня уже есть образование геофизика и метеоролога, ну и насчёт клавесина, мандолины, корейского языка, IQ и среднего школьного бала я тоже не распространялась. Я была действительно первоклассным образцом совершенно нормальной, милой девочки, живущей по соседству.

– Расскажи мне что-нибудь о себе, – сказал Лео на нашем первом свидании.

– Особенно нечего рассказывать, – ответила я. – Я самая обыкновенная девушка.

– Обыкновенная девушка с необыкновенно милым лицом, – сказал Лео, и я покраснела. Отчасти от смущения, отчасти из-за триумфа. (И ещё потому, что я всегда слегка краснела, общаясь с парнями, а Лео казался мне чудеснейшим из всех парней, которых я когда-либо встречала).

Лео мне нравился. Мне нравилась его внешность, его улыбка и то, как он на меня смотрел. Мне нравилось, как он брал меня за руку, и я была всякий раз вне себя от радости, когда он представлял меня как свою девушку. Наконец, наконец у меня был кто-то, для кого я была «его».

А как много друзей у меня вдруг появилось! Лео со своими светлыми кудрями, красивыми зубами и сияющими голубыми глазами был не только самым красивым студентом-юристом (Боже, как он был хорош!), он был ещё и одним из самых популярных. Когда мы стали парой, я сразу обрела двадцать новых друзей и подруг, настоящую компанию, с которой мы проводили праздники, учились, ходили ужинать или в кино и устраивали вечера с играми. Внезапно я оказалась в самой гуще, а не где-то на обочине, как прежде. Никто не считал меня фриком, никто не называл меня Альбертой Эйнштейн и не отмачивал глупые шуточки насчёт мандолины.