– В Санкт-Галлене, – уточнила я.

– Да, именно. Она каждое утро ездила туда из Цюриха на поезде. А вечером назад. В поезде она переводила испанские статьи для научного журнала. Чтобы подзаработать денег на домашнее хозяйство. Её жади… её муж зарабатывал как доцент не очень много. Ну да, при этом у него была парочка доходных домов и пакеты акций, но он об этом Каролине не сообщил.

– Гадкая Люсиль использовала любую возможность говорить гадости своей сестре, – сказала я. – И однажды пристрочила ей ленту к голове!

– Приклеила, старая ты лысуха! – сказала Мими. – Кроме того, Каролина прекрасно говорит на английском, испанском, французском, итальянском, польском и корейском.

– Не то чтобы прекрасно, – сказала я. По-итальянски я могла только читать, а по-корейски я никогда не говорила, только с моим учителем клавесина.

– То есть ты своего рода вундеркинд? – спросила Нелли.

– Я была своего рода вундеркиндом, – ответила я. Я уже больше не ребёнок. Не чудо-ребёнок. Разве что чудаковатая.

– Три диплома! Ого! – Труди была явно впечатлена. – И что ты теперь собираешься делать? Или, точнее, что ты собиралась делать до смерти своего мужа?

Я пожала плечами.

– В Лондоне можно было сдать на степень магистра. Вероятно, я бы этим и занялась.

– Четвёртый диплом? В самом деле? Тебе не надоело учиться?

Я промолчала.

– У тебя должны были быть какие-то планы насчёт работы, – не отставала Труди. – Какая-нибудь профессия мечты, которой тебе бы хотелось заняться.

Я по-прежнему молчала.

– Я, к примеру, всегда хотела работать с людьми и показывать им чудо вселенной – через дыхание, танец, медитацию и коммуникацию с нашими духовными водителями.

Оно и видно.

– А ты? О какой работе мечтаешь ты? Какая работа была бы для тебя оптимальной? – Труди выжидательно смотрела на меня. Собственно, они все на меня смотрели.

К сожалению, Труди задела моё больное место. У меня не было никаких профессиональных планов. Никаких мечтаний о работе. Единственное, что я твёрдо запланировала, – это стариться вместе с Карлом. Сначала он, потом я. Но несправедливая жизнь подвела черту под этими планами.

Моя проблема состояла в том, что у меня не было никаких особых дарований, я была во всех отношениях одарена одинаково. И не было ничего, чем бы я страстно хотела заниматься. Было такое ощущение, что учёба – это единственное, что я могла делать действительно хорошо. Сколько бы я ни запихивала в свои мозги, они могли выдержать ещё больше. Хорошие отметки должны вроде бы указывать на интерес человека к предмету, то есть что человеку хорошо даётся, то ему и нравится. К сожалению, в моём случае это было не так.

Возьмём, к примеру, лирику Висенте Алейсандре-и-Мерло – собственно, тоже не мой случай. Тем не менее я знала наизусть двенадцать его стихотворений, на немецком и на испанском. Честно говоря, и распределение ресурсов вместе с предполагаемой величиной выпуклости не интересовали меня ни капельки. Но мой мозг понимал всё без труда и всё усваивал. Но это не означало, что я когда-нибудь собиралась работать директором по маркетингу или учителем испанского.

– Не знаю, – ответила я. – Мечта моей жизни – вечно учиться и потом уйти на пенсию.

– У меня тоже никогда не было профессионального честолюбия, – сказала Констанца, ласково похлопывая меня по руке. – Собственно говоря, я всегда была удовлетворена своей заботой о детях.

– Но у Каролины нет детей, – заметила Труди.

Мими вздохнула.

– Но она ещё такая молодая, – сказала Констанца.

– Только по сравнению с тобой, мама, – заметила Нелли.

Труди взъерошила светлые кудри сыночка Констанцы.

– Иногда человек сразу не понимает, чего он на самом деле хочет. Для этого и нужны ангелы и духовные поводыри. Ничего не происходит без причины, понимаешь?

Ну да.

– Даже смерть твоего мужа имеет смысл, который тебе ещё откроется, – продолжала Труди.

– Если я буду правильно дышать? – Н-да, у этой Труди действительно не все дома. – Или ты хочешь сказать, что мои ангелы и духовные поводыри собрались толпой и убили моего мужа, чтобы я наконец перестала учиться?

Не показывая ни малейшего стыда или возмущения, Труди спокойно пожала плечами.

– Я только знаю, что во всём есть глубинный смысл.

– Чушь! – горячо сказала Констанца. – На свете происходит столько ужасных вещей – и мало какие из них имеют смысл!

– Это то, что ты думаешь, – парировала Труди.

Я поймала насмешливый взгляд Мими и нахмурилась. Хорошо, что она всё воспринимает с юмором. Мне бы ни в коем случае не хотелось иметь деловую партнёршу, которая возлагает вину за все неудачи и несчастья на ангелов.

– А ты сейчас действительно богатая вдова? – спросила Нелли.

– Конечно! Мне принадлежит куча жирандолей и табакерок. Вопрос только в том, где это всё находится. Я бы охотно толкнула их на ebay.

– Класс! – сказал Нелли. – Если я вообще выйду замуж, то тоже хочу за богатого. Тогда, наверное, я не буду так тосковать, когда он умрёт.

Я невольно улыбнулась. Наследство как утешение для родных – это было в принципе неплохой идеей.

– Посмотрим, что от него останется, – сухо заметила Мими. – Потому что Каролине придётся, к сожалению, делить наследство со стаей стервятников. И как все мы понимаем, наследственная масса убывает с ростом массы наследников.

– И ты действительно не знала, что этот тип купается в деньгах? – спросила Труди.

– Я нет. Но мои ангелы, вероятно, знали, – ответила я. – Они толкнули меня прямо в его объятья. – Я заметила это вскользь и хотела ещё насмешливо улыбнуться, но уголки моих губ застыли на полдороге.

Если это действительно были ангелы?

«Некоторые истины не нужно,

некоторые не обязательно,

а некоторые необходимо высказывать».

Вильгельм Буш

Фрау Картхаус-Кюртен для глубоко психологического толкования:

в детстве мне не нравился Вильгельм Буш, из-за Макса и Морица и

случая с майским жуком. Но теперь я думаю, что это был умный и

остроумный человек. Будь он моложе на 130 лет, я бы сочла, что

это как раз мой тип.

– Я тебя не понимаю, – сказал Лео. – Почему ты опозорила мою сестру перед всеми этими людьми?

Мы сидели в машине, припаркованной у моего общежития, и пока Лео говорил, я вытягивала заколки из волос. Голос Лео и его взгляд были – даже в темноте – такими холодными, что я ёжилась и чувствовала себя какой-то злодейкой.

При этом я просто сыграла на рояле.

– Я никогда не говорила, что я умею играть только на флейте. Я сказала…

– Перестань это повторять. Я хорошо помню, что ты сказала. Я только не понимаю, зачем.

Я серьёзно задумалась над ответом.

– Я думаю, что мне хотелось ответить так, чтобы это понравилось твоей матери. И я не понимаю, почему ты на меня злишься. – Я также не понимала, почему меня мучают угрызения совести. – Ведь Хелена настаивала, чтобы я ей показала, как играть.

– Да, но она…

– …она хотела, чтобы я сама опозорилась, я знаю. Извини, пожалуйста, что я не оказала ей этой любезности.

Лео покачал головой.

– Ей всего 17, Боже мой. А ты давно уже вышла из подросткового возраста. Ты специально загнала её в ловушку. Я не думал, что ты можешь быть такой вредной. Никак не думал! Мне всегда нравилась в тебе именно мягкость.

Сейчас он был действительно несправедлив. Я вдруг почувствовала, как к глазам подступают слёзы.

– Я считаю, что твои сёстры некрасиво себя со мной ведут, а ты делаешь вид, что этого не замечаешь. Кроме того, я не понимаю, почему ты злишься на меня только за то, что я лучше них играю на пианино.

– Ну не надо! Ты ведь специально оставила нас в убеждении, что ты всего лишь немного играешь на флейте! Для того, чтобы при первой же возможности представить моих сестёр в невыгодном свете!