— Ступайте по тропе до подножия холма, а там упретесь в Главную улицу; она доведет вас до отеля. Я сам охотно пошел бы с вами, но, к сожалению, занят, — ответил Гэбриель, мобилизуя всю свою светскость и изобретательность и при каждом слове слегка пощипывая Олли за руку. — Друзья этой молодой леди наняли меня, чтобы я проводил ее домой, а родители у нее такие злыдни, что, если я опоздаю даже на минутку, мне здорово от них влетит. Не правда ли, мисс? Прошу прощения!

Не дав Олли опомниться и произнести хоть слово, он поспешил увлечь ее в тень вечнозеленых сосен на холме Конроя.

Отель «Великий Конрой» был новехонек и сравнительно чист, что составляло немаловажное его достоинство. Ароматы минувших обедов, былых ужинов и давно позабытых завтраков еще не успели воцариться в его холлах и коридорах. Свежеобитая мебель в свежеоклеенных номерах не хранила памяти о съехавших постояльцах. Все дышало уютом нетронутостью; и даже шумливая возня миссис Маркл и Сол компенсировалась тонкой обходительностью специально выписанного бармена и кельнера-ирландца Только с немногими прежними завсегдатаями заведения упомянутые нами почтенные дамы общались с обычной своей безыскусственной простотой. Нужно сказать, что просторный холл, ошеломлявший посетителя зеркалами в позолоченных рамах и красными плюшевыми диванами, действовал несколько охлаждающе на принятые в Гнилой Лощине пылкие излияния чувств и гейзеры красноречия, но в отеле имелась маленькая гостиная, куда вдова и ее верная помощница приглашали иногда избранных посетителей. Среди фаворитов, допускаемых в это святилище, числился и адвокат Максуэлл. Он был вдов, к тому же известен своим циническим недоверием к прекрасному полу; эти обстоятельства служили как бы вызовом для обеих дам и — одновременно — постоянным источником опасности для самого адвоката.

Миссис Маркл отлично знала, конечно, что миссис Конрой — клиентка адвоката Максуэлл а и что, как раз направляясь к нему, она попала в катастрофу, которая привела к ее встрече с Гэбриелем. Чего миссис Маркл не знала — хоть и крайне желала узнать, — это были ли Гэбриель и миссис Конрой знакомы прежде. Максуэлл сказал ей, что, насколько ему известно, они никогда раньше не виделись и встретились совершенно случайно. Доверяя миссис Маркл эти сведения, адвокат не нарушал профессиональной тайны; нет оснований полагать, что он нарушил ее и в чем-либо другом. Он лишь разъяснил, что госпожа Деварджес обратилась к нему по поводу некой земельной собственности. Сообщая об этом, он допустил небольшую оговорку и назвал госпожу Деварджес «Грейс Конрой». Миссис Маркл тут же насторожилась.

— То есть миссис Конрой, — поспешно поправился адвокат.

— Грейс, это его исчезнувшая сестра, так ведь?

— Да, — безмятежно подтвердил Максуэлл, — я думаю, он вам не раз о ней рассказывал.

— Нет, — откровенно призналась миссис Маркл, — мы больше беседовали на общие темы; но по тому, что я знаю от Олли, — это единственная женщина, которую он когда-либо любил.

Адвокат Максуэлл, который, памятуя свою примечательную беседу с Гэбриелем о миссис Маркл, поглядывал не нее с лукавством, вдруг посерьезнел.

— Теперь вы убедились, я полагаю, — сказал он несколько более торжественно, чем намеревался, — что супруга вытеснила из его сердца пропавшую сестру.

— Ни за что не соглашусь! — живо возразила миссис Маркл. — Продувная расчетливая бабенка!

— Боюсь, что вы несправедливы к ней, — сказал Максуэлл, смахивая с губ улыбку своим характерным жестом, — впрочем, где это видано, чтобы две хорошенькие и неглупые женщины восхищались одна другой? Уж не знаю, какие у вас основания считать ее расчетливой! — добавил адвокат, снова возвращаясь к серьезному тону.

— Как? А ее замужество? — простодушно воскликнула миссис Маркл. — Поглядите на этого тюфяка, на этого рохлю! Да разве женится такой человек добровольно, если не взять его в оборот? Как вы думаете?

В словах миссис Маркл прозвучала неподдельная обида; и даже такой философ, как юрист Максуэлл, не смог утешиться мыслью, что в ней говорит всего лишь вековечная вздорность женского характера. Нет и не было на свете мужчин, которые любили бы, чтобы женщина выказывала предпочтение другому. Поднеся руку ко рту и приготовившись смахнуть улыбку, которая, впрочем, так и не последовала, Максуэлл поспешил представить возражение:

— А что, если вы ошибаетесь в Гэбриеле? Что, если простота его и застенчивость — одно притворство? Что, если он один из самых искусных и удачливых актеров, когда-либо выступавших перед публикой? Что, если он провел всех вас, в том числе и свою жену?

Не успел Максуэлл произнести последнее слово, как миссис Маркл нанесла ответный удар.

— Экую, право, ерунду вы несете! Да я скорее заподозрю это невинное дитя! — заявила она, указывая на свою Манти. — Известное дело, адвокаты! Раз не понимают, значит подозревают. — Она помолчала, и Максуэлл тем временем повторил свой привычный жест. — В чем вы его обвиняете, скажите толком? Что вам о нем известно?

— Ровным счетом ничего. Но раз вы критикуете ее, почему не покритиковать и его? На том же основании. Посудите сами, простой человек, совершенно необразованный…

— Неверно, что он необразованный, — прервала собеседника миссис Маркл, принося истину в жертву своей симпатии к Гэбриелю.

— Хорошо, условимся считать его взрослым ребенком. Так вот, этот ребенок открывает самую богатую жилу в Гнилой Лощине и устраивает дело так, что за ее разработку берется самый пройдошливый финансист во всей Калифорнии. До того, не дав никому даже глазом моргнуть, он умудряется вступить в брак с прехорошенькой женщиной, законной владелицей той самой земли, где проходит его жила. Вы говорите, что все объясняется его простотой; но, как правило, простота так щедро не вознаграждается.

— Нет, не будет ему от них добра, помяните мое слово, — сказала миссис Маркл, с победным видом завершая дискуссию.

Вполне вероятно, что раздражение миссис Маркл поддерживалось и даже разжигалось ее помощницей, мисс Сол, которая, побуждаемая ненавистью к жене Гэбриеля, установила целую систему шпионского наблюдения за Конроями. Именно от нее, в пристрастной ее интерпретации, миссис Маркл узнавала об одиночестве Гэбриеля и о его паломничествах к старой хижине; о гостях миссис Конрой, о численности их и отличительных особенностях; даже о некоторых личных беседах Гэбриеля с женой. Я допускаю, что и другие уже известные читателю толки о миссис Конрой имели своим источником все ту же очаровательную молодую особу, которая делилась своими наблюдениями и догадками на этот счет не только со своей хозяйкой, но и с другими собеседниками. Когда однажды заезжий незнакомец, проживавший в «Великом Конрое», решил оживить монотонность утренней трапезы беседой о Конроях, мисс Сол выложила ему почти все, что рассказывала до того миссис Маркл.

Некоторые утверждают, что виною всему было неизъяснимое очарование внешности и манер незнакомца, подействовавшее на чувствительную натуру этой суровой девственницы и сделавшее ее болтливее обыкновенного. Но в конце концов, в чем можно было винить Сол? Правда, она стремилась лично обслужить гостя за столом; время от времени нависала над ним с подносом, уставленным закусками несколько обильнее, чем положено для заезжего гостя, быть может, пыталась рекомендовать ему с излишней пылкостью какое-нибудь лакомое блюдо. Но и то сказать, постоялец был не совсем обыкновенный, мало походивший на завсегдатаев отеля; и это само по себе извиняло несколько особое к нему отношение. Он был молод, бледен, белозуб, руки у него были желтые, манера вести себя южная, почти тропическая. Говоря о нем, мисс Сара Кларк именовала его не иначе как «айтальянец».

Позволю себе привести образчик их застольной беседы.

Я не большой поклонник оладий, да и сушеные яблоки не в моем вкусе, — сказал Рамирес, которого проницательный читатель, конечно, уже узнал. — Но я жажду получить из этих прелестных ручек — я припадаю к ним! — маленькую чашечку кофе. Сахара не кладите, мисс; мне сладко от ваших взоров. Так, значит, вы считаете, что миссис Конрой несчастлива в семейной жизни? Ах, мисс Кларк, как тонко вы все подмечаете! Ни за какие миллионы не согласился бы попасть вам на язычок.