А потом будет их дочь, маленькая девочка, так рано и так страшно осиротевшая. Берн видел одобрение на лицах добродетельных горожан, когда он предложит усыновить девочку. Он дворянин, никто не посмеет отказать ему. И девочка будет принадлежать ему, принадлежать всецело, он будет учить ее, совершенствовать ее тело и мозг и, наконец, откроет ей тайну смерти родителей… и ее руки сомкнутся у него на спине, и она зашепчет:

«Я знаю… я всегда знала… я всегда любила тебя, Берн…»

Он усмехнулся и покачал головой. Сегодня он не станет возиться.

Ему хватало того, что он мог бы сделать все задуманное, если б захотел.

Этой ночью он не станет нападать. А как-нибудь в другой раз вполне может решить иначе.

Ему было хорошо, действительно хорошо, впервые с того момента, как он убил двух гладиаторов в Лабиринте. Он чувствовал себя свободным и наполненным светом.

Причиной всему было принятое наконец решение: он не отступит и убьет Кейна. Только теперь он понял, как давил на него приказ Ма'элКота оставить в покое этого ничтожного ублюдка; тяжесть исчезла – и Берн легко вздохнул.

Разумеется, Ма'элКот будет очень зол, особенно поначалу – действительно, кому понравится, если ему не станут повиноваться! – однако потом он простит Берна и даже отблагодарит его.

Так было всегда.

Ма'элКот всегда прощал, принимал и ценил Берна за то, что тот был Берном. Он просил только о том, чтобы Берн был сдержаннее, однако оставался самим собой. В этом и заключалось различие между Ма'элКотом и всеми остальными, кого знал Берн.

Ма'элКот любит его.

Берн потянулся словно кот – суставы затрещали и защелкали. Он улыбнулся луне, поглядел на огромную черную стену, ограждавшую Старый Город. Еще раз вздохнув, побежал по Десятой улице, слушая свист ветра у себя в ушах. В двадцати шагах от гарнизонных конюшен он подпрыгнул, и магическая сила подняла его как раз на их крышу. Затем снова подпрыгнул и приземлился на крышу офицерских казарм, а следующий прыжок помог ему оказаться на верхушке стены. Всего три прыжка – и он уже на уровне десяти человеческих ростов.

Стоя на укреплении, Берн раскинул руки и прокричал со смехом:

– Черт меня побери! Мне нравится быть таким! Пара нервных стражников из Башни, укрепления, защищавшего нижнюю часть острова, нерешительно приблизилась, взяв на изготовку арбалеты.

– Не двигаться! – приказал один из них. – Назовись! В ответ Берн снял с плеча Косалл и положил его на укрепление.

– Я – граф Берн, – объявил он, – а это мой меч. Не трогайте его до тех пор, пока я не вернусь.

С этими словами он вытянул руки и подпрыгнул высоко в воздух. Совершив великолепный прыжок, он полетел вниз, к воде Великого Шамбайгена. Приближаясь к водной поверхности, Берн сконцентрировал свою Силу в руках и почти беззвучно вошел в воду. Камни и грязь на дне реки совсем не волновали его – он целиком отдался воде, позволяя ей смыть дерьмо со своей одежды и унести последние остатки ярости, засевшие в нем.

Дар Ма'элКота поистине был велик. Он не упустил ни одной мелочи. Берн делал все что хотел и когда хотел, и ни у кого не хватало духу сказать ему «нет». Только Ма'элКот мог остановить своего слугу, однако он никогда не делал этого. Он смотрел на поведение Берна, как отец, с гордостью взирающий на юношеские проказы любимого сына, проявляя терпение и изредка чуть-чуть направляя дитя.

Настоящий отец Берна, суровый, аскетичный представитель Монастырей в маленьком южном городке, воспитывал сына железной рукой, как это могут только фанатики. Отец Берна получил назначение в такую глушь благодаря умеренной джантистской фракции, в то время контролируемой Советом Братьев. Его заслали туда, где его экстремистские взгляды не могли осложнить отношений с другими расами.

Отец Берна преследовал главную цель своей жизни: чтобы сын стал его оружием в войне с нелюдями, поэтому с детства тренировал его, лепил из него идеального воина – однако по какой-то необъяснимой причине ни разу не поинтересовался, хочет ли, собственно, сам Берн быть таким вот оружием.

А Берн всегда знал, чего хочет.

Жить весело, драться, спать с женщинами, пить, есть, играть – он слишком хорошо знал, что жизнь дается только один раз, и потому твердо решил ничего не упустить.

В семнадцать лет он наконец продемонстрировал отцу плоды его воспитания. Он избил старого ублюдка до бесчувствия, забрал его меч, все золото, мехи с вином, лучшую лошадь и направился в город. Он быстро обнаружил, что очень немногие осмеливались противостоять ему с клинком в руках, а тех, кто ухитрялся прожить после этого десять секунд, было еще меньше. Проблем с деньгами Берн не испытывал.

Он жил так более десяти лет и получал удовольствие от своей жизни. Но сейчас она нравилась ему даже больше.

Плещась в водах Великого Шамбайгена, Берн вскользь подумал, знает ли его отец о том, что сын служит Ма'элКоту. Интересно, мог бы он оценить эту иронию судьбы? В конце концов, служба императору стала более успешным воплощением мечты его отца, чем следование по предначертанному родителем пути.

Берн подплыл к стене и вылез из воды, затем легко вскарабкался – за щели стены было так удобно цепляться пальцами и носками сапог. Вернувшись к укреплению, он обнаружил, что стражники все еще стоят на месте, нервно глядя на меч. Берн с усмешкой поблагодарил их за охрану и надел перевязь с мечом. Не без колебаний он развязал кошелек, свисавший с той же перевязи. А почему бы и нет? Он бросил каждому стражнику по золотому ройялу; пока они радостно вертели в руках монеты, превосходившие их недельное жалованье, Берн лениво отсалютовал им и спрыгнул по другую сторону стены. С крыши на крышу – и вот он уже на улице.

Легкой трусцой направляясь к дворцу Колхари, он мурлыкал про себя что-то неопределенное. В голове у него вызревал план.

«Клянусь, Ма'элКот, он сам прыгнул на меня. Это было совсем как в тот раз, в «Чужих играх». Я пришел к нему, хотел помириться, а он… Я даже бренди с собой взял… и пару сигар… А он на меня как кинется! Мне пришлось убить его, иначе он убил бы меня. Клянусь, Ма'элКот, это правда!»

Легко. Быстро. Чисто.

Так же чисто, как одежда после купания.

Впрочем, есть одно «но» – он никак не сможет оправдать осквернения тела Кейна. На бегу Берн потер в паху – да уж, опасно, настолько опасно, что надо заранее продумать эту деталь. История будет звучать не слишком убедительно, если он появится перед Ма'элКотом в возбужденном состоянии.

И тут боги сделали ему подарок. Пробегая мимо входа в переулок, он услышал знакомый призывный шепоток шлюхи. В переулке стояла тоненькая, худенькая эльфийка, кутавшая прозрачные плечи в рваную шаль.

Берн дружески улыбнулся ей.

– Пропустила комендантский час, а? Она покорно кивнула и посмотрела на него из-под длинных серебряных ресниц.

– Мне надо уйти с улицы. Укрой меня на ночь, и я научу тебя… – она чувственно облизнула губы, – …древним тайнам…

– Ладно, – согласился Берн, – но сначала покажи мне кое-что прямо здесь.

Когда он, удовлетворенный, вышел из переулка, ее изломанное тело, напоминавшее паучью ногу, осталось лежать на булыжниках.

В конце концов, комендантский час – это комендантский час, а граф просто обязан соблюдать законы.

Теперь во дворец, быстренько переодеться в сухое. У себя Берн послал слугу за мехами хорошего бренди и ящиком сигар – он предложит Кейну мировую, проникнет в его комнату и убьет.

Напевая себе под нос, Берн легко шел по залам и коридорам в отведенные Кейну покои. Его рука уже почти лежала на двери, как вдруг с ним заговорил Ма'элКот.

– Берн, что ты делаешь?

Граф вздрогнул. Речь – умение Ма'элКота говорить в голове любого из его Детей, прошедших Ритуал Перерождения, – рокотала в его голове, словно глас божий. Казалось, череп не выдержит и разорвется на следующем слове. Берн едва удержал в руках мехи с бренди.

– Ничего, – сказал он в пустоту, – Я пришел к Кейну, мириться…

– Почему Ламорак оказался в Театре правды? Берн прижал запястье к глазам, словно опасаясь, что они могут выпасть.