Они таки побежали, но не в лес, а на нас. Я успел выпустить с дюжину стрел. Некоторые попали в цель, но специально не отслеживал, некогда было. Затем кинул лук на арбу и взял пику. Она немного короче моринских копий, тоньше и легче. Орудовал ею быстрее, чем враги своими толстыми, добротными копьями с маленькими листовидными железными наконечниками, в большинстве случаев ржавыми. Позиция у меня была более выгодная, потому что не надо протискиваться между арбами. Первого морина, который попытался пролезть между ними, уколол в открывшееся правое колено. От боли он вскрикнул громко и опустил щит. Второй мой укол пришелся в щеку, покрытую густыми светло-русыми волосами. Тут же уклонился от вражеского копья и сместился за арбу, дожидаясь, пока смертельно раненый рухнет. После чего сместился к проходу и точно таким же способом завалил второго. Третий учел опыт погибших товарищей, полез медленно, не открываясь. Поняв, что морин ставит ноги слишком близко, сильно толкнул его пикой в щит. Враг покачнулся и поднял левую руку с щитом, чтобы удержать равновесие, открыв правую сторону туловища. Мой пика сантиметров на пятнадцать влезла в район его печени. Рухнул он быстро, образовав с предыдущими трупами небольшую горку, на которую живой их товарищ, парень лет семнадцати, полез не сразу. Видимо, неопытен и скромен, не привык идти к цели по трупам. Я сделал его в два удара и чуть не поплатился сам. Вражеское копье ударило в мой шлем возле обреза и соскользнуло вверх и вправо. Я сделал шаг вперед, став левой ногой на горку из уже четырех трупов и всадил пику владельцу копья в живот с такой силой, что его малехо откинуло. Когда выдернул ее, длинный наконечник был покрыт толстым слоем темной густой крови.

Несколько секунд возле моего прохода было пусто, поэтому успел оглянуться, оценить ситуацию. Справа и слева от меня бойцы держались, хотя два уже валялись лицами в землю и еще два сидели, прислонившись к колесам: один перевязывал правое бедро, а второй прижимал к животу обе ладони, красные от крови. Что творится на противоположной стороне, мешали разглядеть лошади, но оружие там звенело, значит, бой идет.

На меня ломанулась очередная группа моринов. Молодые парни не старше двадцати. Боевой опыт у них если и был, то маленький. Впрочем, копьями орудовали грамотно, но не так быстро, как я. На двоих я потратил два удара. Зато на третьего — три. Пацан попался верткий, как угорь. Я порвал ему кожаную куртку в двух местах, пока в третий раз не ударил в голову, угодив в нижнюю часть кожаного шлема. Моран отпрыгнул и замотал головой, стряхивая кровь, полившуюся на глаза, после чего поплыл, зашатался. Его толкнул в плечо соратник, рвавшийся в бой, и сбил с ног. С ретивым я разобрался на счет раз-два: удар в незащищенное правое колено и следом в открывшееся лицо с белесым пухом на розовых щеках. Тут же шаг вправо, чтобы увернуться от копья его товарища, шаг вперед, чтобы хватило длины пики, и удар в грудь этому товарищу ниже правой ключицы, не закрытую щитом. Остальные, человек пять, сразу отпрянули и не нашли сил вернуться в бой. Повертев головами, увидели, что кто-то уже отступает к лесу, последовали за ним. Я сместился влево, помог своему воину проредить атаковавших его моринов. Уцелевшие тоже решили, что в лесу спокойнее, отошли метров на двадцать, а потом и на все сто. Я подумал, что испугались нас, но услышал радостные крики своих бойцов на противоположной стороне, ближней к дороге, и догадался, что пришла помощь.

Три когорты, развернувшись, шагали в ногу на наших врагов, которые улепетывали к лесу. Возле нашего редута из арб остановились. Я вышел, поприветствовал жестом — открытой ладонью правой руки, согнутой в локте — трибуна Агриппу Урбиния.

— Мы шли настолько быстро, насколько могли, — произнес в оправдание трибун.

— Вы пришли вовремя, — улыбнувшись, успокоил я.

— Здорово вы поработали! — похвалил он в ответ.

— Старались! — сказал я. — Жить-то хочется!

И мы с трибуном рассмеялись, будто услышали на удивление искрометную шутку.

Я с неохотой вылезаю из палатки. Сырой ветер с моря хлещет по лицу. От холодного воздуха сводит зубы. При выдохе изо рта идет пар. Градусник еще не изобрели, поэтому не могу сказать, сколько сейчас по Цельсию, но немного выше ноля, иначе бы замерзла вода в кувшине, из которого Синни сливает мне, чтобы умылся. Вытершись холодным жестким холщовым полотенцем, дерущим кожу, смачно сплевываю, отгоняя злость.

— Позавтракаешь? — спрашивает жена. — Сейчас бобы вчерашние разогрею.

Она уверена, что сытый мужчина не может злиться: анатомия мужского желудка не позволяет.

— Разогрей, — нехотя отвечаю я.

Пустые бобы мы едим уже неделю. И не только мы, но и вся римская армия, за исключением, может быть, старших командиров. Проглотив несколько ложек, замечаю, что к нам спешит легионер из каструма. Наверное, пошлют с каким-нибудь отрядом гоняться за моринами или встречать обоз, везущий нам продукты. Последнее интересней. Вместе с обозом приедут купцы, привезут вино и много всякого вкусного. Можно будет купить первыми, дешевле и самое лучшее.

Легионер останавливается передом мной и с глуповатой улыбкой произносит:

— Сворачивайтесь, уходим!

— Куда? — спрашиваю я.

В планах нашего гениального полководца было еще и покорение менапиев, которые живут северо-восточнее моринов, на территории будущей Голландии.

— На юг, в зимние каструмы! — радостно сообщает легионер.

Я даже поперхнулся бобами.

— Найдешь меня зимой, угощу чашей вина за приятную новость, — говорю ему, после чего ору на весь лагерь турмы: — Снимаем палатки, пакуем вещи! Уходим на зимовку!

Не знаю, что повлияло на принятие решения, вести из Рима или ропот легионеров, но Гай Юлий Цезарь нашел в себе силы признать поражение и отдал приказ покинуть земли непокоренных моринов. За это прощаю ему все остальные грехи и не очень удачную для меня в плане финансов кампанию. Худо-бедно немножко серебра подняли и получили по фалере. За захват обоза наградили этими побрякушками всю турму. Скоро у меня их будет, как у дурачка фантиков. В десятом легионе есть один тип, у которого девять фалер. Носит их в три ряда, разнесенными на всю ширину и длину доспеха, чтобы были заметны с разных сторон. Не дай бог мне докатиться до такого выпендрежа!

До владений ремов шли боевым походным строем. Наверное, командующий армией предполагал, что остальные галльские племена переймут опыт моринов и начнут устраивать нам засады. Зря напрягались. Даже нервии вели себя спокойно. Может быть, потому, что до них еще не дошли сведения о победе, точнее, не проигрыше моринов. Скоро все галлы будут знать, как надо бороться с захватчиками. Подозреваю, что это аукнется римлянам много раз.

Одиннадцатый и двенадцатый легионы расположились на зиму в каструме возле ремской столицы Дурокорторума. Так понимаю, Гай Юлий Цезарь не расстался с мыслью покорить моринов и менапиев, иначе бы отвел армию южнее. Мы подновили старый каструм, построили в нем дома из бревен, запаслись дровами. Когда все основные работы были выполнены, отпустил эдуев на зиму к семьям. Со мной остался только Бойд. Опять разделили помещение на две части, в одной из которых спала моя семья, а в другой — он и Гленн.

Зимой рыбачил, пока Лигур на короткое время не покрыл лед, и охотился. Наделал петель из железной проволоки, которую использовали для изготовления кольчуг, и наловил лис жене на шубу. Пока что в этих краях лис очень много. Проезжаешь мимо поля, на котором росли летом зерновые, и видишь, как несколько хищников мышкуют, не обращая внимания на людей, пока не приблизишься на опасное, по их мнению, расстояние. Лиса долго сидит неподвижно, прислушиваясь к шумам под снегом, затем подпрыгивает и падает передними, сведенными лапами на то место, где шуршит мышь, придавливает ее, откапывает и съедает. После чего медленно идет дальше по снегу, прислушиваясь, пока не находит новую жертву и замирает там неподвижно.