– А вместо этого ты нашел меня, – одобрительно произнес Эдуард.

– Он собирает армию, – сказал я.

– Фирд, – мрачно уточнил Стипа.

Этельволд делает то, что считает мудрым, однако мудрости в его действиях как раз и не хватает. Он унаследовал от отца обширные поместья, и Альфред, проявив величайшую глупость, оставил ему эти земли. Сейчас Этельволд требует, чтобы его арендаторы взялись за оружие и вступили в армию, которая, как он рассчитывает, пойдет на Уинтансестер. Но это будет не армия, а фирд, обычное ополчение, состоящее из горожан, чернорабочих и плотников, кровельщиков и пахарей. У Эдуарда же – самая настоящая армия из великолепно обученных воинов. Фирд хорош для обороны бурга или для запугивания противника числом, но для сражения, для противостояния с вооруженными мечами датчанами или дикими племенами северян нужен воин. Этельволду следовало бы остаться в Уинтансестере, прикончить детей Альфреда и только потом поднять свой штандарт. Он же, как истинный глупец, отправился к себе домой, и теперь наша армия движется к его дому.

Близился вечер, когда мы подошли к Уимбурнану, солнце спускалось к горизонту, и холмы отбрасывали длинные тени на луга, где паслись овцы и прочий скот Этельволда. Мы двигались с востока, и никто не помешал нам подойти к маленькому городку, расположенному между двумя реками. Там, где русла рек сближались, стояла каменная церковь. В этой церкви покоился король Этельред, брат Альфреда и отец Этельволда. За церковью стоял окруженный высоким палисадом дом Этельволда, и над ним был водружен флаг с изображением бегущего белого оленя со свирепым взглядом и двумя крестами вместо рогов. Само полотнище было темно-красным, и на фоне заходящего солнца казалось, будто это кипящая кровь.

Мы обошли город с севера, переправившись через меньшую из рек и поднявшись по пологому склону, на вершине которого стоял один из фортов, построенных древними. Форт был вырублен в меловой породе и, как мне рассказал отец Эдмунд, назывался Баддан Бириг. Местные жители верили, что зимними ночами там танцует дьявол. Три стены форта, сложенные из осколков, поросли травой, в двух воротах паслись овцы. Форт стоял над дорогой, по которой поехал бы Этельволд, если бы решил отправиться на север, к своим датским друзьям. Первым порывом Эдуарда было заблокировать дорогу на Уинтансестер, однако я убедил его, что это ничего не даст, так как город защищают стены и гарнизон, и гораздо большую опасность представляет тот факт, что Этельволд может сбежать из Уэссекса.

Наша армия, над которой реяли королевские знамена, вытянулась в длинную линию. Уимбурнан лежал в паре миль к югу и востоку от нас, и мы казались несокрушимой силой любому, кто видел нас из города. Наше оружие и наши кольчуги сверкали в лучах заходящего солнца на фоне белых стен форта. Правда, то же самое солнце слепило нас, и нам трудно было разобрать, что происходит в городке, однако мне все же удалось разглядеть воинов и лошадей у дома Этельволда, а также обычных людей, собирающихся на улицах.

– Сколько у него людей? – спросил Эдуард.

Он задавал этот вопрос раз десять с тех пор, как мы повстречались с отцом Эдмурдом, и раз десять получал ответ, что мы не знаем, что никто не знает, что их может быть и сорок, и четыреста.

– Не так уж много, лорд, – наконец-то ответил я.

– И что?.. – начал он и вдруг замолчал. Он собирался спросить, что нам делать, но потом вспомнил, что он король и, следовательно, должен сам дать ответ на свой вопрос.

– Что ты хочешь: чтобы он был жив или мертв? – спросил я.

Он пристально посмотрел на меня. Он знал, что должен принять решение, но не знал, какое именно. Отец Коэнвульф, который когда-то был его учителем, собрался дать Эдуарду совет, но тот отмахнулся от него.

– Я хочу, чтобы он предстал перед судом, – сказал он.

– Помни, о чем я говорил тебе, – сказал я. – Твой отец избавил бы нас от множества проблем, если бы просто убил Этельволда. Так почему бы тебе не дать мне возможность прикончить этого ублюдка?

– Или мне, лорд, – вызвался Стипа.

– Он должен предстать перед судом витана, – решил Эдуард. – Я не желаю начинать свое правление с убийства.

– Аминь, хвала Господу, – произнес отец Коэнвульф.

Я перевел взгляд в долину. Если Этельволд и собрал армию, то ее нигде не видно. Я разглядел только кучку лошадей да толпу людей.

– Просто позволь мне убить его, лорд, – сказал я, – и проблема будет решена к закату.

– Позволь мне поговорить с ним, – встрепенулся отец Коэнвульф.

– Вразуми его, – сказал Эдуард священнику.

– Разве можно вразумить загнанную крысу? – осведомился я.

Эдуард проигнорировал мой вопрос.

– Передай ему, что он должен сдаться на нашу милость, – добавил он.

– А если вместо этого он решит убить отца Коэнвульфа, лорд король? – спросил я.

– Я в руках божьих, – сказал Коэнвульф.

– Уж лучше бы ты был в руках лорда Утреда, – буркнул Стипа.

Солнце – ослепительно красный шар, висевший на небе – спустилось к горизонту. Эдуард явно был озадачен моим вопросом, но старался держаться уверенно.

– Пойдете втроем, – твердо объявил он, – а переговоры будет вести отец Коэнвульф.

Пока мы ехали вниз по холму, отец Коэнвульф, бледный как полотно, наставлял меня. Я не должен никому угрожать, я не должен говорить, пока ко мне не обратятся, я не должен прикасаться к своему мечу, а леди Этельфлед, настаивал он, следует препроводить под защиту ее мужа. Отец Коэнвульф был суров – именно таких несгибаемых людей Альфред любил назначать на должности учителя или советника. Он, конечно, был умен – все привилегированные священники Альфреда обладали острым умом и проницательностью, – однако он отличался излишней поспешностью в осуждении за грех или в определении греха как такового, что означало, что нас с Этельфлед он не одобряет.

– Ты понял меня? – грозно спросил он, когда мы добрались до дороги, скорее похожей на тропку между нестрижеными живыми изгородями.

По полям бегали трясогузки, а дальше, за городом, в небо поднялась стая скворцов и темным облаком исчезла в вышине.

– Мне запрещается кому-либо угрожать, – весело повторил я, – с кем-либо заговаривать и прикасаться к своему мечу. А не будет проще, если я перестану дышать?

– И мы вернем леди Этельфлед на ее законное место, – твердо напомнил Коэнвульф.

– А какое ее законное место? – поинтересовался я.

– Это решит ее муж.

– Но он хочет упрятать ее в монастырь, – заметил я.

– Если таково его решение, лорд Утред, – ответил Коэнвульф, – значит, такова ее судьба.

– Думаю, тебе придется усвоить, – мягко произнес я, – что у этой дамы есть свои мозги. Может случиться так, что она не сделает то, что захочет мужчина.

– Она подчинится своему мужу, – продолжал настаивать Коэнвульф, и я просто расхохотался, что вызвало у него недовольство. Бедняга Стипа страшно смутился.

На окраине города мы насчитали с полдюжины вооруженных мужчин, однако они не попытались остановить нас. Здесь не было стен, не было оборонительных укреплений, поэтому мы просто прошли на улицу, где воняло дерьмом и дымом. Все встречные выглядели встревоженными и молча провожали нас взглядами, некоторые даже крестились. Солнце уже село, и опустились сумерки. Когда мы проезжали мимо одной очень уютной на вид таверны, сидевший за столом мужчина отсалютовал нам полным рогом. Я обратил внимание на то, что оружие есть у очень немногих. Если Этельволд не может собрать фирд в родном городе, тогда как он надеется поднять все графство против Эдуарда? При нашем приближении ворота, ведшие в Святого Катберта, со скрипом открылись, и в щель выглянула женщина. В следующее мгновение ворота захлопнулись. У дверей церкви тоже стояла охрана, но и там нас никто не остановил, а лишь проводили угрюмыми взглядами.

– Он уже проиграл, – сказал я.

– Это точно, – согласился Стипа.

– Проиграл? – не понял отец Коэнвульф.

– Это его цитадель, – пояснил я, – и никто здесь не хочет бросать нам вызов.