– Лорд Утред, – сказала она и, пришпорив лошадь, направила ее ко мне.

– Тебе не причинили вреда? – спросил я.

– Они все были чрезвычайно вежливы, – ответила она и с насмешкой посмотрела на Сигебрихта.

– Их всего четверо, – сказал я. – Кого мне убить первым?

Сигебрихт выхватил свой меч с хрустальным навершием. Я уже готов был отступить к лесу, где у меня имелось преимущество перед всадником, но, к моему изумлению, тот отшвырнул меч. Оружие тяжело упало на землю в нескольких шагах от меня.

– Я сдаюсь на твою милость, – сказал Сигебрихт. Остальные трое последовали его примеру и бросили мечи на землю.

– Слезайте с лошадей, – велел я. – Все четверо. – Я дождался, когда они спешатся. – На колени. – Они опустились на колени. – А теперь найдите хоть одну причину, почему мне не надо убивать вас.

– Мы сдались тебе, лорд, – сказал Сигебрихт, склоняя голову.

– Сдались, – усмехнулся я, – потому что твоим двум идиотам не удалось убить меня.

– Это не мои идиоты, лорд, – униженно произнес Сигебрихт. – Они люди Этельволда. Мои люди вот эти трое.

– Кто отдавал приказ тем двум недоумкам? Он? – обратился я к Этельфлед.

– Нет, – ответила она.

– Они хотели славы, лорд, – сказал Сигебрихт. – Они хотели прославиться как те, кто сразил Утреда.

Я приставил окровавленное острие «Вздоха змея» к щеке Сигебрихта.

– А ты чего хочешь, Сигебрихт Сентский?

– Заключить мир с королем, лорд.

– С каким королем?

– В Уэссексе есть только один король, лорд. Король Эдуард.

Я лезвием меча приподнял его волосы, собранные в хвост. Как же легко перерубить ему шею, подумал я.

– Зачем тебе мир с Эдуардом?

– Я ошибался, лорд, – смиренно произнес Сигебрихт.

– Сударыня? – позвал я, не спуская с него взгляда.

– Они увидели, что ты преследуешь их, – пояснила Этельфлед, – и этот человек, – она указала на Сигебрихта, – предложил отвезти меня к тебе. Он сказал Этельволду, что я смогу уговорить тебя примкнуть к нему.

– И Этельволд поверил в это?

– Я сказала ему, что попытаюсь, – ответила она, – и мне он поверил.

– Он дурак, – сказал я.

– А вместо этого я посоветовала Сигебрихту самому заключить мир, – продолжала она, – сказала, что он сможет дожить до сегодняшней ночи только при условии, что уйдет от Этельволда и присягнет в верности Эдуарду.

Я сунул меч под выбритый подбородок Сигебрихта, поднял его голову и посмотрел в его чрезвычайно красивое лицо, в его ясные глаза. В этих глазах я не увидел даже намека на коварство, один страх. Однако я понимал, что мне придется убить его. Я передвинул меч к шелковой ленте вокруг его шеи.

– Расскажи мне, почему я не должен перерезать тебе глотку, – приказал я.

– Я сдался тебе, – ответил он, – я попросил о пощаде.

– Что это за лента? – спросил я, перерезая ленту. Острие меча оставило на его коже царапину.

– Подарок одной девушки, – ответил он.

– Леди Эггвинны?

Он пристально посмотрел на меня.

– Она была красавицей, – с тоской произнес он, – она была ангелом, она свела меня с ума.

– И предпочла Эдуарда, – сказал я.

– Она мертва, лорд, – продолжал Сигебрихт, – и король Эдуард, думаю, сожалеет об этом так же, как и я.

– Сражайся за живых, – вмешалась Этельфлед, – а не за мертвых.

– Я ошибался, лорд, – сказал Сигебрихт.

Я все никак не мог поверить ему и вдавил острие лезвия ему в шею. В его голубых глазах отразился ужас.

– Это решение моего брата, – спокойно произнесла Этельфлед, отлично понимая, что у меня на уме.

Я сохранил ему жизнь.

В ту ночь, как мы узнали потом, Этельволд пересек границу и вошел в Мерсию. Он ехал на север до тех пор, пока не добрался до дома Сигурда, где ему уже ничего не угрожало. Ему удалось сбежать.

Альфреда похоронили.

Церемония затянулась на пять часов и состояла из молитвенных песнопений, причитаний и проповедей. Старого короля уложили в гроб из вяза, расписанный сценами из жизни святых, на крышке был изображен возносящийся к небесам Христос, почему-то с удивленным выражением на лице. В руки мертвого короля вложили кусочек истинного креста, голова усопшего покоилась на Евангелии. Деревянный гроб поместили в свинцовый короб, а тот, в свою очередь, в еще один, на этот раз кедровый, на котором были вырезаны образы святых, бросающих вызов смерти. Одного святого сжигали, однако языки пламени не причиняли ему вреда, другого, вернее, другую, пытали, но она с улыбкой прощала своих мучителей, третьего кололи копьями, а он продолжал читать проповедь. Этот тяжелый саркофаг перенесли в крипту старой церкви и дверь запечатали. Альфред пролежал там до тех пор, пока не достроили новую церковь, а затем его перенесли в склеп. Помню, Стипа рыдал как ребенок. Беокка тоже плакал. Даже Плегмунд, этот суровый епископ, утирал слезы, читая проповедь. Он говорил о лестнице Иакова, которая якобы явилась ему во сне такой, какой ее описывают в священных книгах, и о том, что Иаков лежал на камне-подушке под этой лестницей и слышал голос Господа.

– «Землю, на которой лежишь, Я дам тебе и потомству твоему, – голос Плегмунда дрогнул, когда он читал эти слова, – и будет потомство твое, как песок земный; и распространишься ты и к западу, и к востоку, и к северу, и к югу, и благословятся в тебе и потомстве твоем все племена земные». Альфред тоже мечтал об этом. – Плегмунд слегка охрип. – И сейчас Альфред здесь, в этом городе, и эта земля будет дана его детям и детям его детей до Судного дня! И не только эта земля! Альфред мечтал, чтобы мы, саксы, несли свет Евангелия во все уголки Британии и в другие страны до тех пор, пока все голоса земли не воспоют хвалу Господу.

Помню, после этих слов я мысленно улыбнулся. Я стоял в старой церкви и смотрел, как дымок от ладана поднимается к позолоченным балкам. Меня забавляла уверенность Плегмунда в том, что мы, саксы, должны распространить песок земный на север, юг, восток и запад. Нам бы очень повезло, если бы мы смогли удержать те земли, что у нас есть. Однако паству до глубины души тронули его слова.

– Язычники давят на нас, – заявил Плегмунд, – они подвергают нас гонениям! И все же мы будем взывать к ним и молиться за них, и мы увидим, как они преклоняют колена перед всемогущим Господом, и тогда мечта Альфреда сбудется, и мы возрадуемся в раю! Да сохранит нас Господь!

Мне следовало бы более внимательно слушать эту проповедь, но я думал об Этельфлед и о Фагранфорде. Я попросил у Эдуарда разрешения поехать в Мерсию, и он передал мне свой ответ через Беокку, который пришел в «Два журавля». Мой давний друг сел у очага и принялся корить меня за то, что я игнорирую своего старшего сына.

– Я его не игнорирую, – возразил я. – Я был бы рад, если бы он тоже поехал в Фагранфорду.

– А что ему там делать?

– То, что положено, – ответил я. – Учиться боевому мастерству.

– Он хочет быть священником, – сказал Беокка.

– Тогда он не мой сын.

Беокка вздохнул.

– Он хороший мальчик! Очень хороший мальчик!

– Скажи ему, чтобы поменял имя, – буркнул я. – Если он станет священником, он не достоин называться Утредом.

– Как же ты похож на своего отца, – покачал головой Беокка. Его слова удивили меня, потому что я всегда боялся своего отца. – А Утред так похож на тебя! – продолжал мой друг. – Он и внешне похож на тебя, и такой же упрямый. – Он хмыкнул. – В детстве ты был ужасно упрямым.

Меня часто называли Утредерве, то есть Утредом-Нечестивцем, ярым врагом христианства, однако многие из тех, кого я любил и кем восхищался, были христианами, и Беокка занимал среди них первое место. Беокка, его жена Тира, Хильд, Этельфлед, умница отец Пирлиг, Осферт, Уиллиболд и даже Альфред – список был бесконечным. Думаю, все они хорошие люди, потому что их религия требует от них определенного образа поведения, а вот моя от меня такого не требует. Тор и Один не настаивают ни на чем, кроме уважения и некоторого самопожертвования, они никогда не дойдут до идиотизма требовать, чтобы я полюбил своего врага или подставил другую щеку. И все же такие христиане, как Беокка, ежедневно бьются над тем, чтобы стать хорошими. Я никогда не пытался стать таковым, хотя и не считаю себя нечестивцем. Я просто такой, какой есть, Утред Беббанбургский.