Финан секунду молчал, осмысливая то, о чем я спросил.

– Лошадей, – тихо ответил он.

– Лошадей для Франкии, – сказал я, – а Сигельф приходит в Лунден и заявляет, будто у него не хватает лошадей.

– И сейчас сотня его людей находится в Лундене вместе с гарнизоном, – продолжил Финан.

– И готова открыть ворота, когда подойдут датчане, – кивнул я, – потому что Сигельф присягнул Этельволду, или Сигурду, или кому-то еще, кто пообещал ему трон Сента.

– Господи Иисусе, – выдохнул Финан.

– И никакой нерешительности датчане не проявляли, – сказал я, – они просто ждали, когда Сигельф присягнет им в верности. Сейчас они получили заверения в его благонадежности. Сентийский мерзавец отказывается отходить, потому что ждет, когда датчане присоединятся к нему. Возможно, они уже подошли. Они думают, что мы идем на запад, и двинутся на юг. Люди Сигельфа, оставшиеся в Лундене, откроют ворота, и город падет. Вот что случится, если мы будем сидеть и ждать этого говнюка в Беданфорде.

– Так что нам делать? – спросил Финан.

– Остановить их, естественно.

– Как?

– Переманить их на свою сторону, естественно, – ответил я.

А как иначе?

Сомнения ослабляют волю. А вдруг я ошибся? А вдруг Сигельф – просто упрямый и глупый старик, который действительно считает, что сейчас слишком темно для марша? Хотя сомнения и одолевали меня, я продолжал вести своих людей на восток, вокруг болота, которое закрывало подступы к правому флангу Сигельфа.

Дул резкий ветер, стоял пронизывающий холод, лил противный дождь, темно было хоть глаз выколи. Если бы не бивачные костры сентийцев, мы бы наверняка заблудились. Именно костры отмечали расположение войска Сигельфа. К югу количество костров увеличилось, и это говорило мне о том, что к этому моменту часть датчан уже переправилась через реку и укрылась от непогоды в хибарах вокруг старого римского дома. Однако те загадочные пожарища, чьи всполохи подсвечивали небо, были еще дальше на север, и найти им объяснения я пока не мог.

Было и еще кое-что, что не поддавалось моему пониманию. Часть датчан переправилась через реку, однако, судя по количеству костров на северном берегу, их основные силы все еще оставались в Хунтандоне, что было странно, если они и в самом деле собирались идти на юг. Люди Сигельфа не сдвинулись с того места, где я их оставил, что означало, что их и датчан разделяет немалое расстояние. Именно эта брешь и давала мне шанс.

Мы оставили лошадей в лесу и двинулись дальше пешком, неся щиты и прочее снаряжение. Мы шли на костры, но они были довольно далеко, поэтому мы были вынуждены идти в полной темноте. Мы спотыкались, падали, проваливались в болото, но упрямо шли вперед. Один раз я провалился по пояс и с трудом выбрался из вцепившейся в ноги трясины. Растревоженные птицы с криками поднялись в ночное небо, и я испугался, что этот шум предупредит противника. Однако все обошлось.

Сейчас, в старости, бывают ночи, когда я подолгу лежу без сна и вспоминаю, как пускался в совершенно безумные авантюры, как рисковал. Я постоянно испытывал судьбу, бросая вызов богам. Я вспоминаю атаку на форт при Бемфлеоте, или сражение с Уббой, или подъем на холм при Дунхольме, однако все эти эскапады не идут ни в какое сравнение с тем броском, что мы совершили холодной, дождливой ночью в Восточной Англии. Я вел за собой сто тридцать четыре человека через зимний мрак, и мы собирались атаковать две вражеские силы общей численностью в четыре тысячи. Если бы нас заметили, если бы на нас напали, если бы нас разбили, нам было бы некуда бежать и негде спрятаться, кроме своих могил.

Я приказал всем своим датчанам держаться в авангарде. Людям вроде Ситрика и Ролло, для которых родным языком был датский; людям, пришедшим служить мне после того, как они потеряли своего лорда; людям, присягнувшим мне на верность даже несмотря на то, что мы сражались против других датчан. У меня таких было семнадцать человек, и к ним я добавил дюжину фризов.

– Когда мы атакуем, – предупредил я их, – кричите «Сигурд».

– Сигурд, – повторил один из них.

– Сигурд! – подтвердил я. – Люди Сигельфа должны думать, что мы датчане. – Те же указания я дал и своим саксам. – Кричите «Сигурд!». Это будет вашим боевым кличем, пока не протрубит рог. Кричите и убивайте, но будьте готовы отступить по звуку рога.

Все это обещало стать танцем со смертью. Почему-то я подумал о бедняге Лудде, погибшем у меня на службе. Я вспомнил, как он рассказывал, что все волшебство состоит в том, чтобы заставить людей думать одно, когда на самом деле происходит другое. «Заставь их смотреть на твою правую руку, лорд, – говорил он, – а тем временем левой рукой вытащи у них кошель».

И вот сейчас мне предстояло заставить людей Сента поверить в то, что их будто бы предали союзники. Я надеялся снова превратить их в добрых граждан Уэссекса, если уловка сработает. Если же нет, тогда пророчество Эльфаделль сбудется и Утред Беббанбургский сгинет в этом мерзком зимнем болоте. Но это полбеды, главное, что вместе со мной погибнет большая часть моих людей. Как же они дороги мне! В эту холодную ночь они были полны энтузиазма, хотя понимали, что надежды на успех у нас мало. Просто они доверяли мне. Нам суждено было вместе прославиться, да так, чтобы по всей Британии рассказывали легенды о наших подвигах. Или о нашей гибели. Все эти люди были друзьями, их связывали клятвы, они были молоды, они были воинами, и только с такими людьми можно идти на штурм ворот самого Асгарда[13].

Казалось, мы шли через болото целую вечность. Я то и дело поглядывал на восток в надежде, что рассвет не наступит, а потом на запад в надежде, что датчане не присоединятся к людям Сигельфа. Когда мы подошли поближе, я увидел на дороге двух всадников, и это развеяло все мои сомнения. Гонцы ехали между двух сил. Датчане, предположил я, ждут рассвета, чтобы выйти из укрытия, из-за домов Хунтандона, и двинуться на юг. И как только тронутся с места, они быстрым маршем доберутся до Лундена, если мы их не остановим.

Наконец мы добрались до костров Сигельфа. Его люди спали или сидели у огня. Я забыл, что их позицию защищает канава, и свалился в нее. Мой щит с клацаньем покатился вниз. Я проломил лед и шлепнулся в воду. В лагере сентийцев залаяла собака, один человек посмотрел в нашу сторону, но не увидел ничего, что вызвало бы беспокойство, другой же ударил собаку. Еще кто-то засмеялся.

Я шепотом велел четырем своим людям спуститься ко мне в канаву. Мы встали в линию и помогли остальным членам отряда перебраться с одного скользкого берега на другой. Когда я выбрался наверх, в моих сапогах хлюпала вода. Мои люди выстроились в боевой порядок.

– Стена из щитов! – шепотом приказал я своему авангарду из датчан и фризов. – Осферт?

– Лорд?

– Ты знаешь, что делать.

– Да, лорд.

– Тогда делай.

Я снабдил Осферта подробными инструкциями и передал под его командование почти половину своих людей. Он колебался.

– Я молился за тебя, лорд, – сказал он.

– Тогда будем надеяться, что проклятые молитвы сработают, – прошипел я и прикоснулся к молоту, висевшему у меня на шее.

Мои люди строились в стену из щитов. В любой момент, думал я, кто-нибудь может увидеть нас, и враг – а в настоящее время нашим врагом были люди Сигельфа – выстроит свою стену, только по величине она будет превосходить нашу раза в четыре. Правда, победа не дается тем, кто слушает свои страхи.

Я придвинул свой щит к щиту Ролло и вытащил «Вздох змея».

– Сигурд! – тихо скомандовал я и уже громче добавил: – Вперед!

Мы бросились в атаку. Мы бежали и кричали имя нашего врага.

– Сигурд! – кричали мы. – Сигурд! Сигурд!

– Убивать! – кричал я на датском. – Убивать!

Мы убивали. Мы убивали саксов, людей Уэссекса. В ту ночь их предал олдермен, обманом заставив служить датчанам, вот поэтому мы их и убивали. Потом было много разговоров о том, что мы творили той ночью. Я, естественно, все опровергал, но моим опровержениям никто не верил. Сначала убивать было просто. Мы застали полусонных сентийцев врасплох, их часовые наблюдали за югом и совсем не ожидали нападения с севера. Мы быстро прорубили себе дорогу к центру лагеря.