– Почему ночью? Почему не сейчас?

– Они спят днем, лорд, они проснутся только ночью и будут вопить, как души грешников. А если они разорвут цепи? – Его передернуло. – Я буду бодрствовать всю ночь и призывать ангелов.

– Ангелов?

Он сосредоточенно кивнул.

– Да, лорд, ангелов. – Он увидел сомнение у меня на лице и улыбнулся. – Ой, не воспринимай ангелов в виде милых девушек, лорд. Простые люди думают, будто ангелы – это очаровательные сияющие создания с прекрасными, – он замолчал и своими ручищами изобразил груди, – молодыми оленями, – договорил он, – но на самом деле они воины Господа. Между прочим, яростные и грозные существа! – Он помахал руками, изображая крылья, и вдруг замер под моим внимательным взглядом. Я довольно долго не отрываясь смотрел на него, пока он не задергался. – Лорд? – дрожащим голосом спросил он.

– Ты хитрый, Катберт, – сказал я.

Он засмущался, но был явно доволен, приняв мои слова за похвалу.

– Я такой, лорд.

– Святой Катберт Хитрый, – с восхищением произнес я. – Дурак, – сказал я, – но какой хитрый дурак!

– Благодарю, лорд, ты так добр.

В ту ночь мы с Катбертом сидели у входа в гробницу и смотрели, как разгораются звезды. Молния устроился рядом, положив голову мне на колени, и я гладил его. Он был огромным и полным энергии, бесстрашным и свирепым, как воин. Над полями поднялся месяц. Воздух был наполнен звуками: кто-то ползал в ближайшем леске, кричала вышедшая на охоту сова, где-то далеко взвизгнула лисица. Когда месяц добрался до высшей точки на небосклоне, отец Катберт повернулся лицом к гробнице, пал на колени и принялся беззвучно молиться, при этом его губы шевелились, а руки сжимали поломанный крест. Если ангелы и прибыли, я их не увидел, хотя и допускаю, что они были рядом, эти крылатые и прекрасные воины христианского бога.

Я оставил Катберта молиться, а сам взял Молнию и поднялся на вершину кургана, опустился на колени и обнял пса. Я рассказывал ему, какой он хороший, как он отважен и предан мне. Я гладил его и зарывался лицом в его жесткую шерсть, я говорил ему, что он величайшая борзая на свете, что таких больше не будет. Продолжая обнимать его, я одним сильным движением перерезал ему горло ножом, который наточил еще днем. Я почувствовал, как его крупное тело дернулось и стало заваливаться на бок. Последний вой быстро растворился в тишине, кровь залила мои ноги. Я плакал, прощаясь с ним, я обнимал его дрожащее тело и рассказывал Тору о своей жертве. Я не хотел совершать жертвоприношение, но именно принесение в жертву того, что нам дороже всего, трогает умы богов.

Я обнимал Молнию, пока он не умер. Его смерть была милосердно быстрой. Я обратился к Тору с мольбой принять мою жертву, а в ответ заставить молчать тех мертвых в гробнице.

Я отнес тело Молнии к ближайшему дереву и с помощью ножа и каменного осколка вырыл могилу. Я опустил в нее собаку и положил рядом с телом нож, затем пожелал Молнии счастливой охоты в другом мире. Я засыпал могилу и завалил ее камнями, чтобы до пса не добрались падальщики. Я закончил, когда почти наступил рассвет. Я был несчастным и грязным, заляпанным кровью с головы до ног.

– Господи, что случилось? – ошарашенно уставился на меня отец Катберт.

– Я молился Тору, – коротко ответил я.

– А собака? – прошептал он.

– Охотится в другом мире, – ответил я.

Он поежился. Другие священники отругали бы меня за то, что я приношу жертвы ложным богам, но Катберт лишь перекрестился.

– Духи вели себя спокойно, – сказал он.

– Значит, одна из молитв сработала, – сказал я, – либо твоя, либо моя.

– Либо обе, лорд, – заключил он.

Когда встало солнце, пришли рабы, и я велел им открыть гробницу, а затем вынести мертвых из одного из дальних залов. Они сложили кости в зале напротив, и мы запечатали вход в него огромным камнем. Черепа мы сложили в двух нишах возле входа, чтобы они приветствовали своими мертвыми ухмылками любого, кто войдет в пещеру. Самым трудным оказалось замаскировать вход в северный зал, тот, который мы очистили от костей, потому что для нашей затеи Лудде нужно было постоянно входить в это рукотворное помещение и выходить из него. Решение нашел отец Катберт. У своего отца он научился ремеслу каменщика, и сейчас он обтесал известняк так, что он стал похож на тонкий щит. На это у него ушло два дня, но получилось отлично, и мы установили каменную пластину на плоский камень так, чтобы ее можно было поворачивать. Теперь Лудда мог, повернув ее, вползти в зал, и другой человек вернул бы ее на место. Когда Лудда сидел притаившись за пластиной, его не было видно, зато его голос звучал приглушенно, но довольно громко.

Мы снова запечатали гробницу, засыпали низ валуна землей и мелкими камнями и вернулись в Фагранфорду.

– А теперь едем в Лунден, – сказал я Лудде. – Ты, я и Финан.

– В Лунден! – Он был чрезвычайно рад. – А зачем мы туда едем, лорд?

– Чтобы найти двух шлюх, естественно.

– Естественно, – повторил он.

– Я могу помочь! – тут же встрепенулся отец Катберт.

– Кажется, я поручил тебе собирать гусиные перья, – заявил я ему.

– Гусиные перья? – Он изумленно уставился на меня. – Ой, лорд, ну, пожалуйста!

Шлюхи и гусиные перья. Плегмунд молится о мире, я же готовлюсь к войне.

В Лунден я взял с собой тридцать человек – не потому, что нуждался в них, просто лорд должен путешествовать с помпой. Мы пристроили дружину и лошадей на ночлег в римском форте, который охранял северо-западный угол города, а потом я вместе с Финаном и Веостаном обошел остатки римской стены.

– Когда ты здесь командовал, тебя ограничивали в средствах? – спросил Веостан.

– Нет, – ответил я.

– Я вынужден вымаливать каждый грош, – проворчал он. – Они строят церкви, а я не могу убедить их в том, что нужно отремонтировать стену.

А стена действительно нуждалась в серьезном ремонте: огромный участок между Епископскими и Старыми воротами осыпался в ров с вонючей водой. Проблема была не новой. Когда я командовал гарнизоном, я заделал эту брешь дубовым палисадом, но сейчас бревна потемнели и некоторые даже сгнили. Король Йорик видел все эти разрушения и взял их себе на заметку, я в этом уверен. После его визита в Лунден я предложил провести срочные ремонтные работы, но ничего так и не было сделано.

– Взгляни, – сказал Веостан, неуклюже вскарабкался на остатки каменной кладки и толкнул бревно. Я увидел, что оно закачалось, как мертвый зуб. – Они не выделяют деньги на то, чтобы заменить их, – мрачно произнес он. Он ударил мыском сапога по нижней части бревна, и во все стороны разлетелись ошметки гнилой древесины.

– У нас мир, – с сарказмом напомнил я, – разве ты не слышал?

– Скажи об этом Йорику, – буркнул Веостан, спрыгивая вниз. Вся территория на северо-востоке принадлежала Йорику, и Веостан рассказывал, что датские патрули подходили довольно близко к городу. – Они наблюдают за нами, – добавил он, – а мне всего-то и разрешается, что помахать им рукой.

– У них нет надобности подходить вплотную, – сказал я, – их купцы расскажут им все, что они пожелают узнать.

В Лундене всегда было много купцов – датских, сакских, франкских и фризских, – и они несли новости в свои земли. Йорик – и я в этом не сомневался – знал, насколько уязвима оборона Лундена: ведь он видел все это собственными глазами.

– Но Йорик – осторожный ублюдок, – добавил я.

– А Сигурд нет.

– Он все еще болеет.

– Моли бога, чтобы он умер, – яростно произнес Веостан.

В тавернах города я узнал много нового. Там проводили время капитаны судов со всех побережий Британии, и за кружку эля они с готовностью пересказывали слухи, в том числе и правдивые. Как ни странно, ни в одном из слухов не упоминалось о войне. Я узнал, что Этельволд все еще прячется в Йофервике и все еще претендует на трон Уэссекса, но у него не хватает силенок для каких-либо действий, и он рассчитывает, что датчане дадут ему армию. Почему же они затихли? Это озадачивало меня. Я был абсолютно уверен, что они нападут сразу после смерти Альфреда, а они вместо этого ничего не предпринимают.