– Должен тебя разочаровать, Элвис. Ты выложил деньги зря.

– Но ведь вы нашли гильотину?

– Нашел.

– В чем же тогда дело?

– Дело в том, что она не принадлежит тебе, так же как и остальная коллекция мсье Фабра.

Выдержав паузу, Старцев сознался:

– Я вас недооценил. Ручки от комода вы открутили?

– Да. Я их отвез мадам Фабр, которой по закону принадлежит вся коллекция.

– Жива еще старушка? – ухмыльнулся авторитет.

– Жива, несмотря на все твои старания.

– Что вы хотите сказать?

– Ничего особенного, кроме того, что ты сделал инвалидом бывшую любовницу. Не понимаю только, зачем? Она тебя так любила, что наверняка сама бы подарила часть коллекции, если не всю.

– Какое ваше дело! – вспылил Вадим. – Вы не представляете, что такое Катрин! Это она толкнула меня на грабеж! Я уважал старика Мориса! Он ведь дал мне убежище! Она мне подала идею: хорошо бы перевезти коллекцию в Москву!

– Она имела в виду – после смерти отца, зная, что тот завещал коллекцию ей. Она не собиралась жить в Париже, и желание ее было естественным. Не надо, Элвис, оговаривать несчастную женщину. У Катрин много грехов, но отца своего она любила и никогда не желала ему смерти. Старика Мориса убил ты!

– Он умер от сердечного приступа, – уточнил Старцев.

– Так же, как бабушка, – напомнил Константин.

– Какая связь?

– Прямая.

– Вы знаете имя преступника?

– Конечно.

– Что же вы медлите?

– Не сейчас.

– Боитесь, что в моем положении я брошусь его разыскивать?

– Нет. Хочу сначала понять, кто из вас грязнее.

– Что тут понимать? Грязнее Элвиса никто быть не может! Так ведь?

Следователю в его практике часто приходилось сталкиваться с показным самобичеванием.

– Я не суд присяжных и не Господь Бог, – поморщившись, ответил он. – Я не хочу называть имя преступника из принципа. Потому что этого желаешь ты!

– Замечательно! – похлопал в ладоши Элвис. – Только мне теперь все равно. Гильотина оказалась в доме Катрин?

– Нет. В антикварном магазине.

– Вот как! Ее что же, там продавали?

– В некотором роде.

– Не понял.

– Краденое вообще опасно продавать. А тем более дважды краденое.

– Но ведь я не заявлял в милицию!

– Чем тебе так дорога гильотина, Элвис? И почему у тебя украли именно ее?

– Это самая дорогая вещь в коллекции. И самая уникальная. Думаю, что вор в этом тоже разбирался, в отличие от Катрин. Ей было все дорого! Ни черта бы она мне не подарила!

– Ну зачем же так! Нельзя судить людей по себе. Не проще ли честно сознаться, что Катрин тебе надоела и ты решил от нее избавиться. Ведь все, что могла, она уже дала. Любовь, убежище. А вот насчет коллекции ты сомневался.

– Что вам надо от меня, Еремин? Вы спасли мне жизнь, чтобы перевоспитать? Не получится. Поздно…

– А как же перстень с сапфиром? Насколько я разбираюсь, он тоже недешевый?

– Это подарок Катрин.

– Неужели?

– Еще до моего отъезда во Францию. Что-то вроде талисмана на счастье. Ее отец, кстати, не очень был доволен, что дочь разбазаривает коллекцию.

– Помог талисман? Принес счастье?

– Как видите, – развел руками Старцев.

Перстень на пальце отсутствовал.

– Не вижу.

– Остался в Косине вместе с остальным барахлом. Вы мне не дали времени на сборы.

– Не я, а твои друзья, – уточнил Костя. – Кстати, о друзьях. На меня в последнее время работал один человек. Он добывал ценные сведения о некоторых организациях. Он и вышел на тебя, когда это мне понадобилось. А на другой день его не стало. Чья работа?

– Могли бы и догадаться с вашей-то проницательностью.

– Твоя?

– Этот человек был связан с теми, кто сейчас охотится за мной. На меня нарвался случайно. И, конечно, узнал. Не мог не узнать, потому что несколько лет назад присутствовал во время нашей стычки со стариками.

– О твоем боевом прошлом я достаточно наслышан. Старина Кацман – твоих рук дело?

– Нам надо было утверждаться! – твердо заявил Элвис. – За Жорика мне и хотели сегодня впаять! Здорово вы расправились с Угольцами! Долго будут помнить!

– Ну и как, утвердились?

– Вернувшись из Франции, я нашел нашу организацию боевой, мобильной. И не на последнем счету в городе! – не без гордости признался Элвис.

– Но сам пришелся уже не ко двору. И братва решила тебя просто-напросто списать за ненадобностью, продать старикам, чтобы меньше было хлопот. Будут они подставлять свою задницу из-за какого-то дохлого Жорика! Кто теперь помнит о том, что когда-то им требовалось утверждаться? У старых авторитетов такое было бы невозможно, но вы ведь сами выбрали игру без правил.

Старцев ничего на это не ответил. Только сунул в рот новую сигарету. И отвернулся к окну.

– А Катрин знает, что я жив? – спросил он, по-прежнему глядя в окно.

– Знает и очень хочет увидеть.

– Чтобы выцарапать мне глаза?

– По-моему, она любит тебя до сих пор. Удивительная женщина!

– Я обезумел тогда! Обезумел! Что-то накатило! Не знаю что! Мог бы и по сей день жить припеваючи! Кататься из Марселя в Париж! И обратно! Да обрыдла мне такая жизнь! Катрин надоела! Папашу ее с вечной темой якобинской диктатуры уже видеть не мог! Думал, увезу коллекцию в Москву, продам постепенно и буду жить, как все нормальные люди! Не тут-то было, гражданин начальник! Коллекция оказалась пустышкой! Антикварный ширпотреб. Тоже, конечно, деньги, но не те, на какие я рассчитывал! Одна только гильотина имела ценность, но с ней я не торопился расставаться. Какой смысл из-за одной-единственной вещички рисковать? Так что вся операция с якобинским хламом гроша ломаного не стоила!

– И в итоге один человек умер, а один остался калекой, – еще раз напомнил Еремин. – Постой-ка, ты говоришь, коллекция оказалась пустышкой? Значит, ты ее кому-то показывал? Специалисту? А утверждал, что никто про нее не знает. Где же теперь этот специалист?

– Там, где ему и следует быть!

– Понятно.

– Что вам понятно? Что вам понятно? Он сказал, что в его магазине все это будет стоять года два-три и вряд ли уйдет! А знаете, что говорил Морис, папаша Катрин? Что этому цены нет! Что антиквары у него с руками оторвут, если узнают! Вот как я лопухнулся! Смешно?

– Не очень.

День казался Еремину на редкость тягучим. Квартира, казалось, превратилась в камеру приговоренного к смертной казни, а он – в телохранителя обреченного.

Больше всего Константина мучило бездействие. Правда, он отдавал распоряжения по телефону.

– Ты решил, куда поедешь завтра? – спросил он Элвиса в уже сгустившихся сумерках.

Тот без конца курил на кухне, не зажигая света.

– У меня есть дальние родственники в Киеве, – сообщил Старцев.

– Не лучшее место, но все же. Тебе надо созвониться со своими родственниками

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы не свалиться как снег на голову. У людей могут быть свои планы. Да и в конце концов, чтобы тебя там встретили.

Парень вдруг ни с того ни с сего расхохотался неприятным истеричным смехом.

– Чтобы меня встретили? Встретили, да? Мальчик едет в пионерский лагерь! Один! Без папы! Без мамы! Ничего страшного, малыш, тебя там встретят! Неужели вы так наивны, Еремин? Выгляните в окно! Сколько добровольных провожатых у малыша!

Следователь бросился к темному окну. Парень был прав. Он насчитал во дворе пять иномарок с праздно болтающими людьми внутри освещенных салонов.

– Стая ворон слетелась на падаль, – прокомментировал Элвис

– И все-таки я закажу билет на Киев!

Авторитет не слышал оптимистической фразы следователя, потому что безутешно рыдал, уронив голову на стол, всхлипывая, как ребенок. Может, впервые в жизни в нем всколыхнулась, прорвалась наружу невыносимая жалость. Жалость к себе.

Самолет улетал ночью.

– Мы выйдем из дома за четыре часа. Помотаем их по городу. Как только оторвемся, прямиком в Шереметьево! – выложил свой план действий Костя.