– Вам-то зачем все это? Они пришьют нас из «узи», едва мы покажемся в дверях подъезда.
– Почему же до сих пор ничего не предприняли? – возразил следователь. – Охота им ждать, пока мы выйдем?
– Не знаю.
– А я знаю. Их боссу год назад я помог в одном деле, – признался он.
– Ерунда!
– Не ерунда! Старики играют по правилам. Правда, среди них тоже попадаются… – С его уст едва не слетело грубое слово, но он пощадил парня.
Перед выходом Вадим попросил бумагу, ручку, конверт.
Он написал два письма. Одно запечатал в конверт, другое просто сложил вчетверо.
– Если вам удастся выкарабкаться, не поленитесь, съездите в Косино к той самой девушке, у которой я прятался. Передайте ей записку от меня. Она отдаст вам часть коллекции Мориса. Там же в моем чемодане найдете ключи от подмосковной квартиры, где жила бабушка. В подвале – мебель. Вы видели ее. Поднять ее будет хлопотно. Если Катрин это надо, она оплатит расходы.
Элвис сделал паузу. Видно было, как нелегко ему даются слова.
– А это, – он указал на конверт, – вскроете, когда убедитесь, что меня больше нет.
– Катрин что-нибудь передать?
– Пусть не поминает лихом, как говорили раньше.
Старцев спускался по лестнице медленно, шаг за шагом – так, наверно, восходят на эшафот. Еремин его не подбадривал: сам сомневался в успехе задуманного.
Он первый открыл парадную дверь. Во дворе все замерло. Парни стояли возле своих иномарок и смотрели на следователя.
«Хорошо, что я поставил свою развалюху прямо у крыльца!» – подумал он.
Открыв заднюю дверцу, позвал Элвиса.
При появлении юного авторитета не последовало очереди из «узи». Парни не двигались с места.
Только когда следователь и Элвис уселись, один из них крикнул:
– Эй, начальник! Оставил бы здесь паренька!
– А ху-ху не хо-хо? – ответил сыщик и завел мотор.
Гонка по ночному городу продолжалась около двух часов. Преследователи действовали осторожно. На обгон не шли. Аварийных ситуаций не создавали.
– А вы оказались правы, – признал Элвис.
– Вот видишь! Они выжидают.
Москва за окнами автомобиля была сказочно красива в эту предпраздничную ночь. Отцы города не пожалели денег на иллюминацию, и высотные башни еще и в третьем часу ночи горели, как гигантские новогодние елки. Свет никогда не был на руку тем, кто желает скрыться. Еремин пытался выбирать улицы потемней, но, как назло, одна выглядела нарядней другой, будто модницы-кокетки хотели перещеголять друг дружку.
Им повезло в районе Сухаревки, когда сыщик резко свернул на перекопанную вдоль и поперек улицу Гиляровского. Он на днях здесь проезжал и основательно застрял уже при въезде. Теперь он сразу сделал еще один крутой поворот и оказался в каком-то ведомственном дворе с охраной. Шофер преследовавшего «опеля» на какое-то время потерял его из виду и рванул вперед по Гиляровского, но не справился с управлением и врезался в ограждения, зависнув передними колесами над вырытой ямой. Это позволило Еремину избавиться от хвоста. Он дал задний ход. Развернулся. Выехал по пешеходной дорожке на проспект Мира и снова нырнул в ближайшую подворотню.
– Отдохни немного! – бросил он перепуганному Элвису и вышел из машины.
– Куда вы?
– До ветру!
– Я с вами! – схватил его за рукав Вадим.
– Сиди, где сидел! – презрительно процедил Еремин. – При первой нашей встрече ты мне больше нравился. Не теряй достоинства, черт возьми! Даже если это конец!
Тот разжал руку и захлопнул дверь.
Константин понимал: раз ни одна из иномарок не последовала за ним в подворотню, значит, его маневр остался незамеченным. Но понимал он также, что те в застрявшем «опеле» уже связались по мобильному телефону с остальной братвой и указали им направление поиска. Поэтому необходимо было до конца прояснить ситуацию.
Он вышел на проспект Мира и спрятался в нише дверей какого-то учреждения.
«Опель» стоял в нерешительности при въезде на проспект.
«У него не горит одна фара, – отметил Еремин. – Попадется на крючок первому же гаишнику! Можно его сбросить со счетов!»
«Опель» поджидал остальных, и вскоре те объявились. Пятеро парней, делегированных от каждой иномарки, провели короткое совещание и бросились по машинам. Две из них тут же рванули в сторону Рижского вокзала. Две других разминулись на Сухаревской площади. «Опель» помчался к Сретенке.
– П…е, ребята! – напутствовал их следователь, дав наконец волю чувствам.
Выждав еще какое-то время, он вернулся к своей развалюхе. И взял курс на Шереметьево.
Домой вернулся обессиленный, но довольный. Все же спас жизнь человеку. Плохому, правда, человеку. Загубившему много душ. Честнее было бы предать его правосудию. Но кто бы дал ему дожить до суда?
Чайник свистел на плите. В комнате не унимался телефон.
– Зря ты так, – услышал он в трубке знакомый голос с хрипотцой. – Я понимаю, что Элвис тебе нужен был для какого-то дела. Потому и приказал братве не трогать, пока он с тобой.
– Я это оценил.
– А какого хрена ты с ним нянчился?
– Он мой клиент.
– Ясно. Как ты сумел улизнуть от моих раздолбаев?
– Расскажу как-нибудь при встрече. Надеюсь, из них никто не пострадал?
– Я это оценил, – передразнил следователя голос в трубке. – Правда, Угольцы загремели в РУОП. Это уж шлюха Элвиса постаралась! Что возьмешь с дуры?
А потом добавил:
– А с Элвисом ты все-таки напрасно возился. У меня ведь в каждом аэропорту свои люди. В Шереметьеве тоже.
И на прощанье:
– Если понадобится помощь – не стесняйся!
– Есть маленькая просьба.
– Валяй!
– Не трогайте подругу Элвиса!..
Уже после праздников Еремин обнаружит в своем почтовом ящике украинскую газету с подчеркнутым специально для него абзацем криминальной хроники, в котором будет говориться, что субботним утром в центре Киева, на бульваре Шевченко, расстрелян из автомата «узи» известный российский авторитет по кличке Элвис, только что прилетевший из Москвы.
Как раз в это время, позавтракав, следователь принял таблетку снотворного: необходимо было уснуть. Чтобы вечером быть в форме.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
По Тверской праздно шатался народ. И не только по Тверской. И не только народ. Встречались люди прямо замечательные. А также кошки и собаки, которым немало перепало от всеобщего пиршества. Любит московский люд животинку! У каждого прилавочка свой нахлебник! А когда народ сыт, то и животинке хорошо!
И монументы в этот день тоже сиротами не остались. Особое почтение, как всегда, оказали Пушкину. Веселые петербуржцы поставили ему две бутылки «Балтики» ростом с самого гиганта. А напротив – статую Петра на лошади! Пей, мол, Александр Сергеевич, за здоровье царя-батюшки! А то знаем, какие у тебя в голове мыслишки были насчет самодержавия!
И с распростертыми объятьями Высоцкий, зеленый, как утопленник, навек лишенный постамента, не остался без внимания. Галдели песни. Надрывали глотки подражатели.
И недавно возведенному Есенину, сильно смахивающему на Володю Ульянова в студенческие годы, кто-то возложил веночек. То ли почтительные старушки, то ли казенные писатели.
Вот только горемыке Достоевскому опять не повезло. Надели на голову холщовый мешок. Может, в знак того, что совесть человеческая до сих пор – у позорного столба?
Э. Хиль на Пушкинской площади пел свое привычное:
Человек из дома вышел,
Посмотреть на мир поближе…
На Воробьевых горах чужеземец Жарр наяривал на лазерном клавесине.
У храма Христа Спасителя собрали двести хоров, дабы восславить Господа. Чтобы услышал. Чтобы не забыл.
Русь живет, Русь поет.. —
выводил гудящий бас, и хоры подхватывали навзрыд: