Тори долго глядела на пламя свечей, потом повернулась в своему спутнику.

— Получается так, что дети заплатили за грехи своих отцов. Разве это справедливо?

— Мы находимся в Аргентине, Тори. А в Аргентине нет места справедливости, в лучшем случае ее здесь понимают неверно.

Дождь все-таки добрался до свечей под деревьями и загасил их, кладбище погрузилось в темноту. У Тори было такое чувство, что она и Ариель сейчас думают об одном: о справедливости, которой многие прикрываются, чтобы скрыть свою вину, сотворенное зло или насилие.

— Наверное, зря мы сюда пришли, — сказал Ариель.

— Куда? На вечеринку к Эстило или на кладбище Реколеты?

Ариель улыбнулся в ответ, и Тори залюбовалась мужественным волевым лицом своего спутника, вовсе не похожего на скучающего бизнесмена, каким он представлялся ей при знакомстве. А когда он весело смеялся, то напоминал Тори озорного мальчишку, и она просто не могла устоять перед его обаянием. Это ее слегка тревожило, потому что очень давно ей никто так не нравился и уж тем более не казался неотразимым.

Ариель посмотрел на Тори.

— У тебя необыкновенные, чудесные глаза, таких я никогда не видел. Сегодня днем они казались зелено-бирюзовыми, а сейчас — синие.

— Поэтому отец и называл меня Ангелочком... У моего брата глаза были точно такие же.

Ариель уловил напряжение в голосе Тори.

— Почему были?

— Его уже нет в живых. Он погиб.

— Извини, я не хотел причинить тебе боль. Тори глубоко вздохнула.

— Это был замечательный человек. И Господь его благословил: перед смертью брат парил над Землей, словно ангел, и видел всю нашу планету так, как видят ее божьи ангелы.

Ариель удивленно воззрился на Тори, не совсем понимая, что она имеет в виду.

— Мой брат был астронавтом.

— Подожди-ка минутку. Твоя фамилия Нан? А-а, я вспомнил. Ну конечно же. Американец Грег Нан, который принял участие в совместном с русскими полете на Марс и погиб, выйдя в открытый космос. Когда это было, в прошлом году?

— Восемнадцать месяцев назад.

— Так Грег Нан — твой брат?

— Да.

Ариель почувствовал, что Тори больно говорить о брате, и сменил тему разговора.

— Эстило сказал, что ты забросила свои дела. Какие дела, если не секрет?

— Семейный бизнес. («Что же еще сказать? Сойдет и это, вроде и не ложь, но и не совсем правда», — лихорадочно размышляла девушка).

— Я тоже занимаюсь семейным бизнесом. Работать было интересно, пока руководил отец! Помогая ему, я мог горы своротить! После его смерти все изменилось: вот что значит принять на себя ответственность — почему-то сразу становится скучно...

— Как я понимаю, торговля мясом не единственное твое занятие?

Ариель сделал вид, что не расслышал вопроса и сказал:

— Не хочется мне возвращаться к Эстило. Пойдем в бар на Авенида де Майо. Там играет неплохой джаз, Тори с удовольствием согласилась.

— И часто ты развлекаешься по ночам? — поинтересовалась Тори, когда они принялись за коктейль.

— Только когда путешествую. Хотя, странная вещь, практически все мои партнеры по бизнесу ведут ночной образ жизни.

Тори тоже приходилось вести ночную жизнь: когда она, еще будучи несовершеннолетней, торчала в злачных местах Лос-Анджелеса, и когда, уже повзрослев, проводила время в ночных заведениях Токио, оказавшись по воле судьбы очень далеко от родного города.

Черный саксофонист выводил нехитрую мелодию под аккомпанемент барабана и бас-гитары, и хотя эта музыка в общем-то мало напоминала джаз, посетители были довольны.

Ариель посмотрел на часы.

— Уже за полночь. Ты устала?

Тори кивнула.

— Тогда пошли.

Он заплатил по счету, и они покинули гостеприимный бар. Остановив вынырнувшее из темноты такси, Ариель назвал адрес: «Ла Мансана де лас Лусес», и машина покатила вместе со своими пассажирами в деловую часть Буэнос-Айреса.

Они проехали площадь Просвещения, находившуюся на пересечении улиц Перу и Боливар с проспектом имени Хулио Роки, и свернули на улицу Перу. Вскоре Ариель попросил таксиста остановиться. Выйдя из машины, они оказались у особняка, построенного, если судить по фасаду здания, где-то в конце девятнадцатого века.

Обойдя особняк, они оказались перед узким входом, вниз вели старые выщербленные ступеньки. Ариель уверенно спустился вниз по лестнице, открыл ключом замок и распахнул какую-то дверь. Ржавые петли надсадно заскрипели, из темноты пахнуло затхлостью.

— Куда мы идем? — спросила Тори.

— Ты любишь приключения? — ответил Ариель вопросом на вопрос. — Спускайся осторожно. — Он взял ее за руку, закрыл дверь, и они продолжили путь в абсолютной темноте.

Через несколько минут опять послышался скрип открываемой двери и шепот Ариеля:

— Пригни голову.

Ступеньки были очень крутые и узкие, от стен сильно пахло известняком. Тори вдруг подумалось, что они находятся в собственной могиле, и на мгновение ей стало не по себе.

— Эти подземные ходы были построены в восемнадцатом веке, — шепотом объяснял Ариель, и Тори удивилась, почему ее спутник говорит так тихо, разве их может здесь кто-нибудь услышать? — Сейчас особняк стал местной достопримечательностью, туристам рассказывают, что подземные ходы предназначались для обороны города в военное время. Но на самом деле ими пользовались монахи-иезуиты, переправляли по ним контрабандный товар. Согласно королевскому указу, Буэнос-Айрес, как и другие испанские колонии, имел право торговать только с Испанией. Тем не менее торговые корабли из других стран приходили в этот город и останавливались в порту для «ремонтных работ», а умные святоши по этим ходам переносили незаконный груз в закрома ордена.

Ариель зажег карманный фонарик, посветил им, и Тори увидела низкие сводчатые потолки и пересекающиеся коридоры. По стенам были укреплены закрытые металлическими сетками современные светильники, дававшие слабый свет. Дорожка, по которой они шли, была забетонирована.

И снова они куда-то свернули, одолели еще один пролет каменных ступеней и вошли в небольшую келью. Коридоры, по которым они проходили, были еще древнее предыдущих, в гораздо худшем состоянии, без освещения; воздух спертый, пол вымощен каменными плитами.

Ариель внезапно остановился, схватил Тори за руку и осветил фонариком груды белеющих костей — сваленных в кучу человеческих скелетов.

— Вот все, что осталось от пропавших без вести несчастных людей, — прошептал он. — От тех, кого бросили гнить в катакомбы города.

Тори хотела что-то сказать, но Ариель внезапно зажал ей рот ладонью и погасил фонарь. Откуда-то послышались непонятные звуки, постепенно они становились громче, и стало понятно, что разговаривают двое мужчин. «Боже мой, — подумала Тори, — они же говорят по-японски!» Она продолжала напряженно прислушиваться к японской речи, которую хорошо понимала:

— Возможно, Рега еще принес бы какую-то пользу.

— Не думаю. В любой момент он мог предать нас. (Смех.) Я с удовольствием пристрелил его, — дуло в затылок, нажимаешь на курок и — бум! — как будто свечку в церкви задул. До чего приятно! Вообще приятно нарушать закон.

— Я синтоист. Бог и дьявол ничего не значат для меня, все чушь, выдумки.

— А я католик и понимаю, в чем заключается смысл возмездия.

— Тогда непонятно, как это ты можешь быть католиком и грешить? (Снова смех.)

— Не согрешишь — не покаешься, в чем же каяться, если ведешь жизнь праведника? Вот я и стараюсь как можно чаще нарушать закон, к тому же, ты знаешь, мне нравится быть насильником.

— Ладно, давай займемся делом.

Невозможно было определить, насколько близко подошли японцы к Тори и Ариелю, акустика подземелья обманывала слух: преступники — это были настоящие японские гангстеры — могли находиться и в нескольких метрах от искателей приключений, и в двух шагах от них. Молодые люди и рады были бы убраться отсюда подальше, но боялись шелохнуться, чтобы не обнаружить своего присутствия.

Японцы включили фонарь и вдруг с удивлением обнаружили, что они не одни в подземелье.