— "Кто боится Вирджинии Вульф?" — непростая пьеса, — продолжала говорить Наташа. Отхлебнув кофе, она сморщила нос, — фу, совсем некрепкий. Мы же не туристы, чтобы поить нас такой бурдой! — Она посмотрела на Ирину и улыбнулась ей немного застенчиво, искренне, так что та была покорена этой необыкновенной улыбкой.

— И характеры в этой пьесе сложные, не всегда понятные русскому человеку. Надо хорошо знать американский образ жизни, чтобы разобраться в них. А вы, Катя, на удивление точно почувствовали характер Марты, это поразительно!

— Спасибо, — улыбнулась Ирина.

— Вы, наверное, согласитесь со мной, — продолжала Наташа, — что в Марте есть какая-то внутренняя неуспокоенность, я бы даже сказала ярость, которая долго-долго копилась и вот теперь готова выплеснуться наружу. И, понимаете, в вас я почувствовала ту же ярость, тот же гнев, что и Марты. Видимо, поэтому у вас так хорошо получилось на уроке. Марта вам внутренне близка. Собственно, об этом мне и хотелось поговорить с вами, об этой вашей внутренней злости или ярости, называйте, как хотите. Может быть, вы даже не отдаете себе отчета в том, как сильно в вас это чувство.

Ирина не знала, что и ответить. Считать себя польщенной или оскорбленной?

— Допрос учеников входит в ваши обязанности, так же как и пропаганда реформ? — наконец спросила она.

Наташа заразительно рассмеялась, на лице появилось выражение искренней симпатии, совершенно обезоружившее Ирину, пытавшуюся быть нарочито резкой, грубой.

— А, ерунда, не стоит обращать внимания на такие вещи. Сейчас принято хвалить реформы на каждом углу. Многие благодаря им очень выиграли, разве нет?

— Кто выиграл, а кто и нет, — возразила Ирина. — Пусть по телевизору с утра до вечера врут, но вам-то, интеллигентному человеку, зачем это делать?

— Почему врут? Много и правды. Я теперь себя чувствую гораздо свободнее.

— Можете бегать без поводка, да?

— Не понимаю.

— Ну, играете в пьесах, которые раньше не шли, зарабатываете деньги на платных курсах, а что от этого изменилось? По большому счету — ничего. Все равно чувствуете, как что-то гнетет вас. Сволочное отношение к людям как было у нас, так и осталось.

Наташа заказала водку и кое-какие закуски. Когда заказ принесли и они немного выпили, она заговорила опять:

— Думаю, в чем-то вы правы: многое осталось по-прежнему. Вот например — Ольга, Маша и Ирина, чеховские три сестры, часами обсуждают незначительную, казалось бы, тему: как однажды они поедут в Москву. Но знают, что никогда не выберутся туда, а к концу пьесы выясняется, что они живут всего лишь в нескольких километрах от Москвы. Полная инертность и бездействие, одни разговоры. Так и у нас сейчас. Поэтому и реформы не идут.

Ирина не слушала ее, думая только об одном: «Когда они видятся? Каждый день перед репетициями и вечерними спектаклями, или она приходит к Валерию ночью, когда меня нет рядом?» Ирина сделала над собой усилие, заставила себя не думать о Валерии. Довольно резко сказала Наташе:

— Притворство хорошо на сцене, а не в жизни. Что вам дали эти реформы? Раньше небось снимались в кино, на телевидении. Сейчас студии на голодном пайке, делают одну-две картины в год. Театральных постановок на телевидении нет. В театре платят копейки. Концы с концами наверняка не сводите, вот и схватились за курсы. А туда же еще — да здравствуют реформы! И не стыдно врать?

— Если я вас правильно поняла, вы, наверное, не захотите больше посещать мои уроки?

— Отчего же? Я хочу научиться играть, для этого я и поступила на курсы.

— Мне кажется, вам не придется долго учиться, — заметила Наташа, допивая кофе. — У вас есть талант. Но зачем вам нужны эти курсы? В столичный театр все равно не возьмут. Разве что в самодеятельность... Но для нее вы и так сойдете...

Ирина промолчала. Тогда Наташа заговорила снова:

— В школе МХАТ у меня был замечательный учитель. Он хотел, чтобы я стала настоящей актрисой. Он делал все, чтобы я смогла заглянуть внутрь себя, поверила в себя, в то, что я могу многое. Это единственное, что он от меня требовал. Он показал мне, каким бесценным даром я обладаю. — Наташа сделала паузу, отпила из рюмки. — Понимаете, Катя, я сирота. Выросла в интернате, была злой, как волчонок. Знала, что мать меня бросила, и я ненавидела ее, а заодно и всех остальных. Как я завидовала тем, у кого есть семья, кто собирается вместе за праздничным столом. Я все помню, все, до мельчайших деталей. Такое уж свойство у актеров, — мы помним все. Без хорошей памяти актеру нельзя.

Наташа с яростью оттолкнула от себя рюмку, и водка пролилась на стол. Глаза актрисы сверкали ненавистью и болью, и Ирина в изумлении смотрела на нее. Как отличаются люди от того образа, который мы создаем! Наташа казалась такой счастливой тогда в театре, рядом с Валерием, такой безмятежной! И на сцене она чувствовала себя очень уверенно. А на самом деле, как выяснилось, она несчастна, одинока, выросла без родителей, и сейчас готова расплакаться в присутствии совсем постороннего человека.

— Давайте еще выпьем, — предложила Ирина.

— Хорошо, — кивнула Наташа. — Только закажем на этот раз «Старку», ладно?

— Ради бога. «Старку» выпью с удовольствием, Официантка принесла заказ, женщины налили себе водки, закусили, снова наполнили рюмки.

— Знаете, Катя, сегодня на занятиях в вас я увидела себя, — продолжала Наташа. — Словно посмотрелась в зеркало или вернулась на несколько лет назад. Я никак не могла пройти мимо такого удивительного явления, и поэтому решила познакомиться с вами поближе. Я живу одна, родных у меня нет, и подумала: а вдруг я нашла подругу, родственную душу?

— Так вы не замужем? — спросила Ирина. Это ее не очень интересовало, но надо же было что-то сказать. Откровения Наташи смутили Ирину, и она просто не знала, как реагировать на ее слова.

Наташа улыбнулась.

— Нет, пока не пришлось. Правильно говорят: «Не родись красивой, а родись счастливой». Мужики липнут ко мне, как мухи, а человека во мне не замечают. И это, честно говоря, бесит.

— Но мне кажется, что замужество могло бы стать для вас отдушиной. Если у вас не было родителей, не было семьи, то почему бы не попытаться самой создать семью — иметь мужа, детей?

— Я боюсь. Вероятно, в этом страхе виновато мое неудачное детство. Мне хочется надежной, совершенной семьи. Я все время думаю: а вдруг мой муж меня бросит? Или я разлюблю его и уйду к другому? А дети? Я боюсь, что их может ожидать моя судьба, а это ужасно, поверьте. В общем, я не верю, что замужество принесет мне счастье. Не верю, что мужчина может быть по-настоящему предан женщине.

— Признаюсь, и я не верю. Мужики сволочной народ, только о себе и думают...

— Да, с ними плохо, и без них нельзя, — вздохнула Наташа. — Иногда мне кажется, что они нужны нам именно потому, что они такие плохие.

Обе женщины дружно и весело рассмеялись. Внезапно Ирина вспомнила о Валерии, и ее веселье как рукой сняло. Словно наяву она увидела Бондаренко рядом с Наташей, когда они шли по улице Горького, оба сияющие, довольные. Ирина после того случая в театре тайно следила за ними и узнала, что встречаются они один-два раза в неделю. Что их связывает? Если не любовь или секс, то что же? Это необходимо было выяснить.

Дважды в неделю Марс Волков, отложив в сторону свои дела, отправлялся на черной «Волге» в Звездный городок. В этом не было ничего удивительного, так как Звездный городок входил в избирательный округ, от которого баллотировался Волков.

Во время каждого своего визита в город космонавтов Марс обязательно встречался с главными чиновниками городка, с обслуживающим и техническим персоналом, научными работниками и, конечно, с космонавтами. Все эти люди были рады приезду депутата из Москвы, кроме, пожалуй, единственного человека, который ненавидел визиты Марса. А именно ради встреч с этим человеком Марс и ездил в Звездный городок. Дружеские улыбки, общие вопросы, рукопожатия, похлопывания по плечу — все это было привычным ритуалом. Главное наступало потом, когда он отправлялся к Виктору Шевченко — участнику неудавшегося советско-американского полета на Марс. Второй участник, американский астронавт, погиб во время полета. Виктору удалось вернуться живым, и он получил звание Героя.