Насколько было известно Тори, Бернард Годвин и Рассел Слейд хотели, чтобы она вернулась в Центр потому, что именно она, и никто другой, могла оказать действенную помощь в операции по ликвидации производства страшного наркотика. В соответствии с информацией, собранной Соларесом, непосредственное отношение к суперкокаину имели японцы, а в Центре не было человека, который бы лучше Тори знал Японию и японцев. После событий в Колумбии перед Тори встала новая задача — выяснить, каким образом в пакетах с наркотиками оказались упаковки с шариками из гафния и зачем вместе с кокаином в Японию отправляется стратегически важный металл, а также куда деваются эти упаковки, когда партия наркотика приходит в Японию. Тесты, проведенные Деке, показали, что упаковки гафния лежали в обычном, «чистом» кокаине, и в этом случае была непонятна связь между суперкокаином и гафнием, а она, несомненно, существовала. Если верить Эстило, намекнувшему на то, что Хитазура замешан в этом деле, а, другими словами, — является покупателем гафния, то тогда подтверждаются сведения Солареса о том, что супернаркотик производится не в Колумбии, а в Японии. Если дело обстоит именно так, то Хитазура обязательно должен знать, кто и зачем производит новый наркотик.

Тори закрыла глаза, сделала дыхательные упражнения, замедлив биение пульса. Глубоко задумалась. После того, как открылся секрет ее аргентинского друга, она больше не могла доверять Эстило. Но вот могла ли она положиться на Хитазуру? В глубине души Тори боялась, что слова Эстило окажутся правдой, и в этом случае она потеряет не только своего старого верного товарища, но и человека, которому будет чрезвычайно трудно найти достойную замену. Кроме того, в определенной степени такой поворот событий станет ее провалом.

Тори видела, что Рассел ждет не дождется, когда же она начнет расспрашивать Хитазуру о вещах, которые их интересовали, но не спешила с вопросами. Непрекращающаяся война Хитазуры с Большим Эзу и появление на поле боевых действий Фукуды оправдывало непонятную для Рассела медлительность Тори. Самым лучшим вариантом было бы тихонько отвезти Хитазуру в укромное место и все выяснить, но поступить так Тори не могла, и не только потому, что боялась узнать правду, но и потому, что знала — японцы не любят торопливость и прямолинейность — они никогда не идут напролом, предпочитают обходные пути. Итак, Тори была вынуждена ждать благоприятного момента для разговора и придумывать, какой подход к Хитазуре будет наиболее эффективным.

Хитазура разговаривал по телефону. Рассел подошел к Тори и тихо спросил у нее:

— Тебе не кажется, что сейчас самое подходящее время рассказать мне о том, как и почему возникла вражда между тобой и Фукудой?

— Хорошо, — согласилась Тори, подумав про себя:

«А почему бы не рассказать Расселу всю правду?» — Однажды она попыталась меня убить.

Помнишь, какую информацию мне удалось раскопать незадолго до моего ранения?

Рассел кивнул.

— Прекрасно помню. Благодаря этой информации ты стала подозревать, что существует какое-то японо-советское совместное предприятие, о котором не знали даже дотошные японские власти. Честно говоря, я тебе не верил и считал дальнейшую разведку бессмысленной тратой денег и сил, но Бернард был целиком на твоей стороне и лично настоял на том, чтобы ты продолжала работать в этом направлении. Ты же знаешь, как фанатично Бернард относится ко всему, что связано с Советским Союзом. Сейчас, когда эта империя развалилась, он еще больше сходит с ума по русским, если такое вообще возможно. Мне очень жаль, что тогда в споре победил Бернард; если бы мне удалось переубедить его, у тебя бы не было сейчас искусственного бедра.

Тори так посмотрела на Рассела, словно не знала, что ему ответить. Потом сказала:

— Очень мило с твоей стороны, что ты неравнодушен к моему здоровью, но искусственное бедро оказалось лучше настоящего, и физически я стала сильнее. Поэтому хорошо, что случилось так, как случилось. Она застенчиво улыбнулась Расселу, надеясь скрыть за улыбкой свои настоящие чувства, и продолжила: — Все-таки слухи о том загадочном совместном предприятии могли оказаться правдой. Жаль, что мне не довелось довести свою работу до конца, — Фукуда вывела меня из строя раньше, чем мне удалось узнать что-либо определенное о совместном предприятии.

— А что, собственно, Фукуда имела против тебя?

— О, это долгая история, и в ней замешан мужчина. Даже не мужчина, а юноша, почти мальчик. Ему было не более двадцати, но, несмотря на свой юный возраст, он был личностью выдающейся. Я слышала о нем еще о Деке, который называл его цукуру-хито. В переводе слово означает «человек, обладающий большой внутренней силой», которым все восхищаются. Таких японцы ценят превыше всего.

— Он был из клана якудза?

— Ты будешь долго смеяться, но он не был якудза, хотя связь с мафиози поддерживал. Его звали Йен Ясувара, но я не уверена, что это имя — настоящее. Йен был большим знатоком международного права и часто помогал якудзе в сложных вопросах бизнеса. Он был человеком насмешливым, ироничным, любил втихомолку посмеиваться над собой и другими людьми. Он весело и легко шагал по жизни, хотя и не совсем законной дорогой.

Йен никогда не шел на компромисс с собственной совестью, что довольно необычно для японца; презирал бесконечные уловки и ухищрения, облегчающие жизнь в консервативном, свято чтящем обычаи и традиции японском обществе. Йен не хотел просто тихо плыть по течению, заботясь лишь о благополучии. Он мечтал достичь не только богатства, но и славы. Он желал выделиться из толпы, яркой звездой блеснуть на небе респектабельного делового мира Японии. Не удивляйся, Рассел, что я говорю о Йене в эдакой поэтичной манере, но он сам любил выражаться витиевато и даже напыщенно, и я делаю это для того, чтобы у тебя сложилось о нем более-менее правильное представление.

Как-то раз Йен признался мне, что мечтает провернуть какое-нибудь такое дело, от которого вся Япония встанет на уши.

— Что-нибудь вроде совместного предприятия с русскими?

— Ну да! Теперь понимаешь, почему я решила познакомиться с Йеном? «Японии необходим хороший пинок под зад», — это его любимые слова. А когда я узнала его ближе, то поняла, что он говорит это на полном серьезе.

— Что значит, ты «узнала его ближе»?

— Не забегай вперед, Рассел. Итак, Йен работал в известной токийской юридической фирме «Будоко Ассошиэйтед». Фирма небольшая, но пользуется отличной репутацией. Отец Йена и один из высокопоставленных компаньонов фирмы — земляки, родом из какой-то деревни на Хонсю, так что с происхождением у Йена было все в порядке, и образование он получил отличное, — ну, и все остальное тоже в самых лучших традициях. Короче говоря, со всех точек зрения замечательный японский гражданин. "Как только я достиг, чего хотел, — объяснил мне Иен, — я начал готовить одну из своих «примочек».

— "Примочек"? Что он имел в виду, черт его возьми?

— Точно не могу сказать. Если бы я как следует подумала, то, наверное, пришла бы к выводу, что Йен собирался «подложить мину» в современное японское общество, устроить ему эдакую встряску, Юкио Мисима, известный писатель, сделал себе харакири в знак протеста, осуждая своих соотечественников за мягкотелость, за утерю воинственного характера, а вот Йен, наоборот, видел проблему не в мягкотелости, а в экономическом успехе Японии. Он презирал страну за ее самодовольство, презирал богатых японцев, которые разъезжают по всему свету, приобретая одежду у Тиффани, Картье, Унгаро, скупая недвижимость, вкладывая деньги в строительство курортов — каких-нибудь мини-Токио на Гавайских островах, но при этом изображают из себя нуворишей. Сегодняшняя Япония напоминает мне одновременно промышленно развитую индустриальную Америку пятидесятых годов и разбогатевшие на нефти арабские страны семидесятых, — говорил Йен, — сейчас мы ничуть не лучше других стран. Прогресс превратил мою родину в скопище кровавых преступников".