Их кожа была всех оттенков от черного обсидиана до молочно-белого, некоторые с красными, золотистыми и оранжевыми глазами, другие с голубыми и зелеными. Черты лиц были не менее разнообразны: от широкоскулых с по-гоблински тяжелыми подбородками, до заостренных и узких, характерных для эльфов. Впервые в жизни Майя, привыкший к белоснежным эльфам с их светлыми глазами, был окружен настолько разношерстной толпой. В усилиях не задохнуться от восторга и не расплакаться, он даже пропустил мимо ушей несколько имен. Впрочем, при виде сердитого лица Чавара, он быстро взял себя в руки и успокоился.

Большинство из присутствующих были богатыми баризанскими купцами. Майя заметил явное расслоение: старые гоблины, казалось, предпочитали торговлю шелком, в то время как молодое поколение отличалось большим разнообразием интересов — часы, бумага, ковры машинной выделки из Чохаро — короче говоря, товары, поставляемые Торговой Ассоциацией Западного Этувераца. Он так же заметил, что Чавар предпочитает общество торговцев шелком. Шелк производился в Че-Атамаре и был основой основ экономики Этувераца на протяжении стольких веков, что это занятие стало практически респектабельным.

Майя сразу сообразил, что противоречия по вопросу строительства моста через Истандаарту коренятся не в технических трудностях и не в сомнительном инженерном решении, а именно в торговле. Со времен объединения восточных и западных земель Эдревениваром Завоевателем Восточный Этуверац был значительно мощнее и богаче западных княжеств, и своим богатством и властью он был обязан торговле шелком, сосредоточенной в руках нескольких знатных семей. Ситуация начала меняться в эпоху золотой лихорадки, когда дед Майи основал Эзхо, и продолжала меняться до настоящего времени, потому что купцы и ремесленники западных городов научились сотрудничать между собой. Мост через реку — дешевый, легкий и безопасный способ сообщения — представлял собой страшную угрозу для шелковой монополии, потому что способствовал не только расширению торговли, но позволял выйти на рынок даже крестьянским хозяйствам, основным производителям шелка-сырца. И потому обе стороны, в буквальном смысле — оба берега Истандаарты, западный и восточный, находились в непрерывном противоборстве: один берег пылко желал обрести вожделенный мост, другой — даже слышать о нем не хотел. И между ними стоял Император.

Однако, через некоторое время Майе удалось воспользоваться кратковременным затишьем, чтобы поговорить с Горменедом.

— Мы должны поблагодарить вас, — сказал он смущенно, но твердо, — за нэцкэ.

— Нэцкэ, — взгляд Горменеда был острым, но доброжелательным. — Он вам понравился, Ваше Высочество?

— Нам пришлось обратиться к одному из наших садовников, чтобы растолковать его значение, — пояснил Майя, — но мы его сохранили.

Он вытащил из внутреннего кармана золотую цепочку с резной бусиной. Лицо Горменеда вспыхнуло изумленной улыбкой.

— Это большая честь и радость для нас, Ваше Высочество.

— Спасибо, — сказал Майя, убирая нэцкэ под халат, — но зачем вы послали его нам?

Он надеялся, что его вопрос не прозвучит, как: «Почему вы ищете императорской милости?», но боялся, что настоящий интерес: «Почему вы так добры ко мне?», был слишком очевиден.

Недоумение Горменеда доказывало, что им двигал не только политический расчет.

— Почему бы нет? — Спросил он, внимательно наблюдая за Майей. — Вашему Высочеству приходится сталкиваться с поистине сложными задачами, и если мы не можем оказать вам поддержки, — он развел руки широким всеобъемлющим жестом, — то хотя бы продемонстрируем нашу симпатию и лояльность. Нашу доброжелательность. Мы хотели показать вам, что не являемся вашим врагом. Нам показалось слишком вероятным, что этого не сделает и четверть ваших подданных.

Майя невольно отыскал глазами Чавара, стоящего столбом среди гостей.

— Вот именно, — решительно заключил Горменед и повернулся, чтобы представить Майе нового собеседника.

К столу Майя шел в сопровождении Осмеррем Горменед; он был настолько оглушен обилием новой информации, что вместо светской беседы начал расспрашивать ее о производстве предметов роскоши в Баризане и торговле с другими странами по всему побережью Чадеванского моря. Она была несколько озадачена, но успела заручиться поддержкой сидевшего с ней рядом джентльмена, торговца шелком, который в молодости был морским капитаном (возможно, даже пиратом) и смог корректно направить беседу в интересующее Майю русло, зная все о специях, драгоценных камнях, львиных девушках и прочих экзотических вещах, редко попадавших в северные страны. Заметив, что Майя проявляет искренний интерес, он перешел от простой информации к увлекательным историям из собственной жизни. К тому времени, когда был съеден салат из огурцов и подан карри со свининой и ямсом, весь конец стола невозмутимо слушал байки Мера Жиделка. Чуть позже он уже с помощью соли и вина рисовал на скатерти карты, повествуя о приключениях корабля «Золотая незабудка» во время Архипелагрской войны, а сидящие напротив вытягивали шеи, чтобы лучше слышать. Запас историй Мера Жиделка казался неисчерпаемым, и Майя пребывал в полном восторге.

Карри сменился крошечными вазочками с лимонным шербетом, и посол Горменед взял слово:

— Мы хотим сделать заявление, — произнес он, и его голос легко заглушил Мера Жиделка, как раз приступившего к описанию варварских обычаев на Острове Вершелен, — о событии восхитительном и беспрецедентном. Мару Севрасечед, Великий Авар, выбрал этот год, чтобы отпраздновать зимнее солнцестояние при дворе своего внука.

Чавар, заранее обо всем уведомленный, что-то внимательно изучал в вазочке с шербетом. Баризанские гости начали взволнованно переговариваться.

— Мы рады, — продолжал Горменед, — что Император и двор согласились приветствовать Великого Авара в Этувераце, и намереваемся тесно сотрудничать с лордом-канцлером, — он поклонился Чавару, — а так же со Свидетелем по иностранным делам, — он поклонился лорду Бромару, — чтобы приятно и достойно отпраздновать установление тесных связей между двумя нашими странами и начало царствования Эдрехазивара Седьмого, да будет оно долгим и процветающим!

Раздались аплодисменты, но Горменед и гости повернулись к Майе, и он понял, что от него ожидают ответной речи. Во рту у него пересохло, а руки дрожали, когда он отодвигал свой стул.

Лучше пусть это буду я, чем Чавар, сказал он себе; один взгляд на кислую физиономию канцлера укрепил его в этом намерении. Он вцепился в край стола так сильно, что кольца впились в пальцы, и сказал:

— Благодарим вас, посол Горменед.

Самым ужасным было то, что из головы мгновенно выветрились все слова, кроме тех, которые ни в коем случае нельзя было произносить вслух: «Во-первых, мы обещаем, что наш лорд-канцлер будет вести себя прилично, а во-вторых, нам всегда было интересно, что за человек наш дед». Наконец, ему удалось добавить, не очень убедительно:

— Мы считаем, что нынешнее солнцестояние станет самым запоминающимся, и полностью доверяем вам, лорду Чавару и лорду Бромару. Спасибо.

Оставалось только надеяться, что не все заметили, с каким облегчением он опустился на стул, но даже без этого унижения речь выглядела удручающе короткой. По выражению лица Чавара он понял, что не только Варенечибел смог бы вести себя достойнее, но даже четырнадцатилетний племянник Майи Идра. Может быть, даже его маленькие сестренки выглядели бы лучше.

Сетерис наказывал меня за болтовню, хотелось сказать ему, но это не помогло бы исправить ситуацию. Майя потянулся за бокалом вина.

Осмеррем Горменед обратилась к Меру Жиделку:

— Кажется, мы потеряли нить беседы. Где находится этот остров Вершелен? — А посол дал знак слугам подавать густой и пряный шоколадный напиток, который гоблины употребляют зимой.

Это была забота, которой Майя не получил бы от своих эльфийских придворных. Даже если гоблины преследовали свою выгоду, Майя был благодарен им за великодушие, которое они при этом проявляли.