…Командование армий и часть командиров корпусов и дивизий со своими штабами оказались несостоятельными руководить войсками в сложных условиях боя (курсив наш. — Авт.). Как правило, руководящий командный состав армий, корпусов и дивизий в ответственные моменты операций и боя не руководил соединениями войск, а разъезжал по подразделениям. Так происходило в группе генерала Костенко и 6-й армии в период полуокружения и окружения, когда командующий армией уезжал в одну дивизию, член Военного совета — в другую, а начальник штаба — в третью.

Примерно этому же порядку следовало командование корпусов и дивизий.

Таким образом, централизованное управление целыми соединениями терялось и этим срывались намеченные действия. Нужно учесть, что все это происходило в самый напряженный момент обстановки, когда требовалось приложить максимум усилий по нацеливанию частей армий на выход из окружения и организации взаимодействия между родами войск на поле боя». [236]

Никудышные достались нашему триумвирату войска. В результате «хорошо задуманное и организованное наступление на Харьков оказалось не вполне обеспеченным от ударов противника на Барвенковском направлении».

«Все прекрасно было в бане, только не было воды».

В целом все написанное в докладе соответствует действительности, за исключением одного дополнения: в списках «несостоятельных» командиров первыми по праву должны были бы стоять фамилии и должности самих подписантов, так замечательно все задумавших и организовавших.

Кстати, а где было «в период полуокружения и окружения» командование фронта и направления? Из дневника маршальского адъютанта видно, что 22 и 23 мая, т. е. «в самый напряженный момент обстановки, когда требовалось приложить максимум действия для нацеливания частей», Тимошенко находился не в штабе, откуда должен был руководить войсками, а в 38-й армии и на переправах через Северский Донец. У Тимошенко вообще прослеживается такая привычка: в кризисных ситуациях бросать управление и уезжать на природу. Самое замечательное, что здесь же «встретили командующего Южным фронтом Малиновского». И вот два командующих фронтом «управляют» переправой у Ивановки! Снова согласимся с содокладчиками:

«Такое самоустранение от руководства войсками армии в целом окончательно приводило к потере управления войсками и порождало стихийность в боевых действиях на поле боя (курсив наш. — Авт.}».

Когда умер Сталин, а Хрущев стал во главе Коммунистической партии и Советского правительства, появилась возможность валить все «на начальство». Да что там, можно было самому диктовать историю. Под пристальным вниманием генсека появилась на свет 6-томная «История Великой Отечественной войны Советского Союза», в которой о харьковских событиях рассказывается следующее:

«Военный совет Юго-Западного направления принял решение прекратить дальнейшее наступление на Харьков и, быстро перегруппировав войска, создать сильную группу для отражения контрудара группы „Клейст“. Ставка Верховного Главнокомандования не утвердила это отвечавшее обстановке решение и потребовала… силами Юго-Западного фронта продолжать наступление на Харьков, а 9-й и 57-й армиям Южного фронта и имевшимися на этом направлении резервами отразить контрудар противника». Далее сообщается, что прозорливый член Военного совета Н.С. Хрущев «с решением Ставки не согласился…обратился непосредственно к Верховному Главнокомандующему с предложением немедленно прекратить наступление на Харьков (курсив наш. — Авт. ], а основные усилия Юго-Западного фронта сосредоточить для отражения контрудара противника. Но Ставка настаивала на выполнении ранее отданных приказов».

В редакционную комиссию фундаментального труда очень естественно вписался закадычный друг Баграмян.

После брежневского переворота советская историческая наука доказала, что главным полководцем войны был герой Малой земли, а с Хрущевым в ходе Харьковской операции Верховный Главнокомандующий ни разу «непосредственно» не общался и вообще мнение его по военным вопросам не ценил ни в грош. Уже будучи на пенсии, Никита Сергеевич в своих «Воспоминаниях» обиделся на маршала Василевского — это он, оказывается, неправильно информировал Сталина:

«…безусловно, не смогу обойти своего разговора с Василевским. Он произвел на меня тогда тяжелое впечатление. Я считал, что катастрофы, которая разыгралась под Барвенково, можно было бы избежать, если бы Василевский занял позицию, которую ему надлежало занять. Он мог занять другую позицию, но не занял ее и тем самым, считаю, приложил руку к гибели тысяч бойцов Красной Армии в Харьковской операции… Василевский, поступив неправильно, не выполнил своего долга воина и не пошел с докладом к Сталину во время Харьковской операции». [238]

Но это будет после.

Пока же для сталинских «братьев и сестер» Совинформбюро состряпало очередную брехню под названием «О боях на Харьковском направлении». Сообщалось, что советское наступление на харьковском направлении было предпринято с целью сорвать германское наступление на Ростов, о котором своевременно узнало наше командование. При этом захват Харькова «не входил в планы», и теперь, после двух недель боев, «можно сказать, что основная задача, поставленная Советским Командованием, — предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск — выполнена».

(В письме Военному совету Юго-Западного фронта Сталин указывал: «Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе — с потерей 18-20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто». Верховный давал Тимошенко шанс исправиться.)

Немцы, согласно официальной сводке, потеряли убитыми и пленными около 90 тыс. человек, 540 танков, не менее 1500 орудий, до 200 самолетов, советские войска — «убитыми до 5 тыс., пропавшими без вести 70 тыс. человек», 300 танков, 832 орудия и 124 самолета. На население, привыкшее читать между строк, эти новости произвели гнетущее впечатление.

Алксандр Верт, корреспондент английской газеты «Санди Таймс», аккредитованный в СССР в годы войны, также подтверждает, что Харьковское сражение власти пытались преподнести как победу Красной Армии, для чего

«в начале июня иностранных корреспондентов специально возили в лагерь военнопленных близ Горького: но те 600-700 пленных, которых нам показали, были, несомненно, захвачены на первом этапе Харьковской операции — т. е. в ходе советского наступления 12-17 мая. Большинство их, хотя и проклинали свое „невезение“, держались, несмотря ни на что, чрезвычайно нахально; они твердили, что в 1942 году Германия разобьет Россию и ни на минуту не соглашались поверить в своевременность открытия какого-либо второго фронта». [239]

А вот товарищу Сталину теперь, после крупных поражений в Крыму и под Харьковом, очень захотелось в это поверить. О скором возвращении в Прибалтику можно было забыть, Верховному срочно понадобилась военная помощь западных союзников, и Молотов — время сразу нашлось — на стратегическом бомбардировщике ТБ-7 вылетел 20 мая в Лондон для заключения уже полгода обсуждаемого договора. Ему вновь был предложен проект, в котором отсутствовал вопрос о границах СССР. Молотов, считая его «пустой декларацией», запросил Сталина. Ответ последовал незамедлительно: «Согласись без этого». И советское правительство «согласилось не настаивать на включение в договор пункта о признании Англией западных границ СССР 1941 года». Договор был подписан 26 мая. Вслед за этим наш министр иностранных дел направил стопы в Вашингтон договариваться об открытии второго фронта.

Обсуждение вопроса завершилось принятием СССР и США соглашения от 11 июня, а также англосоветского коммюнике от 12 июня 1942 года. В этих документах, опубликованных в мировой и советской прессе, впервые официально говорилось о намерении союзников открыть второй фронт в Европе. Хочется подчеркнуть, что это был именно договор о намерениях, сформулированный в коммюнике следующим образом:

«…между обеими странами была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 г.».