Мы успели в последний момент. Когда мы вернулись на аэродром из расположения радиобатальона и собрались улетать, выяснилось, что Алан так и не вернулся. Хотя отпрашивался на пару часов, а прошло уже шесть, идти же до села где жила Люба 15–20 минут от аэродрома. Всё слава богу разрешилось к всеобщему удовольствию. Единственно расстроенным выглядел местный участковый, он похоже себе в мечтах уже следующее звание примерял. А то и должность в районе или даже в области. А тут такой облом, "американец, мать его за ногу, инженеров возит. Тфу-ты, к Любке нашей женихаться припёрся, да чтоб тебя, вот зараза!".
Забрав побитого Алана из "лап кровавой гебни", сводили его в местный колхозный медпункт. Фельдшер зашил ему бровь и поставил примочки на оба глаза. Алан выглядел хреново, глаза полностью заплыли, а нос напоминал средних размеров свёклу, в общем писаный "красавец". Что он не в состоянии исполнять обязанности бортмеханика, нам было уже ясно, стали совещаться с Соболевым и Джими как поступить. Тут влезла в разговор местная "Джульетта", мол оставьте хлопчика у меня, братья в армии, комната свободная есть. Мы с Соболевым решили принять предложение Любы, к тому же сам "Ромео" был только за. Похоже, Алан готов был каждый день сносить побои, только бы со своей коханой не расставаться. Мда-а, любовь однако! Соболев отправился в Велицкое НКВД, завершить формальности с недоразумением по поимке "шпиёна", а потом поедет к местным летунам, просить командование ВВС одолжить нам на несколько дней бортмеханика. Мы с Джими, поддерживая ничего не видящего Алана, повели его к Любе.
Устроив Алана у Любы, Джими отправился на аэродром за его личными вещами, так как ему тут по всей видимости неделю придётся отлёживаться. А я вышел во двор на весеннее солнышко, не стал мешать Любе ухаживать за "раненым". Думая как странно, не зная языка, умудряются прекрасно понимать друг друга. Ишь, воркуют голубки, слушая весёлый голос Любы с мягким южным акцентом и довольный голос Алана, думал я. Пока устраивали Алана, познакомились с родителями Любы. Её отец Родион Филиппович, сейчас под навесом что то точил из дерева, на токарном станке с ножным приводом. Я устроился рядом на пеньке для колки дров, подставляя солнышку свою физиономию.
— Слышь инженер, обратился ко мне Родион Филиппович, выговорить Ричард Ульямович ему было сложновато без тренировки.
— Как думаешь, точно война будет?
— К сожалению, будет и скоро, ответил я.
— Тьфу ты, вот бисовы немаки, опять им неймётся, сто чертей в рёбра их нему Гитлеру, в сердцах ругнулся Родион Филиппович. Потом задумчиво посмотрев на хату, откуда слышались голоса Любы и Алана спросил.
— А что лётчик то ваш, справный хлопец? Не женатый случаем? Для чего Родион Филиппович спрашивает, мне было понятно. Поэтому дал развёрнутую характеристику Алану, что не женат, хороший бортмеханик, зарабатывает хорошо, вообще со всех сторон положительный.
— Да только если ожените его, увезёт он твою дочку в Америку, Родион Филипыч.
— Да хоть в Монголию, только бы от войны подальше, ответил он. И вновь принялся что то точить. Я поинтересовался, что он вытачивает? Оказалось, точит ножки для буфетов и шкафов.
— Так ты, Родион Филипыч, мебель что ли на заказ делаешь? И как, есть спрос?
— Спрос есть, не было бы, так не занимался мебелью-то, наш кооператив лучшую мебель в районе делает.
— А я думал, ты в колхозе работаешь.
— Так мы все в колхозе состоим, ответил он, а кооператив он при колхозе.
— Так что и Люба в колхозе, удивился я? А как же её работа в аэродромной столовой? Как же она и там и там успевает?
— То так, конечно в колхозе. А что в столовой работает, так у них сдвоенная смена 14 часов, а потом двое суток перерыв. Чего ей кобыле здоровой будет, у её трудодней больше чем у нас с матерью, ответил Родион Филиппович.
О реалиях нынешней колхозной жизни, я был не очень осведомлён. Ведь рос я во времена, когда после Хрущёвских реформ, колхозники уже были приравнены к сельскохозяйственных наёмным работникам. Поэтому мне было интересно узнать подробности нынешнего положения в колхозах. Не мог же я на полном серьёзе воспринимать разглагольствования дерьмократов с либерастами, о том, что все колхозники в то время были на положении рабов. То что зачастую приходилось нелегко, особенно во время войны и первые годы после, я знал от деда с бабкой. Для меня городского парня было шоком узнать, что только в конце сороковых у них появилось покупное постельное бельё. На мой вопрос как так, а на чём спали, чем укрывались? Бабка объясняла, что сами ткали холст, из него и простыни делали и наволочки, перину тоже сами делали, благо птицы всегда в хозяйстве хватало, а я помнил их старое ватное одеяло, пододеяльник которого был сшит из разных цветных лоскутков. В общем, что жили колхозники не просто и нелегко, это я из их рассказов вынес. Но как говориться: "Всё познаётся в сравнении". И то что после хрущевского запрета 1959 года на содержание скота и урезания приусадебных участков, деревня сильно обнищала, а предыдущие годы стали вспоминаться "как золотой век", тоже помнил. И о каких-то зверствах при коллективизации или о голоде, бабка тоже не рассказывала, хотя всё что было рассказывала как есть. Мой дед Гаврил, кстати полный кавалер Ордена Славы, после контузии был напрочь глухой, а слуховой аппарат у него всегда был без батареек. Поэтому расспрашивал в основном бабку Полину. По её рассказам выходило, что брата деда раскулачили 32 году, так как жили они зажиточно и вступать в колхоз не хотели. И выслали на поселение в северный Казахстан, как и десяток других зажиточных семей в деревне, не хотевших вступать в колхоз. Я уже после армии, ездил туда к родне, троюродный дед Алексей был ещё жив. Жили они по меркам середины 80-х богато, совхоз их был миллионером. Для меня тогда было удивительно, что в каждом дворе была машина и не "Запорожец" какой-то, а "Жигуль", "Волга" или "Москвич". Мои троюродные братья рассекали по окрестностям, на "Ижах" и "Явах". Для меня живущего по меркам Москвы середины 80-х, хорошо и не бедно, о мотоцикле или машине оставалось только мечтать. Ну если только не купить подешовке, что то бэушное и напрочь убитое. Мог конечно, скопить при старании за полгода на новый "Минск", но это было не "престижно". А вот о "Волге" как у деда, пусть и двадцать первой, ещё с оленем на капоте, или новенькой "шахе" как у моего троюродного дядьки, его сыне, в то время я мог только мечтать. Полированным гэдеэровским гарнитуром из ореха, или хрустальной горкой, как и дублёнкой, с пыжиковой шапкой и мохеровым шарфом, меня жителя столицы было не удивить. Но вот машина, это уже был показатель высокого уровня жизни. Да и вообще, уровень их жизни сильно превосходил колхоз под Ефремовым в Тульской области, где жили дед Гаврил и бабка Полина. Хотя деду как ветерану ВОВ и газ одному из первых подвели и телефон поставили, но вот машину он купить не мог, рулил на "Днепре" с коляской. Может, жили бедней потому что фронт два раза прокатился по их деревне. И после войны начинали опять с нуля и землянок, а почти всех мужиков повыбило на войне. Бабка говорила, после войны единственными взрослыми мужиками в деревне были мой трижды раненый, глухой дед, одноногий председатель и совсем молоденький участковый. Но как бы то ни было, через тридцать лет, достаток раскулаченной родни выселенной в казахские степи, явно превосходил уровень жизни и родной деревни под Ефремовым и даже уровень столичной жизни. Хотя, тоже начинали с нуля на новом месте. Как говорил дед Алексей: "Нихрена тут в 32-м не было, только голая степь, сопки, камни, да нас сорок семей. Зато сейчас, всю область мясом и молоком кормим". Поэтому на перестроечные вопли дерьмократов, а после уже разглагольствования либерастов, о дотационном и убыточном сельском хозяйстве СССР внимания не обращал. Задавая встречный вопрос, назовите хоть одну развитую капстрану, где сельское хозяйство в той или иной форме не датируется государством? Естественно назвать не могли, потому что нет таких, только в нищих третьих странах. А вся Европа и США с Канадой, о своих сельхозпроизводителях и фермерах заботятся будь здоров. Если государство покупает у фермера зерно, по цене в три раза выше рыночной, не зависимо есть на него спрос или нет, это что не дотация? А начнёт правительство "дурить", не заботясь о своих фермерах, так можно и центр Парижа сельхозтехникой блокировать, что бы ни забывались. Так что о положении дел в сельском хозяйстве в своём времени, я представление имел, а вот о нынешних реалиях 40-х в СССР не очень. И раз представился случай, решил расспросить Родиона Филипповича, что тут и как.
