— А? Приезд? — словно выдернутый из потока своих мыслей, человечек смотрел на Фераис непонимающими глазами. — Какой приезд?

— Ты только что сказал: «суматоха вокруг приезда».

— А, не обращай внимания, нас это не касается.

— Давно ли ты стал таким скрытным, Мишель? Разве это честно, недомолвки между старыми друзьями? — В дрогнувшем голосе Фераис, казалось, прозвучала искренняя обида.

— Фераис, не при посторонних, — полушепотом ответил авокадель и повернулся к стражнику:

— Виллем, ты можешь идти.

— Мессир Виллем! — резко поднялась с пола Ариана и быстрым шагом поспешила к стражнику. — Вы что-нибудь знаете про мою мать? Она приходила к вам?

Во взгляде усатого стражника промелькнуло что-то вроде сочувствия:

— Нам передал деньги на тебя один горожанин, сказал, что от твоей матери. На неделю-другую их хватит, а дольше тебя тут вряд ли продержат.

— А мама? Где она?

— Ты же знаешь, вам разрешено заходить в город только по понедельникам. Так что жди следующего понедельника, тогда и увидитесь. Уж пять дней потерпишь. Если, конечно, тебя раньше не выпустят.

— А что это за горожанин, тот, что передал деньги? Как его зовут?

— Он просил не называть своего имени, извини. Все, мне пора, — Виллем поспешно вышел, захлопнув за собой дверь.

Пока Фераис и авокадель Эйкем о чем-то шушукались в дальнем углу камеры, Ариана сквозь щель в стене разглядывала полуденную суету рыночной площади. К сожалению, узкая полоска щели позволяла видеть лишь краткие обрывки вместо целостного полотна жизни. Вот шаркающей походкой прошел куда-то седой старик-францисканец, за ним пробежала босоногая девочка лет шести, следом протрусила облезлая собака с высунутым от жары языком.

— Так, теперь с тобой — только быстро, у меня времени совсем в обрез, — неожиданно услышала Ариана за спиной пришепетывающий голос авокаделя. Она обернулась. Умные глаза мессира Эйкема смотрели на нее спокойно и безучастно, словно на пустое место.

Старясь ничего не упустить, Ариана поведала ему в подробностях все, что произошло с ней с того злополучного вечера понедельника. Неужели прошло только два дня? А ведь кажется, что целая вечность.

Немного поразмыслив, авокадель Эйкем щелкнул языком и небрежно промолвил:

— Дело, конечно, плевое. Я слышал, обвинитель твой от обвинения отказался…

— Да?! — радостно воскликнула Ариана. — Так я могу идти?

— По мне, так хоть бежать, — пожал плечами авокадель. — Вот только не я здесь решаю, кому идти, а кому остаться. В целом, прево наш пока все делает верно. Остается лишь принести тело убитого в мэрию, формально допросить тебя перед трупом, затем привести к очистительной присяге в аббатстве Сен-Серен — и отпускать на все четыре ветра. Но есть два «но»…

Ариана с замиранием сердца ждала, что же это будут за «но».

— Во-первых, место убийства, — продолжил авокадель. — Монахи Сент-Круа считают, что это территория их совте. И что твое дело, соответственно, должно быть передано им. То есть епископскому суду. Сегодня, как назло, вернулся их аббат Пэй де Сермет: он в этих делах калач тертый, может заартачиться и выкинуть какое-нибудь коленце. Это первое «но». Далее: скажи, у убитого есть родственники?

— Я не знаю, разве что отец, — растерянно ответила Арина. — Он давно ушел на заработки и с тех пор не объявлялся.

— А жил твой жених где?

— В Сен-Николя-де-Грав.

— Это плохо, — покачал головой Эйкем. — Это очень плохо.

— Почему? — с тревогой спросила Ариана.

— Он получается как бы выморочная жертва, — задумчиво произнес авокадель. — Если у убитого нет родственников, которые могли бы выступить обвинителями, то обвинителем имеет право выступить сеньор. А сеньор в нашем случае — это город Бордо, в лице мэрии, а именно — ее прево, сеньора Ростеги.

— И что все это значит? Я не понимаю.

— Это значит, что прево может прибегнуть к розыскному процессу. Или, выражаясь по-ученому, к инквизиционному.

— Я ничего не понимаю… — Ариана едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.

— Инквизиционный процесс есть производство по делу в отсутствие частного обвинителя, ex officio, сиречь по должности. — Казалось, авокадель Эйкем объяснял не легистские премудрости, а служил торжественную мессу. — У нас здесь, конечно, не Франция, где прокуроры и магистраты начинают творить вещи, доселе немыслимые, и использовать любой повод для демонстрации собственной нужности и важности. Но и у нас случается подобное. Однако не будем забегать вперед. Посмотрим, что ответят монахи Сент-Круа. Пока же запомни следующее, — мессир Эйкем назидательно повысил голос: — Если вдруг дело дойдет до пытки…

— Как «пытки»?! — от ужаса у Арианы едва не подкосились колени.

— Я говорю «если вдруг», — попытался успокоить ее авокадель. — Кстати, если обвиняемый соглашается на розыскной процесс, его не могут подвергнуть пытке. Прево может начать шантажировать тебя этим, чтобы получить согласие. Хотя может действовать и по-другому: просто оставить тебя в тюрьме на год и один день — опять же, чтобы принудить к согласию на розыскной процесс. Главное, помни: без признания нет казни. Если кто-то будет обвинять тебя, просто в точности опровергай все по пунктам: не была, не делала, не знаю. Пытку, конечно, они могут применить, с учетом того, что ты каготка и не из города. Но не так страшна пытка, как ее малюют. Все-таки это мера чрезвычайная, ее обычно назначают лишь закоренелым отщепенцам, безвозвратно потерянным для мира дольнего и горнего. Хотя даже таких запрещается пытать более трех раз. Ибо, не приведи Господь, преставятся в процессе, и тогда прево придется весьма несладко. А пытать у нас дозволяется лишь одним способом — на дыбе; здесь тебе не Париж с его изуверствами. Была бы ты горожанкой — все было бы проще: горожан у нас даже над землей вздыбливать нельзя. А если вдруг все пойдет совсем уж плохо: скажись беременной. Пусть это и прозвучит подозрительно: ведь венчания еще не было, пусть слава дурная пойдет и прочее — тут главное выиграть время. Беременную не смогут казнить в любом случае. А ты тем временем успеешь подать апелляцию в Шато Ломбриер, королевскому прево или сенешалю, а то и самой принцессе, если вдруг… — мессир Эйкем внезапно осекся, поняв, что сболтнул лишнего.

— Так это не слухи, Мишель? — неожиданно выплыло из-за спины авокаделя заостренное лицо Фераис. — Принцесса Джоанна и вправду заглянет к нам? И как скоро?

— Только не дай вам Бог разболтать где-нибудь, что услышали об этом от меня! — пригрозил авокадель. Затем, смягчившись, ответил на вопрос Фераис: — Если погода не подведет, то послезавтра. — И, повернувшись в сторону Арианы, добавил: — А ты, если повезет, вообще может попасть под помилование по случаю свадьбы принцессы. Засим откланиваюсь, и без того уже засиделся у вас. Не скучай, Фераис. Неделя — самое большее.

— Послушай, Мишель, а нельзя как-то ускорить все это? Я ведь не поскуплюсь на благодарности, ты же знаешь. Ты уж попроси нашего друга Ренара поторопиться, а?

— Попробую, — мессир Эйкем кивнул и принялся колотить в дверь камеры: — Виллем, где ты там, открывай давай!

«Интересно, что за секреты такие у этой парочки?» спрашивала себя Ариана, разглядывая лицо Фераис, внезапно ставшее задумчиво-отрешенным.

***

Туман покачивался у земли, словно живой, обволакивал седые валуны и трухлявые замшелые колоды, бывшие когда-то деревьями. Арно не помнил, как оказался в этом диком лесу. Иссохшие дочерна деревья, искореженные неведомой силой, жалобно поскрипывали под натиском ветра, завывавшего высоко вверху. Мокрая почва хлюпала под ногами тухлой болотной жижей. Далекие огоньки изредка вспыхивали в глубине тумана, тут же угасая. Зловещие тени, то проявляясь, то исчезая, кружили вокруг. С трудом передвигая окоченевшие ноги, осторожно ступая между острых камней, поросших бурым мхом и лишайником, Арно отчаянно искал выход. Напрасно: в этом проклятом лесу не было ни тропинки, ни просвета. Лишь липкий густой туман кругом да заросли папоротника, таившие в себе неясную угрозу.