— Итак, тебя зовут Карле Кинкай, ты торговец скобяным товаром, держишь лавку на улице Паланке — все верно? — сухим безжизненным голосом спросил прево.

— Не совсем, мессир прево, — уточнил торговец. — На улице Паланке я имею свой устау, а лавку держу в совте Сент-Круа.

Прево молча кивнул и продолжил:

— Ты обвиняешь каготку Ариану Крестиан в убийстве ею своего жениха, плотника Жанте. Все верно? — продолжил прево. Скобянщик молча кивнул.

— Как человек, крикнувший «биафора» и запустивший обвинительный процесс, ты должен быть приведен к инскрипцио. Виллем, подай мне книгу инскрипций. — Прево взял у стражника толстый пергаментный свиток и протянул его скобянщику: — Пиши: «я, Карле Кинкай, стольки-то лет от роду, проживающий на улице Паланке, обвиняю каготку Ариану Крестиан в том-то и том-то, посему настоящим признаю и принимаю, добровольно и без принуждения, что в случае оправдания обвиняемой буду подвергнут тому же самому наказанию, коему была бы подвергнута обвиняемая в результате моего обвинения».

Судя по разинутому рту скобянщика, он явно не ожидал такого поворота. Сглотнув слюну, торговец с усилием выдавил из себя:

— Но мессир прево… Разве этот порядок все еще действует?

— По обвинениям в убийстве — да.

— А скажите… какое наказание грозит этой каготке?

— Тут как дело пойдет, — ненадолго задумался прево. — Если успеем — то закапывание в землю заживо под трупом убитого; если жертву уже захоронят к тому времени — то просто повешение. Ну и конфискация имущества, кроме земли и строений. Так ты будешь писать?

— А можно… а нельзя ли как-то обойтись без этого инскрипцио? — пробормотал скобянщик.

— Разве ты не уверен, что это каготка убила своего жениха? — в голосе прево снова зазвенела угроза. — Разве ты не видел этого собственными глазами?

— Ох, мессир прево, мои глаза — глаза старого изнуренного хворями человека… А там было такое волнение, такая толчея!

— Ты что же, отказываешься от обвинения? — гневно поднял голос прево. — А знаешь ли ты, что говорят кутюмы о лжесвидетелях?

Скобянщик нерешительно кивнул головой:

— Так… в общих чертах…

— Так я тебе напомню не в общих. Во-первых, в случае убийства свидетель должен поклясться, что присутствовал и видел, как обвиняемый ударил, ранил и убил жертву. Ты видел, как каготка ударила своего жениха ножом?

— Я видел, как она смотрела на него! — неожиданно выкрикнул торговец. — Я знаю этот взгляд: в нем не было любви и супружеского почтения, одна корысть. Наверняка она уже крутит хвостом с кем-нибудь из его дружек!

— Что ты несешь?! — окончательно вышел из себя прево. — Какое это имеет отношение к делу, как она там на кого смотрела? Я повторяю свой вопрос: ты видел, как каготка ударила своего жениха ножом?

— Я видел, что она держала нож в руке!

— В чьей руке?

— В смысле «в чьей»? В чьей же еще руке она могла держать нож?

— Не юли здесь, старик! Отвечай прямо на мой вопрос: в чьей руке обвиняемая держала нож?

— Видимо, в своей, в чьей же еще?

— «Видимо» или держала?

— Видимо, держала… Мессир прево, почему вы не верите мне, а верите этой каготской девке?! Эти каготы, они же все лживы от рождения, проклятое Господом семя!

— Не пытайся свильнуть в сторону, лукавец! Итак, я продолжу. Если горожанин уличен в лжесвидетельстве, он подлежит публичному сечению плетьми на городских улицах. А сечение плетьми, как ты наверняка знаешь, относится к наказаниям бесчестящим. Посему лишает лжесвидетеля христианского погребения, молитв за его душу, а также возможности занимать какие-либо городские должности. Я слышал, ты метил в жюраты от скобянщиков, не так ли?

— Мессир прево, но я же ведь еще не свидетельствовал в суде! Почему же я лжесвидетель?!

— То есть ты не желаешь свидетельствовать и берешь свое обвинение назад?

— Если это возможно, мессир прево… я не знал про эти ваши инскрипции…

— Хорошо, — внезапно успокоился прево. — Если не желаешь более выступать обвинителем — можешь идти домой. Только заплати жолаж Виллему, за то, что он возился тут с тобой, пустобрехом.

Скобянщик поспешно отсыпал стражнику несколько денье, схватил с кровати свои пожитки и, суетливо протискиваясь между прево и дверью, выскользнул из камеры.

— Очередной болван, которому где-то что-то примерещилось, — устало произнес прево, провожая взглядом удалявшегося скобянщика. — Все равно пришлось бы отпускать ее. Как говорится, testis unus, testis nullus: один свидетель — не свидетель. Обвинение должно быть поддержано не менее чем двумя горожанами добрых нравов и достойного образа жизни. Мотай на ус, Виллем, ты ведь у нас недавно на этой должности — в будущем пригодится.

Усатый стражник почтительно кивнул, затем спросил:

— А что же делать с убийством? Ведь кто-то же зарезал того кагота?

— В кутюмах все сказано. А что не сказано в наших установлениях, сказано в соседских: Дакса, Базаса, Ажена.* Статья XXXIV кутюмов Бордо гласит: «Если несколько человек присутствовали при убийстве жертвы, которая получила одну рану, те, кто предстанут в суде и очистятся от обвинения клятвой, будут оправданы. Судья, если сочтет нужным, может арестовать и поместить в тюрьму подозреваемых. А те, кто не явится в суд и на клятву, будут признаны виновными».

[*Дакс, Базас, Ажен — крупные города Аквитании]

— Так а мне что делать? — не понял Виллем.

— Во-первых, сходи за Франсиском и сегодня после обеда принесите труп. Я еще раз опрошу каготку в присутствии убитого, потом приведем ее к присяге на посохе Святого Северина — и можешь отпускать.

— Мессир Ростеги, сегодня после обеда я обещал жене сходить за козьим молоком к евреям. Младшенький мой хворает третий день. Дозвольте завтра забрать тело?

— Хорошо, завтра — так завтра, только не затягивай. Во-вторых, сообщи Симону Солеру, чтобы прислал своего сынка и его дружков для клятвы. В-третьих, съезди в крестианарий к каготам, сообщи тем двоим, что были у церкви во время драки, чтобы тоже явились ко мне для очистительной присяги. Пока все. Ступай.

Стражник Виллем ушел, а прево остался стоять перед опустевшей камерой, обдумывая, как правильнее повернуть это, казалось бы, пустячное дело. Ведь оно вовсе не было таким простым, как он только что объяснил своему починенному. И ответ на вопрос Виллема «что же делать с убийством?» был вовсе не столь однозначным.

***

***

Проснулся Арно от странных звуков: как будто рядом натужно фыркала чья-то усталая лошадь. Открыв глаза, он не сразу сообразил, что происходит: к нему медленно приближалась перевернутая красная голова с опущенными руками и болтающимися вверху ногами. Арно тряхнул головой и резко поднялся. Затем, с облегчением выдохнув, произнес:

— Брат Бидо, я не знаю, что ты задумал и далеко ли собрался, но, право слово, на ногах ходить гораздо удобнее. Попробуй как-нибудь, тебе понравится.

Бидо, пройдя еще несколько ярдов на руках по поляне, ловко свернулся клубком, перекатился по земле, выпрыгнул вверх и встал на ноги. Затем, уперевшись руками в землю, изогнулся, словно арбалетная дуга, и перекувыркнулся в воздухе, гулко бухнув по земле босыми пятками.

Проснувшийся Мартен Грожан с раскрытым ртом взирал на кульбиты, выписываемые грузным телом бретонского здоровяка, в то время как Гастон и Керре продолжали безмятежно дрыхнуть на земле без задних ног.

— Бидо, да что происходит, черт тебя дери?! — не выдержал, наконец, Арно. — Кого ты собрался тут развлекать, белок диких?

Бидо прервал свои странные телодвижения и, шумно отфыркиваясь, ответил:

— Просто привычка. Вдруг еще пригодится когда.

— А, — догадался Арно. — Твои жонглерские штучки. У немцев выучился? Вечно они что-нибудь выдумают на нашу голову.

— Рутгер меня научил.

— Что за Рутгер?

— Он у нас за главного был. Из Страсбурга родом. Такие фокусы вытворял, даже я диву давался. Росточка небольшого, но такой жилистый весь. Подковы разрывал — что твои брецели* подсохшие.