— Ничего я не стаскивала, — нахмурилась Ариана. — Просто моего жениха убили перед церковью…

— Да ладно? Так это твой жених был? Мне уже рассказывал один посетитель… Так тебя сюда как обвинительницу посадили, до суда?

— Как это — «как обвинительницу»? — не поняла Ариана.

— Что тут непонятного? Обычно и обвинителя, и обвиненного сажают в тюрьму до суда, чтобы сохранить равенство сторон.

— Я этого не знала… — задумалась Ариана.

— Все остальное знала, а этого не знала? — усмехнулась Фераис. — Ладно, не дуйся. Так его зарезали? Прямо на паперти? И ты видела, кто это сделал?

Ариана покачала головой.

— Так а почему же ты сидишь тут? — не отставала от нее Фераис.

— Я не знаю. Какой-то глупый старик крикнул «биафора» и меня привели сюда.

— Всего один старик? Он хотя бы был горожанин?

— Наверное. Я не знаю.

— Одного человека мало для обвинения, тем более в убийстве. Нужны, как минимум, двое добропорядочных граждан. И, разумеется, мужского пола, — скривила губы Фераис.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросила Ариана.

— Жизнь научила. Когда-то у меня тоже был жених — ну или мне хотелось так думать. Его тоже убили незадолго до свадьбы. — Масляные глаза Фераис как будто слегка потускнели.

— Убили? Кто? — растерянно пробормотала Ариана.

— Не важно… бретонец один, жирное тупое животное… Надеюсь, ему за это показали «конопляное окно»*. Так и что же, привели тебя сюда, стало быть — а что сказал прево?

[*Петлю виселицы]

— Я мало что поняла, — призналась Ариана. — Я немного боюсь его.

— Не ты одна. Редкий упырь. Даже вина медокского не пьет, не говоря уж про повеселиться с девочками или метнуть кости. Кстати, я в этом клоповнике тоже оказалась по милости мессира Ростеги. Но это временно, долго я здесь не задержусь. Хвала Создателю, имеются люди и помогущественнее этого придурка.

— Я думала, он самый главный в городе, после мэра, — призналась Ариана.

— Да как бы не так! Тут у нас каждый второй — самый главный. Смотря в чем. Если говорить про судей, то есть четыре юрисдикции — знаешь такое слово?

Ариана неуверенно кивнула.

— Четыре юрисдикции, — продолжила Фераис, — городская, королевская, церковная и юрисдикция сеньоров. И еще юрисдикция главы дома. Жену там палкой поучить и тому подобное. Если брать городскую юрисдикцию, то первым идет этот самый Бернар Ростеги, кочергу ему в задний проход. Надеюсь, его скоро снимут и назначат другого жюрата. Слишком уж многим он встал поперек горла. Короче говоря, решения городского прево можно оспаривать перед судом мэра. Там заседает сам мэр, мессир Ренар де Бискай, а также всякие прюдоммы, саванты* и прочие юрисконсульты. Далее, королевская юрисдикция: это, во-первых, королевский прево, который сидит в Шато Ломбриер, и во-вторых, сенешаль Гиени, тоже из Шато. Этот — самый главный, выше него только английский король. Прево короля и сенешаль судят в основном дела об оскорблении Его Величества…

[*Прюдомм — почтенный горожанин, савант — ученый, эксперт]

— Но он же в Англии? — удивилась Ариана.

— Не важно. Оскорблением Его Величества считается измена, бунт, изготовление поддельной монеты и поддельных печатей. Кажется, так. А еще перед сенешалем можно оспаривать приговоры мэра или городского прево. Эй, ты вообще слушаешь меня?

Ариана задумчиво кивнула в ответ.

— Дальше идет юрисдикция церковная, — продолжила Фераис, — то есть дела, подсудные епископу собора Сент-Андре. Они, в основном, касаются лиц духовных или тех, кто совершил преступление на территории совте.

— А в Бордо есть совте?

— Конечно. Их три: собор Сент-Андре, аббатство Сен-Серен и аббатство Сент-Круа с прилегающими землями. Ах да, еще четвертое: особняк семьи Солеров на улице Новой. Хотя я не уверена, что это прям строго по закону, но обычно Солеры никого не выдают со своей земли. Тем более, из своей тюрьмы.

— А паперть перед церковью Сент-Круа считается совте?

— Наверняка. Это, конечно, тебе лучше бы мессира Эйкема спросить, он в этом деле дока, — заметив немой вопрос Арианы, Фераис пояснила: — Это авокадель наш, Мишель Эйкем. Тебе авокадель не положен, потому что ты не из города. Но так уж и быть, уступлю его тебе ненадолго. Он должен сегодня навестить меня после обеда. Насчет оплаты не беспокойся — потом сочтемся.

— Спасибо тебе! — обрадованная Ариана прижала сложенные руки к груди. — Но откуда ты все это знаешь, про все эти юрисдикции, прево и сенешалей?

— Ха… Я про них знаю гораздо больше, чем ты можешь себе представить, — ухмыльнулась Фераис. — Могу сделать так, что и ты узнаешь. Если захочешь, конечно.

— Ты собираешься рассказать мне про них? — не поняла Ариана.

Фераис громко расхохоталась в ответ:

— Не я, мой ангел, они сами. Они сами тебе все расскажут. О своих предпочтениях и прочем. Тебе лишь нужно быть послушной девочкой.

— Так ты… — До Арианы, кажется, начало доходить, чем занимается ее новая соседка.

— Договаривай уж, чего запнулась? — масляные глаза Фераис насмешливо скользили по лицу Арианы. — Макрель* — это ты хотела сказать?

[*Сводня, содержательница публичного дома]

Ариана молча кивнула.

— В яблочко, — усмехнулась Фераис. — Только я не из тех проксенетов,* что отбирают последнее у полуголодных арлоток.** Мои кошечки всегда накормлены и ласково мурлычут. Потому что крутят любовь не с обтруханными поденщиками, а с чистой публикой. У которой имеются и золотые экю, и вес в городе. Поэтому нас и не трогает всякая шелупонь вроде городских сержантов.

[*От греч. «посредник», здесь: в значении «сводня»]

[**Здесь: проституток]

— А как же прево? — заметила Ариана.

— Ничего, и на него найдется укорот! — уверенно заявила Фераис. — Здесь ему не Франция и не времена Людовика Святого.

— Ты про что это?

— За Луарой другие порядки, законы там жестче, чем здесь. Надутые северяне вечно строили из себя святош. Представляешь, у них, оказывается, невозможно изнасиловать публичную женщину! Был случай, когда одну арлотку изнасиловали монахи из местного монастыря. А Парижский парламент постановил, что изнасиловать проститутку невозможно. Ну не твари ли? — глаза Фераис заискрились от гнева. — Здесь, в Бордо, все по-другому. Следуя статье тридцать третьей наших кутюмов, тот, кто изнасилует публичную женщину, лишается городских привилегий, если только не изъявит желания жениться на ней.

— А кто такой Людовик Святой? — спросила Ариана.

— Лет сто назад был у франсиманов такой король, Людовик девятый своего имени. Так этот недоумок вообще решил искоренить «потерянных девиц», подчистую. Выгнать их из Парижа и отобрать все имущество, вплоть до платья. Хо! На два года и хватило его потуг. Говорят, даже Святой Августин с Фомой Аквинским учили, что профессия наша естественна и необходима, поскольку оберегает незамужних дев от приступов мужской похоти. Какой-то из этих гаденышей, правда, сравнил наше ремесло с выгребной ямой во дворце — но заметил при этом, что без этой «ямы» весь дворец утонул бы в нечистотах.

Щелкнул засов на двери, и в камеру вошел усатый стражник Виллем, все утро где-то пропадавший.

— О, доброго дня, мессир Виллем! — с ехидной улыбкой приветствовала его Фераис. — Как ваше драгоценное здоровье? Все ли пришлось по нраву вчера?

Заметно смутившись, Виллем пробормотал что-то невнятное в ответ. Затем втащил в камеру два новых матраца и отошел в сторону, пропуская вперед себя щуплого человечка с глубокими залысинами на веснушчатом черепе, напоминавшем огромное перепелиное яйцо. Человечек прошмыгнул внутрь камеры и кивком приветствовал Фераис:

— Заждалась меня? Увы, пришлось задержаться немного: столько суматохи вокруг этого приезда.

— Мое почтение, мессир Эйкем, — Фераис кивнула вошедшему как старому доброму приятелю. Судя по всему, это и был тот самый авокадель, о котором она говорила Ариане. — Что за приезд?