— Ну и что потом? — спросил Полин. — Надеюсь, вы не предлагаете попросту отпустить их… особенно мальчика.

— Ну, полагаю, мать его можно было бы отправить в монастырь, — предложил Джаван. — Хотя поистине нет никаких причин, почему бы ее и не отпустить на свободу. Что касается ребенка… его тоже можно было бы сделать послушником, если уж мы не можем выпустить его на волю. Однако необходимости держать их в заточении больше нет. Вы в них не нуждаетесь, чтобы обеспечить покорность Урсина. Впрочем, он и сам мог бы отправиться в монастырь. Насколько мне известно, он умеет читать и писать. Неужели ни одному из аббатств не может пригодиться хороший писец?

Добрых десять ударов сердца в комнате царило полное молчание. Джаван ощущал на себе давящий взгляд Урсина и молился лишь о том, чтобы тот согласился подыграть ему.

— Любопытное предложение, — неохотно признал Хьюберт после долгих размышлений. — Загадка мастера Ревана по-прежнему не дает мне покоя, однако прежде у меня не было времени заняться этим. Сейчас же вы предлагаете возможность полностью контролировать ситуацию. Кроме того, нам удастся испытать Ревана и его учеников, чтобы раз и навсегда определить, те ли они, за кого себя выдают. Я до сих пор не до конца уверен, что это не какой-нибудь замысел Дерини.

— Неужели вы все еще сомневаетесь? — Джаван не скрывал своего презрения. Вздохнув, он покачал головой, затем вновь устремил свой взгляд на Хьюберта. — Отлично, архиепископ. Я не возражаю, чтобы вы устроили очередное испытание для Ревана и его учеников. Меня заботит лишь эта женщина и ее сын. Позволите ли вы им отправиться к мастеру Ревану?

Покосившись на Полина, Хьюберт кивнул.

— Я подумаю. Ваше предложение кажется мне… любопытным.

— А Урсин?

Хьюберт задумчиво покосился на пленника, который старался делать вид, будто не прислушивается к разговору.

— Ты и впрямь умеешь читать и писать, Урсин?

Потрясенный, тот осторожно кивнул.

— Очень хорошо, — Хьюберт сцепил толстые руки за спиной, сделал шаг в сторону оконной ниши, где сидел Дерини. — Я задам тебе вопрос единственный раз и повторять не стану. Зная, что за судьба ожидает твою семью… судьба куда лучшая, чем ты мог бы надеяться, если бы не защита его величества… Действительно ли ты желаешь удалиться от мира и вступить в религиозную жизнь на положении брата-мирянина, дабы постараться заслужить прощение Господа за все свои многочисленные грехи?

Урсин сумрачно уставился на архиепископа. Поскольку он никогда не испытывал ни малейшей тяги к монашеской жизни, то едва ли перспектива сия казалась ему особо привлекательной, однако после трех лет одиночного заключения даже замкнутое существование в стенах аббатства могло показаться пленнику настоящим раем. Джаван знал, что рискует жизнью Урсина, ибо нет ничего проще, чем подстроить несчастный случай со смертельным исходом для бывшего Дерини, едва лишь тот выйдет из-под защиты короля; но Джаван надеялся, что Урсин не навсегда останется в монастырских стенах. Устроить ему побег из обители будет куда проще, чем из Ремутского замка… если только он проживет достаточно долго, чтобы было кого спасать. Но, впрочем, если вспомнить историю, то ведь и отца самого Джавана некогда похитили прямо из кельи в аббатстве…

— Я думаю… такая жизнь станет для меня утешением, ваша милость, — наконец выдавил Урсин, и Джаван смог перевести дух. — Все эти годы я вел преимущественно созерцательное существование, и для меня величайшим благом будет возможность сделать наконец что-то полезное.

С этими словами он опустил глаза, как и положено пленному Дерини, и Хьюберт, довольный, кивнул.

— Надеюсь, что знаком твоей благодарности будет примерное поведение, — заявил он. — Что ж, отлично, в качестве любезности его величеству я подберу подходящее религиозное учреждение и попрошу аббата принять тебя туда как брата-мирянина, дабы остаток дней своих ты провел в покаянии, созерцании и труде на благо всей братии. Со временем, надеюсь, тебе даже удастся заслужить их одобрение и прощение всех грехов. Однако есть несколько условий. — Джаван внутренне напрягся, и Хьюберт продолжил: — Ты подчинишься распорядку монашеской жизни как это будет решено аббатом, капитулом и уставом ордена. Учитывая уникальность твоего положения, аббат будет иметь над тобой полную власть жизни и смерти, однако если ты будешь проявлять покорность, с тобой обойдутся по справедливости. И, разумеется, тебя будут продолжать испытывать мерашей. Готов ли ты принять эти условия?

Урсин с печалью взглянул на спящего сына, на жену, затем склонил голову. Цепи его кандалов негромко звякнули, лишь подчеркивая безысходность положения.

— Я согласен на все, ваша милость, — прошептал он. — Да и что мне остается? Молю лишь, чтобы Господь был милосерден к моей жене и сыну, ибо я ничего больше не могу для них сделать. Да будет на все воля Божья.

— Аминь, — провозгласил Полин.

— Аминь, — почти весело повторил Хьюберт. — Конечно, не думаю, чтобы ты ощутил в себе истинное религиозное призвание, ибо мы давно уже подозреваем, что Дерини неспособны на это. Однако труд во искупление грехов будет полезен для твоей души.

Однако их с Полином доброта не простерлась настолько, чтобы позволить Урсину попрощаться с семьей. Нетерпеливо дернув подбородком, Хьюберт велел Лиору поднять Урсина на ноги, и тот поволок его к дверям.

Лишь один-единственный раз сумел Урсин обернуться через плечо, прежде чем оказался в коридоре и Лиор со стражником поволокли его в камеру… Но на сей раз его хотя бы не одурманили никакими снадобьями, как делали в прошлом. Когда Урсина увели, Ориэль вновь занялся его семьей, уложил спящего мальчика на кровать у стены, а затем дал мысленную команду его матери также погрузиться в сон. Когда они вышли из комнаты и стражник запер дверь, Целитель немедленно удалился вместе с Карланом и Гискардом, тогда как Джаван обернулся к Хьюберту и Полину.

— Я хотел бы продолжить этот разговор как можно скорее, — объявил он. — Говорят, что мастер Реван зимует в холмах у Валорета, и вновь объявляется лишь к Пасхе. С первой оттепелью я вышлю на север гонцов, чтобы они отыскали его.

— Да, но будем действовать по порядку, сир, — возразил Хьюберт. — Мастер Урсин, кажется, пожелал испытать монашескую жизнь. Ваше величество хотели бы отправить его в какое-то определенное аббатство?

— Полагаю, архиепископ, с этим вопросом вы справитесь гораздо лучше, — нейтральным тоном отозвался Джаван. — Вашей милости лучше знать, в каком из монастырей больше нуждаются в писцах.

— Гм, да. Однако поскольку мастер Урсин никогда прежде не служил писцом, то ему сперва нужно будет пройти курс обучения, и, кроме того, остается вопрос надлежащего духовного наставника для Дерини, — он покосился на Полина, затем вновь на короля. — Думаю, что… да, аббатство в Рамосе. Надеюсь, ваше величество с любовью вспоминает это место. Согласен, дисциплина там строгая, но я твердо верю, что дисциплина есть необходимая основа для здравого духовного развития. Урсина можно будет отправить туда в то же самое время, когда семья его поедет на север к мастеру Ревану… если только ваше величество не возражает.

— Нет, все очень хорошо, — отозвался Джаван. — Благодарю вашу милость за подобное проявление пастырской заботы, даже по отношению к Дерини. Надеюсь, мастер Урсин докажет, что достоин предоставленной ему возможности оправдаться в глазах Господа и Церкви.

На самом деле, выбор архиепископа взволновал Джавана, и тот раздумывал над этим вопросом пока шел в свои покои вместе с Карланом и Гискардом, гадая, не приблизил ли этим решением смерть несчастного Урсина. Мало того, что дисциплина в Рамосе действительно была весьма строгой, однако настоятель, обладающий всей полнотой власти над Дерини, будет иметь неограниченные возможности налагать на него любые кары, дабы спасти душу кающегося грешника.

Самое меньшее, чего мог ожидать Урсин, это строгих постов и частых телесных наказаний. Кроме того, как инструмент запугивания, под маской пастырской благочестивой заботы, кровопускание не имело себе равных. Насколько Джавану помнилось, Устав не требовал, чтобы братья-миряне подвергались этой процедуре… однако стоило лишь вспомнить отца Фаэлана, чтобы убедиться, насколько гибок может быть орденский Устав, когда это нужно настоятелям. Тем не менее, рискнуть все же стоило, ибо даже такое решение давало надежду на спасение.