Артемас ловко вытащил пистолет, щелкнул предохранителем и с каменным выражением на лице прицелился.

— Это единственный способ смыть твой позор, — хладнокровно бросил Артемас.

Он спокойно выдержал изумленный взгляд отца, в котором на миг застыли замешательство, отвращение и страх. Артемас, не повышая тона, продолжил:

— Странно, что мать полюбила тебя. Видимо, только потому, что была так же больна, как и ты. Разве ты достоин чьей-нибудь любви? Лишь она могла родить от тебя детей, не задумываясь об их будущем, да еще шестерых!

— Не стреляй, — проговорил отец дрожащим голосом. — Ты же наш сын.

— Да, к сожалению. Но можно попробовать забыть об этом.

— Чего ты добиваешься? Чтобы я признался в том, что я эгоист? Черт побери, мальчик, это же и в самом деле так, как, к примеру, правдой являются и наши заслуги. Успех нашей семьи способствовал процветанию страны. Благодаря нам она существует. Мы заслужили свой статус и власть. Неужели ты не понимаешь, что для нас закон не писан?

— Ты ничего не создал.

— Я унаследовал власть вместе с молоком матери. И ты тоже. И девчонки, подобные той, с какой мы развлекались, — для нас ничто, пустой звук. Да мы можем купить таких тысячи! Раз можно получить все, что пожелаешь, так почему бы не взять это?

Артемас задыхался от презрения и горечи, в груди полыхало пламя жгучей ненависти, и наконец, стиснув зубы, произнес:

— Ты не получишь все, что хочешь, потому что это тебе не принадлежит.

Он медленно снял курок с предохранителя.

Отец в ужасе отшатнулся:

— Черт возьми, ничего не понимаю! Ты ждешь моих извинений?

Он опустился на колени; его била дрожь. Артемас целился прямо в покрытый испариной лоб отца, и вдруг в голове пронеслось: «Ты выше этого».

Сын почувствовал свое духовное господство и превосходство и спокойно опустил руку.

— Не стоит мараться. Ты для меня уже умер.

Крейтон Коулбрук чуть было не рухнул без чувств.

— Я знал, что ты не сможешь, — заверещал он противным голосом — Кишка тонка!

Артемас улыбнулся и направился к выходу.

— Кишка тонка, — донеслось ему вслед. — И твоя мать со мной согласится.

Артемас облегченно распахнул дверь. Он был свободен.

На следующий день, в холодное утро уик-энда, когда солнце заблестело на свежем снегу, в город вернулся дядя Чарли со своей маленькой женой, похожей на мышку, и двумя насмешливыми дочерьми.

Джеймс уединился в спортивном зале, со злобой намолачивая боксерскую грушу. Элизабет забилась в угол маленькой спальни, играя в куклы, которых она называла «мои бедные детки». Им всегда угрожали воображаемые монстры, и она пугала чудищ загадочной фразой: «Вот пойду позову Артемаса».

Кассандра украдкой ела мороженое, притаившись в укромном местечке. Внизу, в комнате управляющего, в такт песенкам из мультфильмов перед телевизором прыгала Джулия. Наступало время ленча, а Майкла нигде не было.

Дети наконец собрались в столовой, и Артемас вытащил книгу Робинсона «Швейцарская семья».

— Давайте еще раз перенесем чтение, — предложил Джеймс.

— Почему?

— Да потому, что это книга о счастливой семье, проклятие! — И, смягчившись, добавил: — Потому что она хороша лишь тогда, когда все вместе, а Майкла нет.

— Я видела его на улице час назад, — робко вмешалась Элизабет. — Он предупредил, что пойдет в лес искать красивые сосульки.

Артемас отложил книгу и тотчас накинул пиджак. У болезненного двенадцатилетнего мальчика причуд хватало. Дом дяди, забитый английским антиквариатом и гротескными скульптурами викторианской эпохи, угнетал Майкла. Он предпочитал лужайку и лес вокруг дома. И хотя эта часть Лонг-Айленда быстро заполнялась торговыми центрами и новыми жилыми домами, еще оставалось достаточно места для леса, скрывающего великолепные поместья, и ощущался дух джентри [11], беззаботных владельцев, мчавшихся верхом на чистокровных скакунах по звуку охотничьего горна.

Выбежав на старую террасу, Артемас увидел Майкла, бредущего по снежной поляне, качаясь из стороны в сторону. У старшего брата екнуло сердце, как только он заметил неестественную походку парнишки, пиджак нараспашку… Он ринулся ему навстречу и остановился как вкопанный, увидев темные пятна от паха до колен на коричневых брюках Майкла. Невидящим взглядом мальчик смотрел на Артемаса и бормотал:

— Я сам пошел. И у-увидел… и я не смог помочь…

Он внезапно упал без чувств. Артемас похлопал его по щекам, ласково спросил:

— Что, Майк? Что ты увидел?

— От-тца, — еле выдохнул Майкл.

— Где?

— На д-дереве. Б-большом дереве со с-скамьей.

Артемас прижал хрупкое тельце к груди и поспешил к дому. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.

— Что он там делал?

Майкл уставился в одну точку:

— Висел.

И потерял сознание.

Артемас передал его Джеймсу с просьбой вызвать врача, и приказал остальным не разбегаться, а сам кинулся в лес. Увидев отца, он не смог справиться с приступом рвоты.

Окровавленный, распотрошенный труп был привязан к дереву цепью.

Полицейский участок Артемас представлял как полутемную комнату с тусклой лампочкой над головой и мясистыми, жующими сигары здоровяками с кобурами под мышками. Но сейчас он вместе со своим адвокатом находился в комнате для допросов с гладкими зелеными стенами, двое докучливых следователей расхаживали перед ним взад-вперед. Измученный и эмоционально истощенный, глядя на слепящие лампы дневного света, он вспоминал лишь солнечные блики на том, что осталось от отца.

— Давай, сынок, расскажи нам, — допытывался один из юристов, склоняясь над столом и сверля Артемаса взглядом. — Ты ненавидел его. Пару месяцев назад пробовал вышибить из него мозги прямо средь бела дня. Вчера ты угрожал ему пистолетом. Об этом мы узнали от твоей матери, отец ей все изложил по телефону.

— Если бы я намеревался его убить, то я бы так и сделал еще тогда.

К Артемасу подскочил второй следователь.

— Ты не дурак, чтобы убивать его перед свидетелями. Ты выжидал. Утром ты пошел в отель, где остановился твой отец По записям в книге обслуживания комнат установлено, что он завтракал в восемь, и в одиннадцать, когда входила горничная, он еще был неодет. Думаю, ты назначил отцу встречу. Видимо, выстрелил ему в затылок, и не из револьвера твоей бабушки, а совсем из другого пистолета, который нам, вероятно, удастся отыскать.

Первый следователь присел на краешек стола и придвинулся к Артемасу:

— Он умер, когда ты тащил его по лесу между поместьями твоего дяди и де Гудов. Думаю, тебе не составило труда это сделать, судя по школьным рекордам.

Адвокат не выдержал и воскликнул:

— Но нет ни одной прямой улики, которая бы подтверждала причастность этого молодого человека к убийству.

— Зато имеется масса косвенных доказательств, и стоит только сопоставить, как возникает формальное обвинение.

Адвокат недовольно фыркнул:

— А как насчет де Гуда? Отец погибшей имеет более веские причины желать смерти мистера Коулбрука.

— Не впутывайте его в это дело. — Артемас многозначительно посмотрел на адвоката. — Я не буду голословно обвинять кого бы то ни было.

В памяти всплыло разъяренное лицо отца Сьюзен.

«Уж я постараюсь, чтобы вы с отцом заплатили за это».

— Естественно, мы зададим вопросы и де Гуду, — кивнул один из следователей. — Но позвольте вернуться к нашему сценарию.

Он облокотился на стол и подпер рукой подбородок. Прищурившись, уставился на Артемаса:

— Ты положил труп старика у дерева, забросил тяжелую пятнадцатифутовую цепь, сделал небольшое ожерелье для дорогого папочки и повесил его подобно трофейному оленю.

— Пожалуйста, от ваших домыслов меня тошнит, — вмешался адвокат. — Молодой человек прошел через ад…

Следователь продолжил:

— Потом взял нож и вспорол труп от груди до яиц, отрезал их и засунул в карман пальто.