Артемас хотел успокоить ее, пообещать, что обязательно когда-нибудь все восстановит, выкупит для нее ее землю, даже если на это потребуются годы терпеливой осады мистера Эстеса. Но сейчас она ему не поверит.

Он молча двинулся вперед по узкой тропинке вдоль северной стороны озера. Она поспешила за ним.

Теперь они оказались в сосновой чаще, простирающейся от конца террасы до озера. Слышно было лишь мягкое шуршание ног по ковру сосновых иголок. Он как зачарованный возвращался в этот утраченный мир.

Каменные ступени от старости почти вросли в землю, но тем не менее круто поднимались почти у самого входа на балюстраду. Террасные фонтаны, представлявшие теперь жалкое зрелище, неясно вырисовывались в чаще.

Перед ними неожиданно оказались каменные ступени с урнами по сторонам, ведущие к лоджии. Артемас остановился на нижней ступеньке, а Лили поднялась выше и оказалась вровень с ним. Коснувшись его рукой, она ощутила его разгоряченное тело. Казалось, девушка не заметила пугающего сближения или просто решила проигнорировать.

Глядя вверх на пещерообразную веранду и высокие каменные колонны, она мягко заметила:

— Бабушка рассказывала мне истории о здешних рождественских карнавалах. Твои прародители приглашали всю округу. Привозили хор — что-то около ста певцов, — и если было жарко, хор обычно стоял за дверьми, на этих ступенях. Впечатление было такое, словно пели горы.

Лили взбежала на несколько ступеней вверх и повернулась. Печаль, которая, казалось, навсегда поселилась в ее глазах, сменилась удовлетворением.

Артемас быстро поднялся и встал рядом. Яркая местность не была детской фантазией; от панорамы гор и глубокого неба вокруг захватывало дух.

— Я тебе завидую, — буркнул он. — Ты так долго наслаждалась этим.

— У тебя еще все впереди. И все это твое.

Ее временное очарование исчезло; она помрачнела и сникла. Артемас взял ее за руку и потащил вверх по ступеням:

— Покажи, как ты проникала в пальмовую комнату.

Она бросила на него испуганный взгляд:

— Забиралась на основание, потом шла по краю вдоль стеклянных стен.

— Покажи.

Они быстро прошли по мраморному полу лоджии, оставляя за собой грязные следы. По узким каменным лестницам спустились туда, где раньше простирались цветущие сады, а теперь находились заросли сосен, поросших глицинией. Вдали показалось неясное очертание особняка, открылось крыло дома, где находилась пальмовая комната. Парящие стеклянные окна высились над поясом истлевшей фанеры. Основание особняка, как она и говорила, действительно образовывало небольшой выступ.

— Вот здесь.

Они остановились у фанерного листа, определив по цвету, что он прибит позже.

— Думаю, мы сможем отодрать эту фанеру, — сказал Артемас.

Она сверкнула глазами.

Прежде чем он помог ей — словно она нуждалась или хотела этого, — Лили ступила в глубокую расщелину между камнями и поднялась на широкий уступ на уровне их голов, нетерпеливо потянула за край листа. Артемас взялся с другой стороны.

Они дружно рванули, и фанера, треснув, сломалась там, где были вбиты гвозди.

— Не огорчайся, старина. — Лили вполголоса обращалась к особняку как к живому человеку. — Мы поставим заплату на место на обратном пути.

Из темноты пахнуло сыростью. Сердце Артемаса неожиданно заныло, когда луч солнца упал на фонтан посредине. Сквозь разбитое окно они проникли внутрь, не наклоняясь.

— Здесь все так и осталось. — Лили с удовлетворением кивнула на остатки пальмовых кадок на полу, на фонтан с херувимом, с грязными потеками от дождей, на огромные треснувшие керамические горшки. Лили присела на корточки и смела грязь с белой плитки, декорированной голубыми ивами.

Тупая боль вздымалась в груди Артемаса.

— Помню, здесь было много растений и мебели для сада, пальмы достигали потолка, а фонтан еще работал. Бабушка разводила в нем золотых рыбок. Были также длиннохвостые дрессированные попугаи, они светились в моих руках.

— Здорово! Но мне все равно здесь нравится, даже сейчас.

Артемас встал на колени, провел пальцем по плиткам. Одна из них закачалась; он извлек ее:

— Хочешь оставить на память?

Она посмотрела нежными потемневшими глазами, такими голубыми, как цвет на плитке. Невидимая стена между ними совсем исчезла; они сблизились так, как еще ни разу не сближались.

— Нет, ее место здесь, — мягко возразила она, взяла плитку и аккуратно вставила ее обратно. — Ты помнишь историю, которую моя мать рассказывала об ивах? О том, как все происходило?

— Конечно.

— Я прочла все о «Голубой Иве» Коулбрука. Штудировала марки фарфора по книгам из библиотеки. Пишут, что семейство «Голубая Ива» хорошо известно. Знаменитые английские гончары научились этому и другим восточным мотивам в дизайне фарфора за несколько лет. Старший Артемас, должно быть, знал, что американцам это никак не удавалось.

Артемас пожал плечами:

— Во всяком случае, он был честолюбив и умен.

— И в самом деле, — ехидно заметила Лили. — Пронюхав, что американцы хотят «импортировать» «Голубую Иву», поскольку она изысканнее, он договорился с капитаном английского корабля о доставке своего фарфора со штампом «Англия» под торговой маркой на север, где его продавали по ценам более низким по сравнению с подлинниками. И так он обманывал людей многие годы.

Артемасу не понравился ее обвинительный тон.

— Народ считал, что покупает прекрасный английский фарфор по умеренной цене. Старший Артемас был англичанином. Так что все это не такой уж страшный обман.

— Я всегда верила, что старший Артемас, создавая «Голубую Иву», черпал свое вдохновение у моей прапрапрабабушки и ее ив, но, может, он просто проявил деловую изобретательность. Может, это вовсе и не было сентиментальностью.

— Нет, — возразил Артемас. — Они были женаты. Она умерла, когда появились их дети. Все это исторические факты. Он любил ее, и у него, по всей видимости, возникло желание увековечить ее память. Бабушка всегда говорила, что фарфор Коулбрука обязан своему рождению Элспет Маккензи.

— Но это просто легенда. Хочется верить, что ивы были даром таинственного духа гор в образе старика. Деревья — ботанические мутанты, и Элспет, вероятно, выменяла их у какого-нибудь пришлого коробейника.

— Я предпочитаю версию твоей матери.

— Почему? С таким характером, как у тебя, это довольно банально.

Он совсем разозлился:

— У меня свои капризы.

Артемас прошелся по широкому бордюру фонтана, потом медленно огляделся по сторонам и наткнулся на ее меланхолический взгляд.

— Здесь нужен управляющий, — произнес он тягуче. — Тот, кто удержит духов. Там, за старыми конюшнями и оранжереями, стояло несколько гостевых коттеджей. Что-нибудь от них осталось?

— Крыши провалились, окна выбиты, хотя стены еще стоят.

— Хорошо бы восстановить один из них. Лили, я подарил бы его тебе. Он стал бы твоим навсегда — я закрепил бы его за тобой. И немного земли…

— Нет, Она подбежала к фонтану, запрокинув голову, раскрасневшись от злости и чуть не плача:

— Тогда я чувствовала бы себя здесь служанкой. Мои родители были слугами у Коулбруков, но я не хочу.

— Клянусь, я не это имел в виду.

— Знаю.

Она гордо вскинула голову и села на бордюр. Артемас опустился рядом.

— Я только хотел сделать тебе подарок, — объяснил он. — В знак того, что объединяло наши семьи, в связи с тем, что ты потеряла, потому, что дорожу твоей дружбой наконец.

Она молча почистила ботинки друг о друга, стирая годовалую грязь.

— Может, ты уже сделал это, всего лишь вернувшись. Артемас кашлянул.

— Я хочу, чтобы ты здесь… Я хочу, чтобы ты жила здесь.

— Несмотря на то что я вынуждена уехать, в один прекрасный день я обязательно вернусь. И ты также.

Всегда раздельно, с кем-то другим… Она может полюбить кого-то, выйти замуж. И он ничего не сможет ни сделать, ни помешать. Слова, готовые вот-вот сорваться с языка, так и не были произнесены. Он массировал виски, представляя, что заключает ее в объятия.