В спортзале повисла тишина. Прекратили разговор и подошли к борцам Стариков с Маркиным. Над борющимися склонился судья Костюхин, наблюдая за дальнейшей проводкой болевого приема.

Корот крутил руку. На ее вздутых мышцах проступили узлы сухожилий, вспухли темные вены. Как стрелка секундомера, подрагивали напряженно раскинутые ноги.

— Сдавайся, Вовка! — выдохнул Корот.

Донсков повернул к нему лицо, и столько боли и злости выразил его взгляд, что Корот промычал от досады и сильнее нажал на руку соперника.

Вывернутая рука Донскова, сбалансированная отчаянным противодействием мышц, замерла в одном положении. Казалось, еще немного — и Корот выломает кисть из локтевого сустава. Маркин шагнул к ковру, но полковник Стариков предупредил:

— Минутку! Есть судья.

А Костюхин не торопился останавливать схватку, как борец он почти физически ощущал адскую боль Донскова.

Донсков молчал. Время шло. Костюхин не объявлял победителя, ждал, когда побежденный застучит ногой по ковру, признавая свое поражение. Корот сцепился глазами с противником, липкие потеки пота ползли у того по бурым щекам. Более тридцати курсантов Корот играючи положил или заставил сдаться и боялся встречи только с этим. И вот победа. Явная победа. Это слово должен сказать судья. Корот взглянул на Костюхина. Тот моргнул: «Дави!» Корот удивленно смотрел на него, ослабляя нажим. Донсков быстро выгнул спину, подобрал под себя колени, спружинил правую ногу. Корот напряг мышцы. Но было поздно: Донсков оттолкнулся. Ступни, затянутые в белые тапочки, взвились в воздух. Крутнувшись на голове, он перевернулся, встал на колени, пойманная на прием рука соперника оказалась у него на груди. Ребром правой ладони он сильно ударил по напряженному плечевому бугру Корота, и тот на миг расслабился. Этого было достаточно, чтобы Донсков вскочил, вскинул его руку на свое плечо, и грузное тело Корота поднялось в воздух. Классический бросок через плечо, если бы… если бы Донсков не сделал преднамеренный шаг в сторону. Совсем маленький шаг. Почти незаметно он развернулся и сошел с ковра. Брошенный Корот упал не на мягкий мат, а ударился о деревянный пол, крякнул. Костюхин бестолково метался около лежащего курсанта.

Маркин послал кого-то за врачом, отчужденно посмотрел на понурившегося Донскова, на его руку, висевшую плетью, и пошел к выходу. За ним полковник Стариков, укоризненно покачивая головой.

— Нарочно ударил об пол? — не то спросил, не то пояснил он Маркину.

— С Костюхиным придется серьезно поговорить… Старший лейтенант, прошу ко мне!

Костюхин подошел.

— Вам не кажется, что схватку надо было прекратить раньше?

— Я выполнял задачу, поставленную вами, товарищ комиссар. В поединке рождался чемпион. Спортивный термин мы получили от англичан. Чехов считал слово «чемпион» неприятным, новомодным; на самом деле слово очень древнее, происшедшее от латинского «компио», что означает «воин, боец, гладиатор». Гладиатор!.. О каком же конце схватки могла идти речь, если не было убедительной победы? А шишки заживут.

— Вы оценили эрудицию старшего лейтенанта, товарищ полковник? — обратился Маркин к Старикову.

— Я думаю, вечером он продолжит нам лекцию. Пока свободны, старший лейтенант!

Они пошли на стрельбище, откуда слышались короткие, в два-три патрона автоматные очереди. Курсанты экономили патроны и вырабатывали «десантный почерк», по которому должны были узнать друг друга в ночном бою.

К вечеру стало известно, что при прыжках с парашютом на точность приземления первое место занял Борис Романовский. Он затянул открытие купола на шестнадцать секунд и опустился точно в центр контрольного круга.

— Ты понимаешь! — теребил он лежавшего на кровати Донскова. — Понимаешь, как все получилось? Летчик сказал: «Приготовиться!» Я вылез на крыло. А он рано дал команду. Очень рано, понимаешь? Летим и летим. Сколько, думаю, я буду торчать дураком над пропастью? Да и холодно. И махнул вниз. Услышал, как летчик крикнул: «Рано сиганул, раскоряка. За аэродром унесет!» Кольцо дернуть охота, поскорее раскрыть зонтик, да мешает мыслища, что наполнится парус ветром, улечу за границу аэродрома, засмеют ребята и группу подведу. Пока думал, смотрю, а землица уже по лбу хлопнуть хочет. Дернул кольцо! Шарик тут как тут, под ногами! И врезался я в круг пятками, аж пыль столбом!

— С закрытыми глазами, — глухо сказал Донсков.

— Малость с закрытыми, — вздохнув, подтвердил Романовский. — А приз вот… жетон. Первое место.

Донсков лежал, уткнувшись лицом в подушку.

Циклон повесил над Саратовом черные, тяжелые тучи. Они набухали и с треском рвались над городом. Вода безостановочно лилась с неба, косо и жестко била в стены домов, бурлила в оврагах и дорожных выбоинах. В середине дня в кабинете батальонного комиссара Маркина царил полумрак. Полковник Стариков поднялся из кресла, включил освещение. Лица командиров, сидевших в комнате, посветлели и будто повеселели. Полковник улыбнулся:

— Ну, в конце концов, мы придем к решению? Ведь для выполнения задания нужно всего шесть человек! Сидим час. Может, все-таки назовете людей, капитан Березовский?

— Я уже говорил. Курсанты полностью не закончили программу и к выполнению боевых полетов не совсем готовы. Посылать — крайний риск.

— Уж очень мрачно.

— Вы спрашиваете, товарищ полковник, я отвечаю. Если будет приказ…

Приказ был: послать через линию фронта аэропоезд с боеприпасами и продовольствием для обеспечения предстоящего рейда по немецким тылам партизанского соединения генерала Ковпака. Для выделения лучших экипажей на совещание пригласили всех командиров планерной школы, и здесь полковник Стариков встретил неожиданное противодействие командира отряда Березовского. Тот предлагал послать не курсантов, а командиров. Но в приказе командования подчеркивалось: чтобы не срывать дальнейший ход боевой подготовки в авиашколе, к полету допустить только одного командира. Стариков не хотел грубо нажимать, надеясь на поддержку комиссара Маркина, временно замещавшего начальника школы, но комиссар пока молчал.

— Считайте, что приказ у вас в руках, капитан Березовский. Выделяйте людей! — с легким раздражением приказал Стариков и опустился в кресло, всем видом показывая, что совещательная часть окончена. Он с минуту мрачновато разглядывал командиров, пока не увидал поднявшегося со стула лейтенанта Дулатова. Поощрительно улыбнулся ему.

— Если уж решено, берите мою группу! — сказал лейтенант. — Товарищ комиссар как-то говорил о воспитании в курсанте желания к риску, так многим моим ребятам приказывать не надо, они пойдут на любое задание с удовольствием, не жалея жизни.

— Умереть, Дулатов, иногда легче, чем выполнить приказ — негромко произнес Маркин. — А нам нужно выполнить. Желание риска — далеко не все. У ваших курсантов нет главного: права на риск! Да, да, права! Когда командир вызывает бойцов на опасное задание, бывает, весь строй делает шаг вперед, но командир отбирает только имеющих право на риск. Не каждого отчаянного, храброго можно послать на серьезное задание, а только того, в ком с отвагою уживаются и другие качества, позволяющие верить, что человек успешно выполнит приказ. В отношении ваших курсантов, Дулатов, лично у меня такой уверенности пока нет… Но мы найдем людей. Завтра, товарищ полковник, шесть пилотов будут готовы. Фамилии капитан Березовский сообщит вам вечером. Так, Антон Антонович?

— Хорошо. Только ведущим группы…

— Конечно, пойдете вы, — прервал его Маркин. — А лейтенант Дулатов повезет курсантов в колхоз «Красная новь». Поможете селянам, у них рук не хватает. А через час на вокзал придет эшелон с ранеными из Сталинграда — тоже поможете санитарам…

Вечером он вызвал в кабинет курсанта Донскова.

— Здравствуй, Владимир, садись. Секретарь парторганизации части, где служил твой отец, прислал письмо. Для тебя… Конверт один, извини, я прочитал. На.

«Парень крепкий, — думал Маркин, пока Донсков читал. — Держись, сынок, держись! Труднее будет матери. Ее нужно подготовить. Кто это сделает? Я? Может быть, сам Владимир? Нет, я не могу, не имею нрава уйти от этого. Сколько мы с ней знакомы? Те годы нужно брать один за три! Жизнь не кормила ее с ложечки…»