— Хорошо пели саами? — спросил Донсков Наташу, когда они летели уже над лесотундрой.

— Слов не поняла. Жалобно очень. Даже плакать хоте лось.

— О раненой птице пели. Аслак сказал, что переживали о нас, вот на ум такая песня и пришла. Тебе понравилось у них?

— Я второй раз в Маточном. А понравилось ли? К ним привыкнуть надо, Владимир Максимович.

Вертолет шел над массивами смешанного леса. Из него еще не везде ушел туман. Клочья тумана кое-где запутались меж елей. Полосы света прошивали насквозь сырые волоклистые извивы, они нехотя тянулись ввысь, постепенно истаивая.

Свободная от вахты за штурвалом Наташа посматривала вниз, лениво скользя взглядом по вкрапленным в лес кольцам, неровным треугольникам, извилистым лентам тумана, и думала о своем. Полет по «Серебряному кольцу» заканчивался. Он принес немало впечатлений. Она поняла, что школа летного мастерства, пройденная в аэроклубе, учебно-тренировочном центре и немного в производственном отряде ГВФ, научила только азбуке полета. Ей вспомнилось выступление одного литератора, объяснявшего многозначность и глубину слова «писать»: пишет ученик средней школы сочинение на заданную тему, и Лев Толстой «Войну и мир» тоже писал. Наташе стыдно было за свой ученический почерк, и в то же время она радовалась, что попала в подразделение, так непохожее на другие, в отряд умельцев, где каждый пилот — своеобразный характер, и это чувствуешь не только в жизни, а даже в любом элементе техники пилотирования. Она не раз видела, как резко гоняет в небе машину Антон Богунец, при этом соблюдая точнейшую координацию движений, и вертолет будто вытягивался, стараясь походить на истребитель. Летая с Батуриным, она заметила, что тот в визуальном полете совсем не смотрит на приборы, но чувствует любую фальшь в поведении винтокрылого аппарата. В летчике столько энергии и воли, что машина подчиняется ему безропотно, старается угодить властному хозяину. А вот Донсков нежен. Его пальцы на ручках управления мягки, ласковы. И вертолет, наверное, чувствует в нем не хозяина, а друга. Как уверенно приближался вертолет к земле в тумане, дрожал, но шел точно, осторожно, стараясь не подвести человека. И Наташа заметила: после трудной посадки, спустившись из кабины на землю, Донсков ладонью погладил горячий капот двигателя. Случайно именно в этот момент затрещал, охлаждаясь, выхлопной патрубок, но Наташе показалось, что вертолет удовлетворенно ответил на ласку.

— Там парашют! — вдруг закричала Наташа.

— Чего вопишь? — не понял Донсков.

— Мы пролетели! Там, в ельнике, красный парашют! Поверните, Владимир Максимович!

— Дремала, наверное, да, Наташа?

— Да нет же, нет! Ну, разворачивайтесь! — И девушка сама взялась за штурвал. Донсков не препятствовал, хотя улыбался иронически.

— Говоришь, красное пятно видела? А это не клок земляники?

— Сначала пятно. Сразу не сообразила. Потом поняла — парашют!

— Уже минуту летим обратно.

— Вот тут, вот тут, в этом районе! И, по-моему, рядом с парашютом стоял человек!

— Ишь ты, под соснами и человека разглядела.

Наташа ввела машину в неглубокий разворот. Выполнив первую четверть виража, они увидели красный купол парашюта, зацепившегося за верхушку кривой сосны. Рядом стоял медведь. Услышав вертолет, он поднялся на задние лапы, вскинул морду. И Донсков разглядел почти под ним человека — руки раскинуты, словно обнимает землю, ноги согнуты в коленях и лежат одна на другой. Донсков вырвал у Наташи ручку управления, завалил глубокий крен и со снижением бросил вертолет вниз. Семитонная масса железа с воем и грохотом понеслась к земле. Медведь присел на четвереньки, бросился наутек. Почти коснувшись верхушек деревьев, вертолет взмыл, оставив в лесу раскатистый гул.

— Что будем делать?

— Садиться!

— Ты что, девочка, вертолет на сосны наколоть хочешь?

— Полянка…

— Heт здесь полянок!

— А вон, слева…

— Болото!

— Не улетать же?

— Думай!

Замкнув большой круг над лесом, пилоты не нашли места, где бы вертолет мог притулиться. Вернулись. Человек около сосны лежал в той же позе.

— Может быть, он уже мертвый?

— Без предположений, Луговая! — сухо оборвал Донсков. — Будем садиться.

Донсков уже решил куда. В лес между деревьев. Уже пожертвовал винтом, который разлетится вдребезги, коснувшись толстых веток. Разлетится винт, но останутся человеческие руки и… аптечка, богатая аптечка спасателей.

Наташа стала отстегивать привязные ремни.

— Ты куда?

— Зависните, Владимир Максимович, а я прыгну.

— Предположим, что не поломаешь шею. А потом?

— Окажу ему помощь.

— Если прыгнешь хотя бы с пяти метров на еловник, тебе самой придется склеивать кости.

— Я пружинистая!

— Ну!.. А как я вытяну вас? Руку до земли вытравлю? Бортача нет, лебедки нет, задрипанного троса даже нет! Приготовься к посадке.

— А винт?

— Постараюсь обрубить его аккуратненько.

— Сначала я попробую прыгнуть!

— Все! Дебаты кончились! Кричи в эфир. Дай кому-нибудь наши координаты.

Донсков прицелился в самую широкую прогалину, но и там, между стволов, было не более двадцати метров. У несущего винта такой же размах. Значит, все ветви он подберет с ходу, а даже попавший на крутящийся винт воробышек де лает в лопасти вмятину.

— Всем! Всем! Всем! — кричала по радио Наташа. — Я борт 19201, прошу связи и помощи. Всем! Всем! Прием!

— Что случилось с 19201?

— Кто на связи?

— Я рейсовый. Иду на шести тысячах.

— Миленький рейсовый, передай наше место… — Наташа говорила быстро, повторив координаты дважды. — В лесу человек. Парашютист. Лежит без движения. Садимся к нему. Возможна поломка вертолета. Поломка — наверняка. Ждем экипаж со спасательным оборудованием и врача. Как понял, рейсовый?

— Мягкой посадки вам, 19201! — прогудело в наушниках. — Все понял. Радист уже передал. Я борт 16842. Не дрейфь, девочка!

— Благода…

Она не договорила. Несущий винт с размаху резанул по жестким кронам. В мелочь изрубленные ветки и рой хвойных иголок закружились над кабиной. Что-то затрещало, как сахар на зубах. Кусочек зеленого лапника ударил по стеклу. Вертолет провалился точно в прогалину, и левое колесо шасси, соскользнув с пня, по ось зарылось в мягкую землю. Машина накренилась, замерла. Винт крутился, подбирая, подбрасывая вверх и снова бросая вниз легкую хвою и прелый мох.

Когда смолк мотор и остановились, свесившись, лопасти, то концы их были сколоты примерно на метр. Несколько склеенных секций с торцов, порубив ветки, улетели вместе с ними.

А Наташа, выпрыгнув из кабины, уже бежала к неподвижному парашютисту…

Вот она склонилась над ним. Перевернула на спину. Резко разогнулась и всплеснула руками. Донсков увидел ее лицо с открытым в немом крике ртом.

Донсков с Луговой нашли Павла Горюнова. Без сознания, но целого. Медведь его не тронул, оказался просто любопытным. Километрах в трех от приземления Павла Горюнова чуть позже спасатели подобрали и Руссова. Купол парашюта попал на очень высокое дерево, и он повис на стропах вниз головой. Кроме царапин от сучьев, на теле ни одной раны. Предполагают, что он, как и Павел, находился в глубоком шоке. Если бы не так, атлет Руссов легко бы принял нормальное положение и спустился на землю. А он несколько часов провисел вниз головой. Железный организм выдержал пытку, а то бы пришлось писать грустное слово «был». Пострадавших отвезли в Город. Вскоре из военно-морского госпиталя их отправят в Москву. Павел не приходил в себя долго. Но вот вчера отцу и Донскову разрешили приехать. В госпитале главврач показал им истории болезни. В них с тремя большими вопросительными знаками написан одинаковый диагноз: «Виброудар???» и в скобках: «вибрационная атака». И то и другое определения для врача новые. Диагноз они поставили приблизительно. Исходя из того, что кожа Павла и Руссова испещрена небольшими, беспорядочно и густо разбросанными черными и светло-коричневыми пятнышками чечевицеобразной формы. Это — признак вибрационной болезни, лопнувшие капиллярные узлы. Внутренние органы подверглись мгновенной и очень сильной встряске. У Руссова кровоизлияние коснулось и левой части мозга.