Белик застыл столбом, волнуемый самому непонятными жаркими чувствами и, наверное, пустил бы здесь корни, если бы Дора не прогнала его, спеша с тяжёлым подносом.

— Отодвинься! — сухо велела она. — Ты дорогу загораживаешь.

Белик виновато прижался к стене, чувствуя себя большим, неуклюжим, да ещё испачканным краской. Дора степенно протиснулась мимо, а потом остановилась и обернулась.

— Так это она?

— Кто она? — глупо переспросил Белик, чувствуя, как щёки начинают пылать совершенно ненужным румянцем.

— Красотка из балагана. Подмастерья из ременного цеха все языки до дыр истёрли, обсуждая эту девицу. Гетон клялся, что она улыбнулась ему со сцены, ходит теперь нос задирает.

Белик не нашёлся с ответом и промолчал. Гетона он понимал, ещё как!

— Чуть свободный вечер, парни бегут в шатёр и тратят всё что заработали, чтобы только поглазеть на эту девицу.

Дора небрежно повела полным плечом и произнесла веско:

— Там и взглянуть-то не на что!

Гордо воздев голову, она прошествовала мимо, неприветливо грохнула поднос на стол. Белик успел заметить, что обе женщины обменялись взглядами, но теперь, когда никто не заслонял его богиню, смотрел, в общем-то, только на неё.

Какое славное у неё оказалось лицо, а без краски она выглядела ещё милее, чем на подмостках. И простое платье ей шло больше, чем яркий лицедейский наряд. Так была она хороша, так полна очарования, что Белик невольно представил её в уютной скромной гостиной, какую, без сомнения, сможет позволить себе выпускник школы естественной магии. От собственных вольных мыслей впору было вознестись на облака, но он вовремя вспомнил, что одет в тряпьё, да ещё вымазан побелкой, а это совсем не то, что благородный актёрский грим. Не тот выпал случай, когда имело смысл показываться на глаза желанной девице.

Он и в лучшем своём платье пока что всего лишь школяр, едва начавший обучение. Никогда и не посмотрит на него эта королева. Что он для неё и кто?

Пока актёры ужинали, Белик так и простоял в коридорчике, не смея двинуться дальше, но и уйти не желая. Он только старался никому не мешать, а когда Лина и сопровождавший её пожилой актёр, игравший в пьесе отца, расплатились и ушли, поплёлся обратно в класс.

Белые чистые стены казались теперь унылыми, словно ушёл с них свет, да и, правда, вечерело. Спеша закончить, пока совсем не стемнело, Белик докрасил последний угол.

Он уже сложил в пустое медное ведёрко растрепавшиеся кисти, когда дверь отворилась и в класс ступила Дора.

— Ты сегодня и пообедать забыл! — сказала она, словно спеша оправдать своё присутствие.

Из корзинки в её руке потянуло сытным духом, и Белик невольно сглотнул. Он действительно с самого утра ничего не ел, и обиженный небрежением живот отчаянно взыграл, требуя своего. Стесняясь его голодного урчания, Белик закашлялся.

— Перекуси, — предложила Дора, выкладывая на стол сначала чистую тряпицу, потом ложку и ломти хлеба. Последним из корзины показался глиняный горшок с кашей.

Устоять было невозможно, да и не требовалось. Поспешно вытерев испачканные мелом руки об испачканные мелом штаны, Белик подсел к столу. Еда была горяча в самую меру, так что он смог отправить в рот сразу полную ложку.

Дора степенно стояла у двери, озираясь в этом чисто мужском месте. Наверное, она испытывала смущение.

— Красиво, — сказала она. — Ты умело работаешь, вот и отец всегда хвалит.

Белик кивнул, не переставая жевать, действительно проголодался.

— Только пол и столы запачкались, уборки много, — заметила Дора.

— Ничего, успею. Главное сделано, а мыть можно и при лампадке, да только я прежде ночи справлюсь.

— Я тебе помогу, а то скоро совсем стемнеет.

Дора исчезла и скоро вернулась с тряпками и водой. Она споро начала протирать столы.

— Да я сам! — попытался остановить её Белик.

Он поспешно проглотил последние ложки каши и тоже побежал за водой. Тёплый вечерний свет делал помещение уютным, а работать вдвоём оказалось приятно. Неспешные уверенные движения Доры завораживали. Белик поглядывал на неё исподтишка.

Вот сиди они здесь без дела, это уединение показалось бы неприличным, а так всё выглядело пристойно. Белик взял на себя самую трудную работу: мыл пол, бегал за свежей водой, а Дора протёрла столы, да так ловко, что отошла не только свежая побелка, но и старая грязь.

Белик подумал, как приятно будет завтра сидеть за сияющим чистотой столом в светлом, словно новом классе. Записывая мудрёные заклинания и наговаривая предметы, он будет помнить этот вечер и Дору, пришедшую ему на помощь.

Она такая славная добрая девушка. Увидела, как он старается выучиться и заработать одновременно и пожалела его. Белик обнаружил в каше кусочки мяса, хотя ему вроде бы не полагалась такая роскошь. Помощников кормили просто.

Уже почти стемнело, когда спустились в пустой двор. Над дверью в конюшню горел фонарь. Окна жилых комнат выходили на другую сторону, но наверняка многие студенты ещё не спали, затверживая выученное сегодня. Белик пожалел, что у него не остаётся времени на повторение. Решил, что надо усердно заниматься днём, тогда он запомнит всё с первого раза, а вообще придётся иногда брать свободные вечера, не настолько он головаст, чтобы обойтись без зубрёжки.

Так дошли до задней двери харчевни, остановились.

— Спасибо, что проводил, — тихо сказала Дора.

Нужды в этом никакой не было, никто не посмел бы обидеть дочку мастера Лотана, но Белик ощутил приятное тепло внутри. Дора оказалась очень славной девушкой, заботилась о нём как о родном. Сёстры и те так по-доброму не относились.

— Тебе, за то, что помогла.

Он неловко поклонился, понимая, что не сможет выразить словами того, что чувствует. Такой мир и покой наступал на душе, когда она находилась рядом.

— Иди, ложись, завтра рано вставать.

Она тихонько вздохнула и поднялась на две ступеньки к задней двери, а Белик поплёлся к себе. Он уже привык и теперь прекрасно обходился без фонаря. Дорогу до каморки выучил, а в ней самой и падать было некуда, даже если споткнёшься.

Тайталь не спал или проснулся от его копошения.

— Ну и как тебе Лина, когда не на подмостках, а среди людей?

— Ещё лучше! — со вздохом откликнулся Белик. — На сцене она далёкая, как благородная госпожа, а в харчевне родная, близкая, в простом платье, словно почти ровня. Там просто восхищаешься, а тут думать начинаешь, что бывают ведь чудеса, и удача поворачивается иногда лицом и к простому человеку.

Просмаковать бы каждый миг замечательного вечера, вспомнить все движения прекрасной лицедейки, улыбки, взгляды, но сон, скорее всего, сморит раньше.

— Дурак же ты, братец, — пробормотал в темноте Тайталь.

Неожиданное осуждение встревожило, даже сон отступил:

— Думаешь не осилю я магическую премудрость, ничего из меня не выйдет, зря размечтался о недостижимом? — встревожился Белик.

— С этим ты справишься. Я не о том, да и не ко времени разговор пришёлся. Спи давай, завтра опять как коням в работу запрягаться.

Вот и хорошо, что товарищ в него верит, а когда Белик будет магистром, а не школяром, кто знает, не взглянет ли на него по-другому волшебная принцесса подмостков?

В мечтах блуждая по комнате, он нечаянно присел в кресло, и побратим остался без защиты на долгие ночные часы. Марилев готов был сгореть от стыда за свою слабость. Хорош, нечего сказать, кто же доверится вдругорядь такому беспечному караульщику? Тщился стать воином, а не осилил такой малости! Терзаемый раскаянием, Марилев вскочил и бросился в коридор. Утро наступило, и в отдалении слышались молодые полные энергии голоса — корпус наполнялся кадетами. В комнаты спешили слуги, разнося вещи и уголь для жаровен.

Марилев постучал в соседнюю дверь.

— Как ты, Ирре?

— Мне гораздо лучше! — уверенно прозвучало из-за двери. — Рана даже не болит. Ты замечательный лекарь, а не только добрый друг.