Часа не прошло, как договаривались вести честную борьбу за сердце красавицы и оказалось, что сокровище это уже принадлежит другому. Беглому разбойнику. Женщины — странные существа.

Валлан дал знак своим людям, и все четверо выкатились из общего зала постоялого двора. Помимо участников недавнего представления здесь никого не было: то ли посетители ушли в сарай, где происходило представление, то ли стражники разогнали заранее ненужных свидетелей. Если правдой было последнее, то поступить так оказалось благоразумно.

Марилев посмотрел на Лину, и Белик сделал то же самое. Лицедейка словно сломалась, когда стражники ушли. Она почти упала на лавку и закрыла лицо дрожащими ладонями.

Прекрасно понимая, что она, скорее всего, играет, и не так уж устрашена, Марилев всё же бросился к ней, чтобы утешить. Белик оказался ещё проворнее. Оба участливо склонились, не зная, что тут можно сказать или сделать.

— Я боялась, что они меня схватят.

Голос дрожал тоже и звучал хрипло. Пожалуй, Лина не притворялась, а правда, была изрядно напугана.

— Читалось такое намерение на физиономии этого господина, — подтвердил Марилев, — но он неглуп и понимает, что проку в том мало, а позор может всплыть. Скорее всего, он возьмёт других стражников, из тех, кого ты не знаешь в лицо, и приставит следить за тобой. Он понимает, что твой возлюбленный не выдержит долгой разлуки и даст о себе знать, тогда они его и схватят.

Лина подняла голову. Из глаз катились настоящие, а не бутафорские слёзы.

— Я обманула вас обоих, вы, должно быть, сердиты на меня?

— Ты спасала друга, а это многое значит.

Марилев примолк, надеясь услышать в ответ, что беглец никакой не возлюбленный, а брат или другой родич, но Лина разочаровала.

— Мы помолвлены, — сказала она и разрыдалась.

Белик повесил голову, и выглядел весьма уныло. Марилев понимал, что смотрится не лучше. Двое обманутых в своих надеждах воздыхателей, они если и не были смешны, то заслуживали сожалений.

— Лина, давай, мы проводим в комнату, там ты сможешь умыться и отдохнуть, — предложил Белик.

Она согласилась и благодарно оперлась на его руку. Марилев шагнул было следом, но едва не наткнулся на Ирре, тихо стоявшую рядом. Со стыдом он сообразил, что чуть не забыл о ней, и уныние сменилось досадой. Так неловко всё сложилось, что хоть плач.

— Пойдём, — сказал он подопечной и невольно вздохнул.

Она смотрела странно, словно и сочувствовала от души и одновременно злилась, но Марилев сейчас просто не в силах был разбираться ещё и в этих оттенках. Поднялись наверх, и он осмотрел её комнату и проверил прочность запоров на окошке и крепость дверного засова, прежде чем впустить Ирре. Когда щёлкнула щеколда, становясь на место, он вошёл в свою комнату и без сил опустился на лавку у двери.

Так много всего случилось, что хотелось только одного: ни о чём не думать. Вода ещё не остыла, и он умылся, чувствуя себя не человеком, а куклой, из тех, что показывают в балаганах. Казалось, каждый сустав скрипит, как у несмазанной деревяшки.

Актёрский костюм он снял и сложил аккуратно, чтобы завтра отдать владельцу труппы. Играть спектакли больше не тянуло. Марилев, наверное, страдал бы, не будь утомлён, а так всё, на что хватило сил, это добраться до постели. Правда, положить рядом меч он не забыл. Настоящий, а не бутафорский.

Среди ночи или уже под утро его как подбросило, подумал, вдруг, что Ирре опять тайком удрала, кто знает, как подействовали на неё события последних дней. Накинув одежду, выскочил в коридор и остановился у её двери, чувствуя себя очень глупо. Постучать, а если она спит и не помышляет о бегстве? Как он будет выглядеть с нежданной проверкой? Да всё равно как, лишь бы с ней всё было в порядке.

Условный стук они на всякий случай обговорили ещё в корпусе. Марилев быстро выбил нужную дробь и замер, прислушиваясь. В комнате царила тишина: ни шороха, ни вздоха — и остатки дремотного оцепенения слетели мигом. Марилев поднял руку, чтобы повторить сигнал, но тут донеслась изнутри слабая возня, а потом почти бесшумные шаги босых ног.

Тихий чуть хриплый со сна голос назвал его по имени, и от этого расползлось по телу сладкое умиротворение.

— Да, это я, — стараясь говорить ворчливо и равнодушно, откликнулся Марилев. — У тебя там всё в порядке?

— Я сплю. Уже пора вставать?

— Извини, просто послышался шум и решил проверить. Ещё рано. Внизу на кухне не гремят посудой.

Марилев подумал с досадой, что запутался, выдумывая непонятные тревоги. На постоялом дворе царила тишина, но Ирре к пустым словам не придралась. Босые ноги прошлёпали обратно к постели, захрустел соломой матрас.

Напрасно разбудил, вот незадача. Марилев вернулся в свою комнату, но спать не лёг, чувствовал себя неожиданно бодрым. Вчерашние события царапали память, и едва отступила самая жестокая усталость, как перед глазами вновь появилась рыдающая Лина. Помолвлена с разбойником, которого разыскивает стража, спасала его, не предала, хотя за ней ухаживали два будущих мага и каждый из них мог составить более чем завидную партию для актрисы.

Любовь. Так ли она прекрасна, если мысль о ней оставляет в сердце грусть и стойкое ощущение неправильности происходящего?

О браке с Линой Марилев, в общем-то, не думал. Просто она его восхищала и будила в душе волнение, страсть. Семья никоим образом не одобрила бы этого союза, а Марилев был по натуре весьма добропорядочен. Он яростно боролся за то, чтобы выйти из рамок, назначенных ему болезнью, но к устоям общества относился уважительно. Разочарование его носило скорее умозрительный характер, но досада от этого меньше не стала.

Вчера ему казалось, что она предпочла Белика, и выбор выглядел разумным, но связать судьбу с бандитом, которого разыскивает королевская стража, как его не рассматривай, выглядело наихудшим вариантом судьбы.

Утро подступило незаметно, внизу начался обычный шум, который неизбежен, когда следует растопить печи и приготовить еду для толпы голодных постояльцев. Марилев постучал в дверь комнаты Ирре, и на этот раз девушка отворила сразу. Она уже оделась.

Вчерашние тревоги не прошли без следа, выглядела она усталой и встревоженной. На Марилева глянула пытливо и с вызовом, которого он не понял.

Внизу кадеты оказались одними из первых и получили самые горячие с пылу-жару лепёшки и душистую кашу. До Орбота остался один дневной переход, и Марилев решил, что если не удастся вновь договориться с кормильщиком, доедут и верхом.

Возвращаться в фургон актёров казалось теперь немыслимым, разве что труппе, точнее Лине, понадобится помощь. Стражники всё ещё могли передумать и схватить лицедейку. Не успели кашу доесть, а Марилев уже мысленно оправдал намерение снова присоединиться к театру: не потому, что сам этого желал, а потому что так выходило безопаснее для девицы.

Белик, видимо, успел поесть ещё раньше и в общий зал зашёл лишь затем, чтобы взять лепёшек в дорогу. Взгляды студентов встретились, и оба невольно отвели глаза, ощущая себя обманутыми или обманувшимися. Марилев себя точно так и чувствовал, да и на лице Белика виноватое выражение выглядело поселившимся прочно.

Лина завтракать не спустилась, Марилев увидел её лишь когда обоз уже тронулся, она поспешно прыгнула в фургон, словно опасалась садиться в него раньше, чем он поедет. Белик опять пристроился в хвосте рядом с телегой прежнего хозяина, а Марилев сам не заметил, как послал свою кобылу вперёд.

Осведомиться о самочувствии девицы после вчерашних событий — этого, в конце концов, требовали элементарные правила учтивости. Лина заметила его и выглянула из-под парусины. Глаза покраснели, но улыбнулась она храбро, и Марилев почувствовал, что нажитое за ночь благоразумие опять отступает под напором обаяния этой девушки.

Забылись трезвые рассуждения, и сердце просило идти за ней на край света, а надежду хранить даже если и нет для неё оснований. Ну любила она разбойника, так ведь он далеко, кто знает, вдруг мысли о нём исчезнут навсегда, и душа раскроется навстречу новому влечению.