Красоте никогда не понять уродства. Как не понять тех, кто по какой-либо причине считает себя уродливым.

И никогда им, здоровым, сильным, уверенным, не понять той жажды, той неодолимой необходимости. Физической потребности видеть своё отражение в чужих глазах. Видеть и понимать: оно прекрасно.

Тэйон смотрел на Таш, на диковатые линии её лица, на тонкую шею, хрупкие косточки ключиц. Волосы этой женщины были подобны тугим тёмным змеям, в теле её пылало звёздное пламя, душу её обожгло бездной. Это была его женщина, и меньше всего его заботило, есть ли у неё крылья и почему она их потеряла.

Пальцы Таш скользили по плечам мужа, путались в его прямых прядях, спускались на спину. Черты лица этого мужчины были резки и властны, волосы уже наполовину седы, тело напоминало о напрягшемся перед взлётом соколе. А в душе таилась свободная сила ветра, отрицающая любые ограничения. Её мужчина, и, честно говоря, ей было глубоко плевать, может ли он пробежаться по лестнице или подарить ещё дюжину наследников. И двоих хватило так, что дальше некуда…

Лицом к лицу. Глаза в глаза. Снежнозвёздная бездна и янтарная хищность. Глазами они понимали и принимали друг друга. И вряд ли кому другому было доступно такое же понимание.

К тринадцати проклятым любовь и ненависть. Они были близки так, что все понятия о любви и ненависти из мира красивых, здоровых и глупых теряли всякое значение, становясь лишь словами на ветру. Они были единым целым, неотторжимой частью друг друга. Отражением на стекле, тенью на стене.

Искалеченные даже не телом — духом, и лишь друг другу позволявшие видеть эти раны. Лишь друг с другом позволявшие себе быть… собой. И не терять себя.

Тэйон медленно наклонился, чувствуя, что тонет, тонет в бездонных глазах, поймал губами её губы.

— Ветер и пепел! — резко выпрямился, опираясь на руку, нависая на ней, теряясь в ней. — Я вытащу сюда Ваши эскадры, моя лэри. Но придётся очень хорошо подумать, что делать с ними после этого.

Стены содрогнулись, когда в замок ударила ещё одна молния. Губы Таш торжествующе изогнулись, мелькнули белые зубы. Тэйон почувствовал, как уголки его собственных губ тоже приподнимаются, не в силах противостоять ситуации.

Эта женщина и в самом деле способна соблазнить даже такого безнадёжного калеку… Повезло с жёнушкой. Спасибо, лэри Лия. Вы были правы — мы друг друга стоим.

Но в самом деле он никогда и не претендовал на то, чтобы казаться мудрецом. А уж тем более — быть им.

Таш вдруг приподнялась, обвив руками его шею, впиваясь губами.

— Тэй…

Толчком бросил её обратно на подушки, между его пальцами вновь заплясало синевато-серебристое пламя отработанных за двадцать лет заклинаний. Губы коснулись нежной, так редко освобождаемой от защитного панциря шеи, скользнули ниже…

В конце концов существует бесчисленное множество способов доставить женщине наслаждение. А идиотские оправдания вроде шальных арбалетных болтов — слишком слабые отговорки для того, чтобы уклоняться от выполнения супружеского долга. Об этих двух фактах и напомнила ему Таш, причём весьма недвусмысленно и грубо, в тот вечер, когда под их соединёнными руками сломался клановый меч повелителя соколов.

Тэйон всегда относился ко всему, что касалось долга, предельно серьёзно.

За окном грохотала и бесновалась ничем не сдерживаемая буря.

Погода бесновалась и билась в истерике. Буря обрушила на город всё новые и новые удары, заставляя запертых в своих укрытиях жителей забиваться всё дальше и всё глубже, пытаясь спастись от вспышек её ярости. Даже обитатели подземных уровней, на которых погода и сбои в её контроле обычно не оказывали никакого влияния, вынуждены были признать положение бедственным и, отложив все прочие дела, броситься на борьбу со стихией. Ещё бы они не бросились. Уходящие в глубь земной поверхности галереи и залы грозило просто-напросто затопить — вместе со всеми, кому не повезло там оказаться. По сообщениям, подземные сады, являвшиеся основным источником пищи в городе, понесли серьёзный ущерб. Дренажные и вентиляционные системы не выдерживали.

Маги со всех факультетов, забыв о хронических разногласиях, сплотили ряды и пытались совладать с происходящим. Не без успеха. По крайней мере город до сих пор стоял там, где ему положено, а список жертв оставался сравнительно скромным.

Ученики магистра Алория, всё это время отчаянно сражавшиеся в первых рядах, падали с ног от истощения. Именно они координировали все усилия, они создавали защитные щиты и смягчали раз за разом обрушивающиеся на город штормовые порывы. Турон проявил себя с самой лучшей стороны: стиснув зубы и выбросив из головы лежащую в глубокой коме Ноэ, он упрямо застыл на пути метеологической вакханалии, выполняя, по сути, обязанности старшего мастера погоды города. Тэйон был им доволен: молодой маг хоть сейчас мог принять должность своего учителя. Это был педагогический успех, наполнявший магистра Алория вполне законной гордостью. Сделать из столь неподатливого материала, каким был Турон Шехэ, могущественного, сосредоточенного лишь на магии и уверенного в себе хозяина погоды было непросто.

Ещё в большей степени Тэйон был доволен тем, что ни у кого не возникло простого вопроса: а чем же занимается настоящий мастер ветров, сваливший весь кризис на плечи всего-навсего желторотого адепта? Любой дипломированный маг, способный измерить разницу констант и давление воздуха, понимал, что, несмотря на всю ярость ураганного ветра, бурю что-то сдерживает. Работа обновлённых Тэйоном заклинаний недвусмысленно указывала на того, кто бы мог этим заниматься. Даже его собственные ученики (за возможным исключением Турона, отнюдь не расположенного распускать язык и как-то помогать убийцам, едва не погубившим Ноэ) могли бы поклясться, что запершийся своём кабинете самоотверженный маг совершает невозможное, оберегая город от неминуемой катастрофы.

При мысли об этом «самоотверженный маг» цинично хмыкнул себе под нос. Самое неприятное заключалось в том, что он предпочёл бы и в самом деле поработать с этой бурей. Подняться на оккупированную Туроном крышу башни, попытаться ухватить шквальные порывы, почувствовать их музыку, их ярость… Слиться с ветром в единое целое, встретить мощный вызов и получить удовольствие, сражаясь на пределе своих сил.

Но, вместо того чтобы вести битву, достойную его амбиций и его искусства, маг был вынужден заниматься тем, что он обычно считал ниже собственного достоинства. Политикой. Три дня политики, три дня в запертом кабинете, три дня приглушённых совещаний с Рино и Сааж. Сказать, что интриги и контрманёвры лаэссэйцев сидели у него в печёнках, может быть, и не было бы преуменьшением… Сниться они ему уже точно начали.

Наиболее влиятельные на данный момент группировки, находящиеся в хрупком равновесии. И удерживающие это равновесие, поделив между собой последних из оставшихся в живых наследников Нарунгов.

Страж запада ди Лай, частично контролирующий гвардию и муниципальные силы — это «раз».

Страж северо-востока ди Даршао, фактически единолично владевший богатым миром Золотых Долин и исторически и политически связанный с факультетом земли — наиболее многочисленным и наиболее стабильным из лож стихийной магии. Не говоря уже о том, что именно Золотые Долины совместно с подземными оранжереями обеспечивали вечный город продовольствием. Очень весомое «два». Страж северо-запада ди Вална. Тот, за чьей спиной стоит Драгш и драги. Тот, чьи мотивы непонятны и кто не то держит вечный город под угрозой нового вторжения, не то, напротив, отводит её, заграждая метрополию своим горным пределом. Таинственное, путающее все фигуры «три».