Потом я стал звуком, а кто превращается в звук, превращается в волну. Рискну утверждать: кто знает, каково быть звуковой волной, тот довольно близко подошел к тайнам бытия. И теперь я постиг тайну музыки, понял, почему она на голову выше всех остальных искусств: дело в ее бестелесности. Стоит ей отделиться от инструмента, она снова принадлежит сама себе. Она — обретшая независимость сумма звуков, невесомая, бестелесная, совершенно чистая и пребывающая в полной гармонии со вселенной.

Я был музыкой и танцевал в пылающем круге — высоко над бренным миром. Где-то внизу лежал мир, где осталось мое тело, мои заботы, но сейчас они казались такими ничтожными. А здесь крутилось огненное колесо, и важно было лишь его существование, и оно все вращалось и вращалось, пока из его центра не хлынули три потока света.

И тут я его увидел. Разделенный тремя кривыми круг.

Трикривье, загадочный знак на дверях магазинчиков Кибитцера и Инацеи Анацаци. Он сиял перед моим внутренним взором, вызванный к жизни мощью трубамбоновой музыки, которая теперь грохотала все громче и громче. Этот пылающий круг был самым прекрасным, самым безупречным, самым чудесным, что я когда-либо видел. Я хотел ему служить, принадлежать ему — иных желаний у меня не было.

А потом ни с того ни с сего все прекратилось. Музыка смолкла, огненный знак погас, я обрушился с небес. Я падал и падал — все глубже и глубже. В мир, в Замонию, в мое тело, и — щелк! — мой только что раскрепощенный дух снова безжалостно заключен в тело, зажат между бренными атомами.

Я открыл глаза. Нибелунги отняли от губ трубамбоны и начали укладывать их в футляры. Публика поднялась. Никаких аплодисментов. Я недоуменно огляделся по сторонам. Какой странный конец для столь невероятного концерта! Мне хотелось расспросить гнома, но он уже исчез. Я увидел, как в толпе спешат прочь Кибитцер и ужаска. Слушатели пробирались меж рядами, один я еще сидел, как оглушенный, на садовом стуле в городском парке Книгорода.

И тут все стало ясно: мне тоже нельзя терять времени! Нужно срочно бежать! Я же забыл: единственная цель моей жизни — заполучить столько книг, сколько я сумею собрать и утащить. Скорей, скорей, пока остальные меня не опередили! Книги! Книги! И это непременно должны быть мечтающие книги, книги из букинистических лавок, на дверях которых стоит знак трикривья. Я бросился догонять уходящих слушателей.

Мы бежали, толкая и отпихивая друг друга, чтобы как можно быстрее покинуть парк.

Вскоре я оказался во главе одной группы, в которой, находились также Хахмед бен Кибитцер и ужаска, но мы едва обращали друг на друга внимание. У меня была великая цель: купить книги, много книг — ничто больше меня не интересовало. Как будто трубамбоновая музыка вымыла из моей головы все, кроме этой направляющей мысли, и я деревянно шагал вперед, как заведенный, повторяя приказ: «Я… должен… покупать… книги! Книги покупать! Книги покупать! Книги, книги, книги покупать».

Наконец-то первая улица, но ни одного букинистического! Вероятно, такая во всем Книгороде была единственная, и надо же нам было выбежать именно на нее! Какая пустая трата времени! Я застонал от нетерпения, остальные разразились ругательствами. Дальше! Дальше! Следующая улица: четыре букинистических, но ни одного со значком трикривья. Проклятье, они ни на что не годятся! Дальше!

Следующая улица. Двенадцать книжных, два с трикривьем: с криками ликования мы ринулись в лавку, ворвались ордой пьяных варваров, такой буйной и горланящей, что прочие покупатели поскорей удрали, а владелец с испуганным видом поспешил укрыться за прилавком.

Я лихорадочно огляделся. Книги, наконец-то! Какие взять? Все равно! Главное книги! Покупать! Покупать! Цапнув большую корзину, я стал без разбору сметать в нее тома: просто скидывал их с полок, не глядя ни на название, ни на автора, ни на цену, ни на состояние. Мне было плевать, идет ли речь о дорогих первоизданиях или о дешевой макулатуре, интересно ли мне содержание, и есть ли вообще смысл их приобретать. Меня снедал безумный голод по книгам, утолить который можно лишь одним: покупать, покупать, покупать.

Последовала некрасивая сцена с ужаской, когда мы случайно схватили одну и ту же книгу. Некоторое время, шипя и скалясь, мы тянули каждый на себя, пока вдруг она не сдалась и не набросилась на стопку других книг, как оголодавший коршун на дохлого сурка.

Мы были в книжном угаре! Повсюду вокруг поклонники трубамбоновой музыки копались в стопах, пихали и напирали, сгребали книги, будто завтра уже не наступит. Тут и там завязывались потасовки, но по большей части силы приберегались для собирания сокровищ. Нагруженный добычей, я, покачиваясь, пробирался через магазин, с трудом волоча за собой корзину.

Первые покупатели подались к кассе, поскольку больше уже не помещалось ни в руках, ни в корзинках и тележках. И там разыгрались трагичные сцены, когда стоимость захваченного превышала содержимое бумажников. Некоторые плакали и рвали на себе одежду, когда букинист забирал часть книг, и их поведение я счел уместным. Как бессердечны эти лавочники!

Наконец и я, шатаясь под весом корзины, подошел к кассе. Продавец пожелал забрать из нее большую часть книг, в основном ценные первоиздания — только потому, что я не мог за них заплатить! Это было подло, мелочно, я расплакался и заголосил, но он не смягчился. Безжалостно его обругав, я уложил в гигантский мешок столько книг, сколько позволила моя дорожная казна, и удалился. Я чувствовал себя опустошенным, но счастливым.

Добравшись до гостиницы, я вытряхнул добычу посреди комнаты, некоторое время посидел, удовлетворенно ее рассматривая, потом рухнул на кровать и тут же провалился в долгий, глубокий сон.

Проснувшись, я было решил, что очутился в чужом номере или что какой-то безумец приволок сюда ночью гору книг. Но потом вспомнил… Концерт. Трубамбоны нибелунгов. Пратон. Кометное вино Гиццарда фон Ульфо. Тень-Король. Музыка муменштадтских окулистов. Пламенеющее трикривье. Книжный угар.

Едва протерев глаза, я направился к моей добыче. Поднял одну книгу из кучи и уставился на обложку.

На ней значилось: «Выметание каминов для особо продвинутых» Бизерко Гобеля.

Я взял другую.

«Два десятка на простынях: пособие по технике самобичевания» Доттфрида Эгга.

Бросив ее на пол, я взял еще.

«Сто самых смешных наттиффтоффских анекдотов».

Что это за мусор? Я брал книги одну за другой и, качая головой, читал названия.

«Вязание мелких морских узлов для левшей».

«Выдувание стекла посредством кузнечных мехов».

«Все про хроническое ветроиспускание».

«Методы мумификации насекомых в доисторическую эпоху на территории субтропических угольных топей» (в 24 томах).

«Прикладной каннибализм».

«Как причесать курицу».

«Таблицы коррозии для любителей ржавчины».

«Мытье бороды морскими губками».

«Большая книга рубанков».

«Четыреста блюд из лягушатины».

Силы небесные, кто же купил весь этот хлам? Неужели я?

Зарывшись в гору, я с каждым следующим названием все больше просыпался и все больше приходил в отчаяние. Я не приобрел ни единой интересной или хотя бы ценной книги, лишь макулатуру и мусор, отдал все мои сбережения за галиматью, которая годится лишь, чтобы поддерживать костер на привале.

Добравшись до кровати, я в полном отчаянии снова прилег. Только теперь я заметил настойчивую, пульсирующую головную боль. Может, это какое-то неизлечимое заболевание мозга? Что если музыка разбудила во мне скрытый психоз, а уж благодаря ему я очень скоро окажусь спеленутым смирительной рубашкой в изолированной палате книгородской больницы для умалишенных. К финансовому краху он меня уже привел, почему не к безумию? Чу! Мне слышатся голоса? Да, определенно голоса у меня в голове, помешательство уже запустило в меня ледяные когти и нашептывает на ухо дикие приказы. Но нет, это были только горничные, прибиравшие соседний номер. Я постарался успокоиться.