Когда они приехали, Люсия и Урсула были дома, репетировали новый номер под аккомпанемент странной мешанины звуков, источником которой служил включенный на минимальную громкость магнитофон: электронную музыку периодически прерывал звон бьющегося стекла. Завернутая в полиэтилен Люсия лежала на полу, ее черные волосы веером рассыпались над головой. То и дело она дергала рукой или ногой, отчего полиэтилен туго натягивался вокруг ее тела. Урсула, скорчившись рядом с магнитофоном, монотонно повторяла стихотворение, которое состояло из одной строки: «Нет никаких законов». С тех пор как Джилли видела ее в последний раз, Урсула побрилась налысо.

– Что я здесь делаю? – тихо спросила Сью. Она даже не пыталась скрыть изумление.

– Наблюдаешь жизнь другой половины общества, – ответила Джилли, направляясь к свалке принадлежавшего Цинку барахла, которая занимала добрую треть чердака.

– Ты только посмотри на это, – не унималась Сью. – И как он его сюда затащил?

Она ткнула пальцем в настоящий «фольксваген»-"жук", правда без колес и крышки капота, стоявший на кирпичных подпорках. Вокруг него в диком беспорядке валялись куски железа, обломки мебели, коробки, набитые какими-то проводами, и еще бог знает какая дребедень.

– По частям, – объяснила Джилли.

– А потом заново собрал здесь?

Утвердительный кивок.

– Ладно. Верю. Но зачем?

– У него самого не хочешь спросить?

Джилли не сдержала усмешки, видя, как подруга отчаянно затрясла головой. Еще бы, всю дорогу из полицейского участка Цинк излагал ей свою теорию мироздания в деталях: суть, дескать, в том, что планета Земля есть не что иное, как приют для душевнобольных инопланетян, вот почему все вечно идет наперекосяк.

Теперь он покорно топал за ними, задержавшись лишь, чтобы поприветствовать соседок:

– Привет, Люс. Здорово, Урс.

Люсия и бровью не повела.

– Нет никаких законов, – отозвалась Урсула.

Цинк вдумчиво кивнул.

– Может быть, это как раз и есть закон? – высказала предположение Сью.

– Не заводись, – сказала Джилли. Потом обернулась к Цинку: – С тобой все будет в порядке?

– Жалко, ты не видела, как они уходили, Джилл, – ответил он. – На улице прямо свист стоял, когда они, мокрые, блестящие, уносились прочь, в горы.

– Уверена, это было здорово, но ты должен пообещать мне не выходить на улицу недельку-другую. Выдержишь? Ну, по крайней мере пока полиция этих велосипедных воров не поймает?

– Да не было никаких воров. Я ведь сказал Элвису Два, они ушли сами.

Сью странно на него посмотрела:

– Элвису Два?

– Не задавай вопросов, – одернула ее Джилли. Потом взяла Цинка за руку. – Просто посиди несколько дней дома, ладно? Пусть велики и дальше уходят сами.

– Но мне нравится смотреть, как они уходят.

– Ну сделай это ради меня, пожалуйста.

– Попробую.

По лицу Джилли скользнула улыбка.

– Спасибо. Может, тебе что-нибудь нужно? Деньги на еду?

Цинк мотнул головой. Джилли торопливо чмокнула его в щеку и взъерошила восклицательные знаки непокорных прядей на его макушке.

– Я заскочу завтра проверить, как ты тут, ладно? – Он кивнул, Джилли развернулась и направилась к выходу. – Пошли, Сью, – окликнула она подругу, когда та притормозила у магнитофона, где продолжала свой речитатив Урсула.

– Так что там у нас сегодня на повестке дня? – спросила она у поэтессы.

– Нет никаких законов, – ответила Урсула.

– Так я и думала, – ответила Сью, но тут Джилли подошла и дернула ее за руку.

– Не удержалась все-таки, – прошипела она.

Сью только ухмыльнулась в ответ.

– Зачем ты ему потакаешь? – спросила Сью у Джилли, притормозив перед ее домом.

– Почему ты решила, что я ему потакаю?

– Я серьезно, Джилли.

– И я тоже. Он верит в то, о чем говорит. Большего мне и не нужно.

– Но ведь это же сплошное безумие... Клоны Элвиса, сумасшедшие инопланетяне...

– Велики оживающие, не забудь.

Сью обиженно посмотрела на подругу:

– Помню. О том и речь: все его слова – сущий бред.

– А вдруг нет?

Сью покачала головой:

– Меня ты на это не купишь.

– Пусть верит во что хочет. Кому от этого хуже? – Джилли наклонилась и чмокнула подругу в щеку. – Ладно, я побежала. Спасибо за все.

– Может, ему от этого хуже, – возразила Сью, когда Джилли уже открыла дверцу машины. – Может, он сам отнимает у себя последнюю надежду на нормальную жизнь. Случай приходит, стучится в дверь, а дома нет никого. Джилли, он не просто странный. Он сумасшедший.

Джилли вздохнула:

– Сью, его мать была проституткой. Он действительно немного не в себе, а все потому, что когда ему было шесть лет, ее сутенер взял да и сбросил его с лестницы, так что он целый этаж пролетел, и заметь, не потому, что Цинк что-нибудь плохое сделал или его мать в тот день мало клиентов закадрила, нет, просто тому психу так захотелось. Вот такая у Цинка была нормальная жизнь. Сейчас ему хорошо, гораздо лучше, чем у приемных родителей, которым нужен был не он сам, а ежемесячные чеки от социальной службы на его содержание. И уж конечно, лучше, чем в психушке, где его вмиг накачали бы наркотиками или заперли в комнате с обитыми войлоком стенами, заикнись он кому-нибудь о том, что видит.

Сейчас у него есть своя жизнь. Не ахти какая, по твоим стандартам, да и по моим тоже, но это его собственная жизнь, и я не хочу, чтобы кто-нибудь ее у него отнял.

– Но...

– Ты хочешь добра, я знаю, – перебила Джилли, – но не все получается так, как нам кажется правильно. У социальной службы просто нет времени на таких, как Цинк. Там он превратится в еще одно «дело», которое будут перекладывать вместе со всякими бумажками из одной стопки в другую. У нас, на улице, своя система, и она работает. Мы сами заботимся о своих, только и всего. Все заботятся друг о друге: и старуха кошатница, которая ночует в подворотнях с полудюжиной паршивых котов, и Грубиянка Руфь, которая ругается с пассажирами в метро, да все.

– Утопия, – ответила Сью.

Безрадостная усмешка тронула уголки губ Джилли.

– Да. Знаю. На улице дерьма на душу населения приходится больше, чем в других местах, но что поделаешь? Жить-то надо, вот мы и живем. Стараемся, как можем.

– Жалко, я не понимаю этого так, как ты, – вздохнула Сью.

– И не надо. Ты хороший человек, Сью, просто наш мир не для тебя. В гости приходить – всегда пожалуйста, но жить с нами ты не сможешь.

– Наверное, ты права.

Джилли хотела добавить что-то еще, но передумала, улыбнулась ободряюще и вышла из машины.

– До пятницы? – спросила она, прежде чем закрыть дверцу.

Сью кивнула.

Джилли стояла на тротуаре и смотрела вслед удаляющейся «мазде», пока машина не повернула за угол и задние огни не скрылись окончательно из виду; только тогда она поднялась наверх, в свою квартиру. Огромная комната давила тишиной, Джилли была взвинчена и, зная, что все равно не уснет, вставила в магнитофон кассету – Линн Харрел исполнял какой-то концерт Шумана – и принялась готовить новый холст, чтобы начать работать с утра, как только выйдет солнце.

Снова заморосил дождь, покрывая асфальт и фонарные столбы, перила и дорожные знаки влажным лаковым блеском. Цинк стоял в подворотне, в густой тени, новые кусачки приятно оттягивали ему руку. Искры отраженного света плясали в глазах. Он облизал губы, и в резком металлическом привкусе городского дождя ему почудилось дыхание далеких лесов и свежесть горных перевалов.

Джилли много знает о том, что есть, думал он, и о том, что могло бы быть, и все же кое-чего она просто не понимает. Ей кажется, что искусство – это когда покрывают красками холст или вырезают фигуру из камня. Или записывают на бумагу истории и стихи. Но это не так. Музыка и танец – вот что ближе всего к настоящему искусству, но и то лишь до тех пор, пока они живут сами по себе, а не на пленке. Ноты – это еще не музыка, а всего лишь мертвые чернильные жучки на белом листе. Хореография – только план танца, а не сам танец.