У Венди голова пошла кругом. Сумасшествие какое-то, но Джилли послушаешь, так вроде все в порядке. У нее вообще дар такой – и не один, кстати, – она умеет даже самые безумные вещи преподносить так, что они начинают казаться нормальными. Правда, Венди не знала, дар это или что другое, но у Джилли он был, и это факт.

– Может, пусть лучше Кристи этим займется, – предложила она. – Он же как-никак истории пишет.

– Кристи – милейший человек, – согласилась Джилли, – но иногда его больше заботит, как сказать, чем что сказать.

– Ну так и я не лучше! Иной раз часами из-за четверостишия голову ломаю, а то и из-за одной строчки.

– Чтобы все видели, какая ты умная? – спросила Джилли.

– Нет. Просто знаю, что есть только один правильный вариант, вот и ищу его.

Джилли зарылась пальцами в жесткую щетину коротко подстриженного газона, который считался здесь лужайкой. Нащупала что-то, подняла, вложила в руку Венди. Та, не глядя, поняла, что это желудь.

– Ты должна это сделать, – повторила Джилли. – Посади новое Дерево Сказок и подкармливай его историями. У тебя получится, правда.

Венди оторвала взгляд от сияющих глаз подруги и посмотрела на пень. Вспомнила свой разговор с чародеем и видение дерева. Сомкнула пальцы и почувствовала, как желудь своей шершавой шляпкой вжался ей в ладонь.

«Может, у меня и в самом деле получится», – неожиданно для себя самой подумала она.

В ту ночь, когда она простилась с Джилли и вернулась к себе домой, на Феррисайд, у нее родилось стихотворение – целое, законченное, совершенное. Оставалось только взять ручку и записать.

Потом она долго сидела у окна с тетрадью на коленях и желудем в руке. Медленно перекатывала его на ладони. Наконец положила и то, и другое на подоконник, встала и пошла в свою крохотную кухоньку. Порылась в шкафах, нашла под раковиной старый цветочный горшок, вынесла его на задний двор и наполнила землей – жирным суглинком, таким же таинственным и темным, как то загадочное место внутри нее самой, откуда изливались и складывались в строчки слова и которое сегодня днем безошибочно отозвалось на призыв волшебника.

Вернувшись к окну, она села и зажала горшок между колен. Вырвала страницу с новым стихотворением из тетради, бережно завернула в нее желудь и опустила в землю. Потом полила его так обильно, что земля в горшке превратилась в жидкую грязь, поставила на подоконник и пошла спать.

В ту ночь ей снились геммины, о которых рассказывала Джилли: хрупкие духи земли толпились перед домом и заглядывали ей в окно, чтобы рассмотреть цветочный горшок. Утром, встав с постели, Венди рассказала желудю о своем сне.

Осень сменилась зимой, а у Венди все было по-прежнему. Она работала в ресторане, писала стихи, встречалась с друзьями, завела роман с парнем, с которым познакомилась на вечеринке у Джилли, но через месяц у них все закончилось.

Короче, жизнь шла своим чередом.

И только в цветочном горшке на подоконнике постоянно что-то менялось. Крохотный зеленый росток пробивался из земли, и, точно возлюбленному, Венди каждый день рассказывала ему все, что происходило с ней или вокруг нее. Она перечитала ему все свои любимые рассказы и даже интересные статьи из журналов и газет. Она постоянно теребила друзей и знакомых, требуя от них все новых и новых историй, которые растеньице по большей части слышало в ее исполнении, негромком, но выразительном, хотя иной раз герои этих историй уступали просьбам Венди, приходили и рассказывали все сами.

Все, кроме Джилли, ЛаДонны и братьев Риделл, Кристи и Джорди, решили, что она спятила. Не то чтобы сильно, но все-таки.

Но Венди это не беспокоило.

Где-то в большом мире существовали другие Деревья Сказок, но их, если верить чародею, было совсем немного. А она ему верила. Без всяких доказательств, просто верила и все, но, как ни странно, этого оказалось вполне достаточно. Вера заставляла ее еще заботливее, чем прежде, печься о благополучии зеленого питомца.

С наступлением зимы бездомных на улицах стало меньше. Те, у кого была хоть какая-нибудь крыша над головой, пережидали стужу там, другие, наверное, отправились зимовать в теплые страны, как ласточки. Но самых стойких Венди время от времени встречала. Бумажный Джек исчез, зато старушка в платьях от Лоры Эшли каждый день кормила своих голубей, а немецкий ковбой угощал публику напыщенными монологами – правда, теперь в основном на станциях метро. Видела она и чародея, но всякий раз лишь мельком, издали,

К весне зеленый росток превратился в настоящий маленький саженец сантиметров тридцать высотой. В теплые дни Венди выставляла его на заднее крыльцо подышать свежим воздухом, погреться в лучах полуденного солнышка. Правда, что делать с деревцем потом, когда оно перерастет свое горшечное убежище, она по-прежнему не представляла.

Однако со временем у нее появилась идея. В парке Фитцгенри был уголок, посвященный памяти поэта Джошуа Стэнхолда, его называли Сады Силена. Туда она и решила отнести свое деревце.

Как-то раз в погожий денек на исходе апреля Венди, облокотившись на руль своего десятиско-ростного, стояла напротив публичной библиотеки в Нижнем Кроуси и любовалась ярко-желтыми брызгами нарциссов на фоне серой стены и вдруг почувствовала – не увидела, а именно почувствовала, – что у самой кромки тротуара прямо за ее спиной притормозил старый красный велосипед. Обернувшись, она увидела чародея, чье лицо так и лучилось весельем.

– Никак весна настала, – сказал он. – Самое время забыть стужу и метель и думать о лете. Джон уже слышит, как разворачиваются листочки на деревьях и цветы открывают свои чашечки. Небо улыбается всему, что растет под ним.

Венди сначала почесала Пряника за ушами и только потом подняла глаза, чтобы встретить синюю молнию чародейского взгляда.

– А Дерево Сказок? – спросила она, – Его ты тоже слышишь?

Чародей ответил ей радостной улыбкой:

– А как же, его в первую очередь. – Он умолк, поправил шляпу, потом хитро покосился на Венди. – Этот ваш Стэнхолд, – добавил он. – Отличный был поэт и рассказчик, каких поискать.

Венди и в голову не пришло выяснять, откуда он узнал о ее задумке. Она только улыбнулась чародею в ответ и спросила:

– А у тебя есть для меня история?

Чародей почистил рукавом пуговицу своей ярко-голубой куртки.

– Думаю, найдется, – сказал он. Потом положил руку на старый коричневый ранец, привязанный к багажнику велосипеда. – Здесь, в этой сумке, у Джона есть термос лучшего на свете чая. Давай-ка найдем уютное местечко, присядем, нальем по чашечке, и я расскажу тебе, как ко мне попал вот этот велосипед.

Он покатил прочь, не дожидаясь ее ответа. Девушка некоторое время глядела ему вслед, а крохотный терьер, сидя торчком в своей корзинке, не сводил взгляд с нее.

И тут самый воздух вокруг наполнился звоном, от которого у Венди запело в груди. Легкий ветерок налетел, взъерошил ей волосы, игриво бросил несколько прядок в лицо. Отводя назад растрепанную челку, она вдруг вспомнила деревце, сидящее в горшке на заднем крыльце ее дома, и поняла, что отныне ветер сам будет приносить ему истории и ей больше не надо их рассказывать.

Зато по-прежнему хочется слушать.

И тогда она вскочила на свой десятискоростной и бросилась чародею вдогонку.

– У меня такое чувство, точно мы где-то уже встречались.

Зои Брилл подняла взгляд. Знакомое начало, прямо как голос в телефонной трубке, когда первая фраза уже произнесена и отступать некуда – участь всякого ночного ди-джея в большом городе, где многие не спят и, чтобы скоротать время до рассвета, названивают на радио. Всем кажется, будто они сто лет тебя знают, всякому ты друг. Обычно ее это устраивало, поскольку она искренне любила людей, но, как говорила ее мать, в семье не без урода. И иногда у нее возникало такое впечатление, будто этих уродов, всех до единого, к ней как магнитом тянет.