Женщина вышла из зала, собрала вещи, переложила дочку в коляску, вызвала такси и уехала в аэропорт. Она вернулась в приморский городок. Они жили в маленьком уютном доме, Генетик сдержал обещание – они ни в чем не нуждались. Но от него только приходили переводы – он не приезжал.

Женщина часто сидела у окна, увитого плющом. Она часто плакала, казалось, ее глаза жили собственной, отдельной жизнью. Во всяком случае, они плакали тогда, когда хотели, – независимо от того, чем она была занята. Иногда они вдруг начинали плакать во время обеда, или когда она читала книжку, или когда она сидела у окна и смотрела на море.

В один из особенно тяжелых дней она написала письмо в Москву. Незнакомой женщине, которая, не зная ее, не желая того, оказала роковое влияние на ее жизнь. На всю ее жизнь, которая уже потеряла смысл. Тот смысл, который у нее когда-то был. Дочка ей была не нужна. Да, женщина заботилась о ней, но делала это только из чувства долга, не более. А потом женщина умерла. Ясной причины смерти установить не смогли. Люди думали, что она умерла от тоски. От тоски по чему? По кому?

Девочку отдали в детдом, а потом ее удочерила пожилая пара – певица и отставной морской офицер.

…Он заворочался во сне и открыл глаза. Так что, у него двое детей? Сын и дочь? Или все-таки дочка не его? Ну почему эта глупая курица тогда не настояла на анализе ДНК? Сейчас бы он не мучился неизвестностью и знал, что у него есть дети, наследники.

Песок в окно продолжал сухо и монотонно стучать, он уже проник в кабинет сквозь щели, уже и пол был покрыт этим тусклым холодным песком. Он попробовал отгородиться от этой неприятной ему реальности и закрыл глаза.

Ему снилась его милая жена. Он улыбнулся ей во сне. Благодаря ей он получил в жизни все, о чем мечтал. Тогда мечтал. И он был ей благодарен за это: она дала ему богатство, положение в обществе, власть и никогда ни о чем его не просила, ничем не обременяла, ничем не заставляла жертвовать. Она всегда только давала ему и ничего не просила взамен. Идеальная жена. Он был ей за это благодарен.

Вот она – его жена, его красавица, его украшение, его счастливый билет, сидит в их спальне и читает какое-то письмо.

«Ваш муж страшный человек. Он никогда никого не любил. Вас он тоже не любит. Он любит только себя. Он дважды разбил мне жизнь – мимоходом отбросив меня как ненужную, использованную вещь. У него есть дети. Точно – один ребенок, сын. Он родился через несколько месяцев после вашего отъезда в столицу. И, возможно, дочь. Возможно – потому что он отказал мне в просьбе сделать анализ ДНК. Ей почти два года. Как вы с ним живете? Он изменяет вам, я знаю. Вы не можете не чувствовать, что он вас не любит. Вы можете жить без любви?»

Той ночью его жена, его красавица, его украшение, его счастливый билет, тихо умерла во сне. Тогда, утром, в первые секунды он сначала этого не понял – привычным жестом он прикоснулся к ее плечу и не почувствовал привычного тепла. Он тогда удивился – как она могла умереть в таком молодом возрасте? И вообще – как она могла умереть? Ведь она была его лучшим украшением! И вдруг она его этого лишила, теперь ему придется менять свою жизнь, а все шло так хорошо, так отлаженно и размеренно. Теперь он узнал причину – у нее разбилось сердце. И остановилось.

Он застонал и открыл глаза. Мог ли он принять на себя грех ее смерти? Нет, он этого не хочет. И пусть его совесть твердо ему заявила о этом. Его жена ни в чем не была виновата, она никому не сделала зла. Она только давала ему счастье, она ничего не знала ни о его институтской подружке, ни о детях, ни о его изменах. Знала ли она о его холодном сердце? Скорее всего, знала, но принимала его таким, каким он был. Он снова застонал – у него заныло сердце. За что он ее обижал? За что он ее погубил?

Какой смысл сейчас искать оправданий для себя, для своих поступков, сейчас уже ничего не исправить.

Исправить можно тогда, когда человек еще жив, – тогда еще есть хотя бы один шанс. А теперь… ее не вернуть. Его сердце заныло еще сильнее.

Можно, конечно, смерть жены поставить в вину его бывшей подружке – если бы не то письмо, его жена осталась бы жива. И правда – это его «бывшая» виновата во всем.

…Сердце пронзила резкая боль. Он скрипнул зубами и откинулся в кресле. Что скрипит у него под ногами? Холодный серый песок – он все прибывает и прибывает. Тоска.

Он поступил проверенным способом – закрыл глаза.

Она стояла на сцене в прямом луче яркого света, в роскошном платье королевы, высоко подняв коронованную голову. Восторженные рукоплескания волнами накатывали на нее, крики поклонников, как крики чаек, отдавались резким эхом в разных концах зала, охапки цветов падали к ее ногам. Актриса. Она восхитительно, непередаваемо хороша. И недосягаема для него.

Он никак не мог ее получить. Сколько усилий он приложил! Но она так и не сдалась, не покорилась его воле. А тело… да что такое тело? Так, оболочка. Но ее душа так его и не приняла. А нужно ему это? Тогда ему нужно это было? Нет. Тогда ему было нужно ее совершенное тело, власть над ней, возможность считать ее своим трофеем. Тело он получил, а вот власть – нет. Власть над ней принадлежала Солдату. Хотя, похоже, Солдат не добивался этой власти, она сама добровольно ему покорилась, а Солдат покорился ей. Это была Любовь. Это было видно невооруженным глазом, вся пресса взахлеб рассказывала о сказочной паре – Актрисе и Солдате. Его это просто бесило. Актриса – редкий бриллиант чистейшей воды, и принадлежать она должна была ему.

Солдата ему постепенно удалось нейтрализовать: этот бесхитростный парень не выдержал конкуренции с ним, асом интриг, одним из богатейших людей страны. К тому же донкихотские принципы Солдата не позволили ему воспрепятствовать карьере Актрисы.

Актриса сопротивлялась долго. Так долго, что ему иногда хотелось ее смерти. И однажды он чуть не поддался искушению.

Он привел ее в свое личное хранилище драгоценных камней. Сапфиры, изумруды, бриллианты – белые, черные, розовые, голубые, зеленые, снова белые – были рассыпаны словно в пещере Али-Бабы. Их блеск был невыносимо прекрасен, ощущение от него было невозможно выразить словами. Сначала она восхищалась, погружая руки в прохладные ворохи камней, играя ими, любуясь их блеском в лучах искусственного света.

Потом он заметил, что ей все труднее оторваться от очередной россыпи, что ей хотелось остаться там, лечь прямо в ворох сияющих камней, зарыться в них лицом и остаться там навсегда. А потом она просто стала задыхаться, ей не хватало воздуха, сердце билось все реже, все медленнее.

Он наблюдал за ней с нескрываемым интересом, жадно отмечая каждое движение, изменение в лице, каждый вздох, судорожные движения рук, то, как с ее лица постепенно уходит румянец, как оно становится все белее и белее. Ему уже почти хотелось увидеть тот момент, когда у нее прервется дыхание, сердце замрет, она опустится на ворох бриллиантов и так и останется на нем лежать. Возможно, так бы и случилось, если бы не зазвонил телефон. Он сам не понял, как сигнал ее мобильника пробился через глухие стены хранилища, где телефоны никогда не ловили сеть. Звонил ее Солдат – и она ушла домой, к нему.

Он вспомнил, что в тот момент его это просто взбесило. Теперь же он был рад, что Актриса тогда ушла, – он не в силах был бы вынести еще одной смерти из-за своего собственного эгоизма. Но тогда, в той жизни, все же наступил момент, когда он потребовал от нее смерти. После Венеции она на какое-то время пропала из театральной и светской жизни, а главное – она исчезла с его «радаров». Как потом выяснилось – Солдат отвез ее к ней в родительский дом, в небольшой южный приморский город.

Какие совпадения бывают в жизни! Актриса была из того же городка, что и он сам, и оттуда пришло то роковое письмо его жене. В тот момент он не задумался над этим совпадением. Тогда он был занят другим – Актриса вернулась и заявила ему, что беременна. Если бы не грандиозный контракт, который ему тогда предложили! Если бы только не тот сумасшедший контракт, условием которого было обязательное участие Актрисы! Он приказал Актрисе сделать аборт, он потребовал от нее смерти. Она отказалась. Это он тогда еще как-то мог понять. Но вот то, что Солдат ее поддержал в этом решении, да еще и женился на ней, мало того – они в церкви обвенчались, – вот этого он понять не мог.