Этот подлец имел наглость громко расхохотаться!

— Пока нет. Но скоро, дорогая, скоро!

Что-то взорвалось во мне, неожиданно и бесповоротно. Я уронила Джорджа на пол и ринулась на мужа, лихорадочно срывая перчатки. Я выцарапала бы ему глаза, но он оказался слишком высок для меня, и я не дотянулась. Зато я вонзила ногти ему в щеки, с наслаждением ощущая, как разрывается кожа, как заливает пальцы теплая жидкость.

— Где Джон, черт тебя возьми? Где?!

Он взвыл от боли, но все же сумел сжать мои запястья. Я успела исполосовать его физиономию, как кинжалом. Он прав: месть действительно сладка. Тяжело дыша, я отбивалась ногами, но длинные полы плаща сковывали движения, не давая нанести те жестокие удары, о которых я мечтала.

— Ради Бога, — крикнул Лоренс Флинту, — приведи из загона майора Линдхерста! Пусть эта сучка убедится, что он еще жив. К тому же зачем ему лишаться столь великолепного спектакля? Тем более что трагическая развязка и осуществление моих великолепных планов уже близки. А вы, мадам, стойте смирно, иначе я прикончу сначала его, а потом проклятого пса. — Он отпустил меня и приложил платок к щекам. — Вы за это заплатите.

— Да, — согласилась я, — вы уже пообещали мне это.

И, нагнувшись, взяла Джорджа. Сил говорить не осталось, хотя меня трясло от ярости, злобы, сознания собственного бессилия. В маленьком коттедже слышалось лишь тяжелое дыхание мужчин. Я, кажется, вовсе не дышала. Просто на несколько минут превратилась в оледеневшую статую с окровавленными пальцами. Отец, похоже, потерял сознание. Сырые дрова шипели, выбрасывая снопы искр.

Дверь снова отворилась, и Флинт втолкнул в комнату Джона со связанными за спиной руками. На нем были только белая сорочка, лосины и сапоги. Мерзавцы! Как он еще не замерз?! Лицо покрыто синяками. Похудел, выглядит изможденным… на щеках синеватая щетина. Сколько они его тут продержали?

Но я сразу же вспомнила: два дня.

Мне хотелось подбежать к нему, но я поостереглась и только выговорила, очень медленно, очень спокойно, стараясь не шевелиться:

— С вами все в порядке, Джон?

К моему удивлению, он улыбнулся, и в полумраке ярко блеснули белоснежные зубы.

— Жив и здоров, Энди, только немного холодно, но я переживу. Все время гадал, сколько времени ему понадобится, чтобы притащить сюда вас. Простите, что не сумел его остановить. Пытался, но опоздал. Он поджидал меня вместе со своими наемниками. Насколько я понимаю, это ваш отец лежит на кровати?

— Да.

Джордж возбужденно затявкал.

— Нет, — объяснила я, — Джон сейчас не может взять тебя на руки. Вспомни уроки Брантли и потерпи немного.

— Если это облегчит тебе жизнь, Джон, — вмешался Лоренс, — позволь сообщить, что маленькая стерва любит тебя. Возможно, даже сильнее, чем ты ее. Это мне не известно. Но она пыталась придушить меня, когда узнала, что я тебя захватил. Взгляни только, как она расписала мне лицо.

— Жаль, что не успела вцепиться тебе в глотку, — вздохнул Джон, широко улыбаясь. — Итак, Энди, ты любишь меня больше, чем я тебя? Думаешь, это возможно?

Я прикусила губу, снова принимаясь гладить Джорджа.

— Нет, — выговорила я наконец, — невозможно.

Лицо его осветилось счастьем, но он ничего не ответил.

— Любовь глупой девчонки, — с легким недоумением пробормотал Лоренс, нахмурившись. — Она раскроила мне щеки ногтями, но, можешь быть уверен, поплатится за это. В полной мере.

Я снова вспомнила о пистолете, прижатом к животу. Господи, мне так хотелось пристрелить Лоренса, что просто трясло от нетерпения.

— Ты собрал всю свою гнусную шваль, — бросила я ему, — использовал меня как приманку, чтобы выманить отца из Бельгии. Не остановился даже перед тем, чтобы издеваться над собственным наследником. Неужели мы с Джоном не имеем права узнать, к чему все эти старания?

Возможно, Лоренс не расправится с Джоном, слишком уж это было бы чудовищно. Значит, остаются отец и я.

— Ну? Кто-нибудь из вас развяжет язык?

Отец поморщился от боли, потом посмотрел на меня, и только слепая не увидела бы в его глазах беспредельного отчаяния.

Он перевел взгляд куда-то в пустоту. В прошлое.

— Это было так давно… — Приступ кашля заглушил остальные слова. Все напряженно молчали, пережидая, пока отец придет в себя. Он вытер губы рукавом и едва слышно выдохнул:

— Я встретил леди Кэролайн в Париже. В то время она уже была второй женой Линдхерста.

Ну разумеется, Кэролайн. Мне следовало догадаться. Все так очевидно! Отец любил женщин, их тянуло к нему, как мотыльков на огонь. Почему Кэролайн должна была стать исключением?

В горле у меня так пересохло, что воздух обжигал небо. Я словно читала мысли Джона, стоявшего в нескольких шагах. Он лихорадочно пытался сообразить, как спасти нас.

— Мы стали любовниками. Андреа, поверь, я любил ее, а она меня. Никогда и ни одну женщину я не любил так сильно. Пойми, я ничего не мог с собой поделать, впрочем, как и она. Попытайся меня простить.

— Продолжайте, Джеймсон, — прошипел Лоренс, — пора ей узнать всю правду о своем папаше.

— Я уже знаю всю правду, — запротестовала я, но они не обратили на меня внимания.

— Так и быть, — пробормотал отец, — ты услышишь все. Леди Кэролайн ждала ребенка. Я тогда еще был женат на твоей матери. Наконец мы с Кэролайн поняли, что выхода нет: необходимо выдать дитя за отпрыск Линдхерстов. В то время она путешествовала без мужа и поэтому не была уверена, удастся ли наш план, но попытаться следовало. Ну что такое месяц? Дети часто появляются на свет преждевременно. Нам пришлось расстаться в тоске и отчаянии.

— Ах, все это звучит крайне романтично, отец, — вставила я. — Ты убил леди Кэролайн, в точности как мою мать, а еще раньше — Молли, глупенькую горничную. Ваши излияния кажутся мне малоправдоподобными, сэр. Ваша похоть омерзительна.

— Кто такая Молли?

Я закрыла глаза.

— Господи, ты даже не помнишь ее, верно? Она была служанкой в нашем доме. Убирала нижние комнаты. Она забеременела от тебя. И умерла, рожая твое дитя, а ты ушел и не оглянулся, черт возьми! Посвистывая как ни в чем не бывало, отправился охотиться за очередной жертвой. Она ничего для тебя не значила. А мама знала и о Молли, и обо всех остальных женщинах, которых было так много, так много… Помню, как она умоляла тебя, чуть ли не на коленях! Ее рыдания и всхлипы разрывали мне сердце, но ты равнодушно взирал на страдания нелюбимой жены.